Исследователя осенило: чтобы выяснить для местных жителей «хорошо» и «плохо», рациональнее всего производить гастрономические опыты. Надо давать туземцам пробовать приятные и неприятные пищевые продукты и вещества (например, соль, перец, кислый раствор, хину), а затем прислушиваться, что будет сказано. Опыт прошёл успешно. Пробуя неприятные на вкус вещества, папуасы кривили лица, сплёвывали и произносили: «борле». Вот, оказывается, что на их языке означает «плохо», «скверно», «нехорошо».
После этого в результате долгого собеседования с Туем наконец-то выяснилось, что нечто противоположное «борле» — это «ауе», то есть хорошо.
Несмотря на то что папуасы жили семьями и были прекрасно осведомлены о своих родственных связях, от них было невозможно добиться, как будет по-папуасски «отец» и «мать». Зато очень быстро удалось остановить, что «мужчина» — это «тамо». А как будет — «женщина»?
Первоначально подобные вопросы языкознания они обсуждали с Туем. Показывая на туземца, Маклай говорил «тамо», с чем Туй соглашался. Затем, показывая жестами, чем отличается женщина от мужчины, изображая пышную грудь. Маклай услышал в ответ нечто не очень вразумительное, то ли «кенгаринги», то ли «киринга». Для уточнения, Маклай справился: «Киринга?» Туй охотно согласился: «Киринга, киринга». Вопрос был исчерпан, и в дальнейшем, когда надо было поинтересоваться, какими хозяйственными делами занимаются женщины, как одеваются женщины, сколько женщин бывает у одного мужчины, Маклай использовал слово «киринги».
Слово это туземцы употребляли довольно часто и с видимым удовольствием, из чего можно было заключить, что отношение к женщинам у них уважительное, женщины занимаются самыми разными делами, вплоть до охоты, а у каждого «тамо» много «киринги».
Однако со временем у Николая Николаевича стали закрадываться смутные сомнения по поводу этого слова. Частенько папуасы употребляли его как-то невпопад. Так продолжалось четыре месяца. Освоив азы чужого языка, учёный решил спросить у Туя, что же такое «киринга».
— Что такое киринга? — повторил Туй.
— Я спрашиваю тебя, — пояснил Маклай.
— Я спрашиваю тебя, — отозвался Туй.
— Что называют тамо-Горенду кирингой?
— Что называет тамо боро-боро (человек большой-большой) Маклай кирингой? — в свою очередь спросил Туй.
Что за несуразица! Или это какая-то изощрённая шутка? Почему Туй вместо объяснения сам задаёт тот же вопрос? Ничего подобного прежде не бывало.
Подошла группа папуасов. Маклай обратился к ним с тем же вопросом, но они отвечали примерно так же, как Туй, переадресуя вопрос Маклаю.
И тогда он понял: нет такого слова на папуасском языке. Туй и его сородичи, услышав от Маклая занятное слово «киринга», решили, что оно русское, что оно означает, наверное, что-то хорошее, потому что Маклай, произнося его, делал такие движения, будто поглощал много пищи, причём с удовольствием, и показывал, как она проходит через его грудь к животу. Туй так расшифровал жест Маклая. В ответ он повторил это слово, что явно обрадовало собеседника. Они поняли друг друга.
Вообще-то сказал Туй три слова: «каинда» (ямс, клубни которого съедобны), «кенгар» (кокосовый орех) и «инги» (еда). И с удовлетворением отметил, что по-русски всё это произносится как одно слово «киринга», что означает, судя по всему, вкусная еда. Так он и объяснил своим сородичам, которым новое звучное слово тоже понравилось.
Оказалось, что при словесном общении может возникать больше серьёзных недоразумений, чем при обмене различными сведениями с помощью мимики, жестов, междометий.
Тем не менее в конце концов Маклаю удалось выяснить, что женщина по-папуасски — «нангели».
Знакомство с нангели
Ночь была тёмная и тревожная. Грохотали раскаты грома, бил по крыше дождь, налетали порывы шквалистого ветра. Крыша грозила взлететь в небо.
В такие ночи спится особенно хорошо, если кровля не протекает: прохладно и почти нет комаров. Но вдруг послышался страшный треск, тяжёлый удар. Дом содрогнулся. Спросонок было непонятно, что произошло. Кромешная тьма не позволяла что-либо разглядеть. Да и очень хотелось спать. Однако проснулся ещё до рассвета: разбудил непривычно сильный шум прибоя. В рассветном полумраке увидел, что прямо перед верандой лежит какая-то огромная чёрная масса.
