Турбин посмотрел на Кравченко, на толпящийся у конторы народ и спросил:
— У тебя все вышли? Какая работа намечена?
— Все пришли, как Сергей Иванович поговорил. Доброе слово теплее хорошей шубы. А работа у меня немудрена: дорогу в снегу расчищать для узкоколейки — от фабрики до главной штольни. Пока ни фабрики, ни штольни нет, так начнем со снега. Отберу людей с деревянными лопатами и — шагом марш! — Кравченко кивнул головой в сторону залитой солнцем огромной горы.
По снежной широкой улице поселка к конторе прииска подъехал Захарыч. В розвальнях лежали опрокинутый вверх дном чугунный котел, связка топоров, поперечные пилы, моток толстой пеньковой веревки и два мешка, из одного выглядывал каравай хлеба, во втором лежали кульки с продуктами. Захарыч обрядился в полушубок, перехваченный широким ремнем с якорем на медной пряжке, на голове беличья шапка, сдвинутая набок.
— Ты, как вельможа, со своей кухней выезжаешь, — здороваясь с крыльца, заметил Турбин.
— А я, однако, поважней вельможи, плотницкий бригадир. Еду в тайгу на десять дней, там и жить будем.
Старик соскочил с саней и скрылся за скрипучей дверью. Вскоре он вышел с кипой бланков в руках.
— Канцелярию уже завел? — спросил Дубравина приковылявший за ним дядя Кузя.
— Пока ты, бобовина, к плотницкому делу не вернешься, я с тобой не разговариваю, — буркнул бригадир и, повалившись в сани, поехал, поминутно выкрикивая: — Полундра! Стопчу! Эй, берегись!
— Серчает, а мне тоже не сладко, — вздохнул дядя Кузя. — Отдежурил я в магазине и смотрю за народом. Как заполошные бегают… Так рудник-то всерьез будут строить, Максимыч?
— Всерьез, Кузя. И сразу на всех площадках… Смотри, стройка уже, можно сказать, дышит. Видишь вдалеке дымки, справа? Это Захарыч лес заготовляет. А вон слева дымки — это на канале гидростанции, там же плотина будет. А выше всех дымок — горный цех закладывают, — показывал Максимыч. — Скоро машины к нам придут, и стройка тогда знаешь как подвинется! Переходи к нам, обоспался небось в лавке-то? Ты плотник, бери пример с Захарыча.
— Я-то, пожалуй, не прочь… Да дела у меня семейные больно того… старуха не пустит… из-за крали.
— А что тебе старуха? Дело почетней. А то — сторож, задери тебя медведь… — Турбин махнул рукой и пошел вдоль улицы; он сегодня, кажется, даже хромал меньше обычного.
На сооружении плотины гидростанции работала комсомольская бригада младшего Кравченко. Дела не ладились с первых же дней — земля мерзлая, скальный грунт и полное отсутствие техники. Степанов поручил Наташе установить возможность взрыва котлована. По проекту тело плотины должно быть земляным.
Русло реки завалено снежными скользкими валунами, по ее берегам стоят белые, в мохнатом инее деревья. Чернеет отвесная скала с одинокой кособокой пихтой, а внизу вьется дымок костра, у которого обедают строители. По плохо утоптанной тропинке Наташа поднималась на увал, Иван следовал за ней. Говорили о делах. Наташа рассказала, как она думает провести взрыв, но Иван возразил ей — взрыв не нужен, следует изменить проект.
Наташа, улыбаясь, слушала. Раскрасневшаяся от ходьбы, с выбившимися из-под пухового платка и поседевшими от мороза волосами, она была так привлекательна, что бригадир, взглянув на нее, остановился и забыл обо всем.
— Ваня, ты что остолбенел? — спросила Наташа и толкнула Ивана с узкой тропки в снег.
Он плюхнулся в сугроб.
Под насмешливое карканье старой вороны, взлетевшей с голой осины, Иван выбрался на тропку.
— Теперь держись! — закричал он, ежась от тающего за воротом снега, огнем обжигающего тело.
Наташа побежала, спотыкаясь от хохота, но когда настигший ее Иван попытался обнять, девушка не на шутку рассердилась.
— Ты у Пихтачева учился обхождению? — запыхавшись, спросила она, холодно поглядев ему в глаза.
Парень виновато отвернулся и, сняв шапку-ушанку, стал отряхивать ею снег с полушубка. Наташа молчала, еле сдерживая желание снова задеть его и расхохотаться.
— Вон у той скалы, — собрав мысли, сказал Иван, — нужно строить земляную плотину. А там как раз мерзлота адская, снега с осени не было, а земля звенит, как железная.
Наташа слушала рассеянно, не этого она ждала сейчас от Ивана. Цыкнула — и сразу скис ухажер! Ей стало обидно, и, прикусив губу, она внезапно сбежала вниз и пустилась дальше по тропке вдоль реки, вскоре пропав за припорошенными снегом пихтами.
На следующий день утром Дубравина и Степанов ехали берегом реки к той скале, около которой предполагалось строить плотину. Сани-кошевка плавно скользили по накатанной до блеска дороге, укачивая седоков.
Степанов дремал, завернувшись в разноцветную собачью доху. Наташа, натянув вожжи, с большим напряжением сдерживала горячего коня. Застоявшийся на конюшне Серко пытался понести в галоп. Он грыз удила, дергал головой вожжи, фыркал, выпуская клубы теплого воздуха, сбивался с ноги.
Навстречу им протрусила почтовая лошадь со звонким колокольчиком под дугой. Степанов встрепенулся: наконец-то будет новая почта! Уже неделю ее не доставляли на прииск.
Прикрываясь ладонью от слепящего снега, девушка смотрела вперед, боясь проскочить поворот. А вот и свороток. Кошевка подпрыгнула при въезде на взлобок и сразу застучала обводьями о стволы деревьев. На крутых поворотах, раскатах кошеву бросало из стороны в сторону. Дорог в тайге нет, ездят по следу, что проложил первый возница по первопутку. Быть может, он проехал здесь случайно, просто не зная пути, и этим обрек своих последователей на мучения до самого чернотропа.
Наташа теперь правила стоя, по-ямщицки вытянув вперед руки с вожжами, а мокрый Серко больше не баловал и спокойно бежал крупной рысью. Внезапно Серко задел свисавшую ветку березы, и все вмиг скрылось в белой пороше. Смеясь, Наташа и Степанов вылезли из кошевки и стали отряхиваться. Наташа осмотрелась: вон и черная скала с одинокой кособокой пихтой на вершине, а вот и бригадир спешит к ним. Девушка чуть кивнула ему головой. Иван в ответ виновато улыбнулся.
По той же плохо утоптанной в глубоком снегу тропе они гуськом тронулись к стволу плотины. Впереди, проваливаясь в снег по колено, торил дорогу Иван. Наташа, идя за ним, невольно восхищалась его силой и ловкостью.
Пройдя половину пути, сели на снег передохнуть.
— Ведь у нас в кошевке лыжи есть. Зачем же мы пешком пошли? — спросила Наташа.
— Я пошел потому, что доктор прописал пешие прогулки, — засмеялся Степанов.
Пока добрались до места, промокли, устали. Тяжело переводя дыхание, Степанов спросил Ивана:
— Зачем сюда звал меня?
Иван глубоко, полной грудью вдохнул морозный воздух и убежденно ответил:
— Вы посмотрите, земляную плотину здесь строить нет резону. Зачем рыть котлован под ее основание, когда природа его уже сделала: скала пересекает все русло от берега до берега, я шурфами прощупал.
Степанов оценивающе оглядел местность.
— Возможно, очень возможно, что ты прав. Я сделаю расчеты, а после дам окончательное решение.
Иван взглянул на Наташу и, поймав на себе ее изучающий взгляд, смутился.
Вернувшись к кошевке, Степанов достал свои и Наташины лыжи; короткие и широкие, обшитые ворсистым мехом дикой козы, они были незаменимы в горной тайге. Затем, вытащив из кармана серебряный портсигар, он присел на краешек саней и с удовольствием закурил.
«Дома давно ждут к обеду, а я опять опаздываю. Лиде, видно, всю жизнь придется дожидаться меня», — покачав головой, подумал Виталий Петрович.
Наташа никак не могла справиться с лыжным кроплением.
— Иван! — крикнул Степанов. — Что же ты не поможешь? Ты, Наташа, такого невнимательного кавалера и близко не подпускай.
— Да он и так не подходит, — засмеялась девушка, растирая озябшие руки.
Иван торопливо скинул варежки и присел на корточки около Наташи. Закрепив ремень, тихо, чтобы не слышал Степанов, прошептал:
— Приходи в читальню, поговорить надо.
Девушка только усмехнулась и на прощание помахала ему рукой.
Виталий Петрович и Наташа пошли дальше, а Иван уехал в кошевке.
В глубоком снегу была прорыта широкая траншея для водосбросного канала. Землекопы кайлами и ломами долбили промороженную сверху землю, лопатами бросали ее на снежный вал. Около пылающих костров, которыми оттаивался грунт, грелись строители, держа над огнем озябшие руки. Они ругали мороз и начальство вкупе с их рудником. Начальник прииска и комсорг останавливались у костров, здоровались с землекопами.
— Долго ли господь бог серчать будет, ишь какой морозец напустил на нас? Видать, не одобряет ваш рудник? — заметил старик, укутанный в женский шерстяной платок.
— Завтра позвоню в небесную канцелярию и наведу справку, — отшутился Виталий Петрович.
Степанов и Наташа подошли к костру, у которого на корточках сидели Дымов и Михайла.
— Здравствуйте. Что же до сих пор тепляк не рубите? — спросил Дымова инженер.
Старатель усмехнулся.
— Вот снег перелопачиваем, не до тепляка, видать. Просил Пихтачева, а он ни туда и ни сюда. «Быстро, — говорит, — ничего не делается. Быстро только голосовать можно. Решили зимой строить, так нечего на холод кивать. Зимой всегда холодно». Это он верно говорит.
Степанов приказал передать Краснову, чтобы тот сегодня же выделил бригаду на постройку тепляка и получил со склада валенки и полушубки, о чем ему было сказано еще три дня назад.
Краснов был у другого костра и, выждав, пока Степанов и Дубравина скрылись за пригорком, подошел к своим друзьям. Вытащил из кармана флягу, передал ее Дымову.
— Не смерзли еще? Хлебни горячего до слез.
— Нам мороз нипочем, мы все у костра греемся, — ответил Дымов, опрокидывая в рот содержимое фляги.
— Начальник велел тебе тепляк сварганить и спецуру получать, — сказал Михайла, жадно вырывая у Дымова флягу.
— Зачем волку тужурка — кусты рвать? Народ без одежды-то скорее разбежится. — И, подмигнув, Краснов добавил: — Был у Гаврилы Иптешева, пытал его насчет старой штольни. Клянется, собака, что не знает.
— Он хитрая бестия. Если и знает, все равно не выдаст, могила, — сказал Дымов. И спросил: — А долго ты нас на свежем воздухе держать будешь?
— Наташка уже пристает насчет нормы. Нас с Графом переведи в хозяйственный цех, — попросил Михайла.
— Уже договорились. А потом валяйте на Миллионный, там в одном забое золотище ураганное, сам шуровал, значит, пойдем как за положенным. Это пожирней вашей делянки. Не зевай, орлы, хватай больше, неси дальше! Но по-честному. Понятно?
Дымов ничего не ответил и усмехнулся.
Осмотр земляных работ огорчил Степанова. Стройка началась кустарно, по-старательски, да и как быть иному, если трест не отгрузил обещанных машин, по разным формальным мотивам отказывал в помощи руднику и не скупился лишь на взыскания. Степанову за невыполнение плана был объявлен строгий выговор.
Несколько минут Степанов и Дубравина шли молча; было слышно, как под лыжами поскрипывал снег.
— Виталий Петрович, — заговорила девушка, — сами видите, что людей нам требуется в два раза больше. Нормы выработки пока не выполняем, в срок не уложимся…
— Людей больше нет, — холодно отозвался он. — Или перевыполнять нормы, или искать другой выход.
И опять пошли молча.
«Что можно сделать? — спрашивал себя инженер, — На Новом есть экскаватор. Но когда его доставят? Выход один: рвать. Завозить взрывчатку и рвать грунт по всему каналу…»
— Виталий Петрович, а если… — Наташа поправила шаль на голове. — Не знаю, так ли, но, по-моему, можно сократить работы на канале. Взрывом.
Степанов остановился и удивленно посмотрел на девушку.
— Передача мыслей на расстоянии! Как раз об этом я и думал. Именно о взрывах. Только взрывчатки много потребуется, а с транспортом у нас туго…
Незаметно они дошли до отвесного подножия Медвежьей горы, где по проекту недалеко друг от друга должны расположиться фабрика и гидростанция. Здесь было глухо, дико. Ни одного следа на синеватом снегу, ни одной птицы на мрачных вековых гигантах. В центре будущей строительной площадки одиноко стоял одетый в снежный саван огромный кедр. Он словно охранял подступы к подземным кладам.
Степанов и Наташа долго оглядывали площадку. Тишина тайги была торжественна, ее не хотелось нарушать.
Виталий Петрович оперся на лыжные палки и тихо сказал:
— Рвать так рвать! — И взмахнул руками, показывая, как полетит вверх земля. — Давай и этот котлован поднимем массовым взрывом. Взрывчатку дадут… Но опять-таки все дело в ее завозе! Боюсь буранов.
Он с тревогой посмотрел на верхушку темной отвесной скалы, из-за которой выползали серые снеговые тучи, заволакивая весь горизонт.
Налетевший с Медвежьей горы ветер с визгом набросился на одинокий кедр и с треском пригнул его макушку.
Глава восемнадцатая
ЛЕДЯНКА ЗАХАРЫЧА
Морозную погоду сменили снегопады. Повалили крупные мокрые хлопья, словно занавесом отгородившие от поселка леса и горы. А потом поднялся буран. Порывы ураганного ветра с оглушительным свистом день и ночь вздымали тучи снега, гнали его по ущельям и долинам вокруг Медвежьей горы и вновь и вновь обрушивали на поселок.
То здесь, то там мгновенно возникали снежные смерчи и, бешено носясь над землей, сметали и тут же нагребали тяжелые сугробы. Вся тайга от края и до края курилась белым дымом. Внезапно куда-то исчезли немудреные таежные дороги, кругом ни следа — ни проехать, ни пройти. Казалось, и в самом деле разгневанная Хозяйка золотой горы решила покарать приискателей, посягнувших на ее веками не тронутые богатства.
Пришлось приостановить земляные работы. Люди вынуждены были только разгребать снег, беспрерывно забивавший канаву и траншею. Третий день не работали строители горного цеха. Они не могли пробраться к Медвежьей.
Лишь бригада Захарыча не бросила заготовки леса. В непролазной тайге буранило слабее, и старик наперекор стихии решил сдержать данное слово — пусть знают наших!
Буран прервал связь поселка с лесосекой, но Рудаков задумал пробраться к ней на лыжах. Ему хотелось быть вместе с людьми в трудное для них время. Путь был тяжел и долог, но мысль, что на фронте бывало потруднее, придавала ему силы… А вот и зимовье. Лесная избушка потонула в снегу почти до самой крыши. Здесь ни души. Рудаков нашел лесорубов на большой просеке, среди таборов ошкуренного леса. Запорошенные снегом люди, не обращая внимания на буран, пилили деревья, обрубали сучья.
— Здравствуйте! — крикнул Рудаков парням, стоящим у ствола подпиленной пихты.
Они в ответ приветливо махнули руками. Рудаков снял лыжи, огляделся. «Заготовка леса подходит к концу, — подумал он. — Стройка движется, несмотря на буран». На него пахнуло дымком. Рядом горели кучи сучьев. Погрел у костра руки, вытер платком мокрое лицо, с удовольствием затянулся папиросой и направился к Захарычу, сидевшему чуть поодаль на поваленном кедре. Старик держал в руках хлеб.
— Здравствуй, батя! — Рудаков смахнул меховой рукавицей снег с шапки-ушанки.
— Сергей Иванович? Откуда ты взялся? — спросил довольный Захарыч. — А я подумывал — неужто не навестишь, а ты легок на помине. При десятибалльном шторме у меня аппетит, как у акулы… С нами закусывать!
— Спасибо.
— Мельницу крутит вода, пилу водит еда. После такого моциону поешь в охотку.
Захарыч ел наспех, чтобы не тратить, как он говорил, времени попусту. Он очистил сваренное вкрутую яйцо, достал из сумки холодную печеную картошку и бутылку молока.
— В поселке маленькие избенки поравняло со снегом, только трубы торчат. Вчера сам соседа откапывал, — рассказывал Рудаков, с удовольствием кусая черствый хлеб.
— Хорошо тому, кто черный хлеб ест с удовольствием, значит, у него все впереди, — пошутил Захарыч, поглядывая на гостя.
— Были у меня с собой, пироги и мясо, да вот отдал ребятам, а сейчас и твоему черному хлебцу рад, — засмеялся Рудаков.