Оказалось, что это — большое дерево, сломанное ураганом. Оно было опутано многочисленными лианами и другими паразитическими растениями. Если бы дерево рухнуло на дом, могла произойти катастрофа.
Чтобы выйти из дома, пришлось пару часов орудовать изо всех сил топором, прорубаясь сквозь переплетение ветвей. Ульсон стонал: его лихорадило. Хозяйственные хлопоты заняли полдня. А тут ещё пришли несколько туземцев, с которыми надо было вести маловразумительные разговоры. Один из них указал на шлюпку, которая стояла на мелководье и была после дождя полна воды. Ничего не поделаешь, ещё одно занятие: вычерпывать воду из шлюпки вёдрами.
Если бы надо было только проживать день за днём в хозяйственных заботах, подобные события не вызывали бы раздражения. Но ведь он находится здесь не для того, чтобы выживать в так называемой борьбе за существование. Ему надо работать, проводить наблюдения, собирать образцы, делать зарисовки и записи. Жаль тратить драгоценное время на слишком трудную, но нудную и обязательную хозяйственную деятельность.
В солнечное нежаркое утро отправился в Бонгу завершить рисунки телумов. Навстречу попался Туй и пошёл с Маклаем. Перед тем как войти в Горенду, Маклай по обыкновению оповестил «нангели» о своём приходе, чтобы они могли спокойно скрыться от чужих глаз. В деревне к Маклаю и Тую присоединились ещё два папуаса: Бонем и Дигу. Выйдя к морю, они пошли по плотному песчаному пляжу, на который периодически накатывались волны. Не желая замочить обувь, Маклай стал совершать перебежки, избегая очередной волны.
Туземцы восприняли это как игру, тоже стали делать перебежки, и вскоре все они — один белый, в одежде и башмаках с гамашами, и трое чёрных, имевшие лишь некоторые намёки на одежду — пустились наперегонки. В соревновании победил европеоид, к своему немалому удивлению.
Можно было бы предположить, что по крайней мере в этом виде спорта превосходство белой расы очевидно. Однако и в данном случае Маклай не спешил с выводами. Он уже раньше отметил, что меньше всего развиты ножные мышцы, особенно икры, у островитян, которым нечасто приходится утруждать свои нижние конечности. В отличие от них приходившие к нему жители горных деревень имели сильные крупные мышцы ног. Ни о каких племенных различиях речи быть не могло: по всем остальным признакам (исключая украшения) туземцы были более или менее одинаковы.
Придя в Бонгу, Маклай направился прямо в тот общественный дом, где стояли телумы. Закончив рисовать, прошёлся по деревне. И тут он впервые за все четыре месяца прибывания среди папуасов увидел нангели — женщин. Вопреки обыкновению они не убежали в лес, а только при его приближении скрывались в хижины. Лиц их разглядеть так и не удалось. Фигурами женщины мало отличались от мужчин. Главная особенность одежды: спереди и сзади нечто похожее на фартуки.
Когда Маклай уходил из деревни, ему подарили несколько бананов и два куска мяса, испечённых на угольях и аккуратно защемлённых между расщеплёнными палочками бамбука. Для Маклая предназначался кусок свинины, а Ульсону просили передать собачатину.
Вернувшись домой, Маклай обрадовал Ульсона сообщением, что на обед будет мясо. Ульсон принялся расхваливать добрых отзывчивых туземцев. Но когда узнал, что ему прислали собачатину, возмутился:
— Да пусть они подавятся своими собаками! Ишь чего надумали. Они б ещё человечину прислали.
— Я не люблю свинины, — сказал Маклай, отдавая ему свою порцию, а сам принялся есть тёмное, волокнистое, но вполне съедобное собачье мясо.
— Это хорошо, — одобрил поступок хозяина Ульсон, — очень вам благодарен. А собака там или какая-нибудь обезьяна — тоже почти что баранина.
Быстро управившись со своим куском, Ульсон стал плотоядно посматривать в сторону хозяина, который ел неторопливо, а затем предложил ему оставшуюся собачатину. На этот раз Ульсон пренебрёг предрассудками и охотно принял предложение. Возможно, его вдохновил пример Маклая, который в полном согласии с великим мореплавателем Куком находил собачье мясо лучше свинины.
Вот и ещё одна гастрономическая новость: Туй принёс испечённые клубни таро. Вопреки мнению некоторых антропологов, считающих папуасов едва ли не зверолюдами или во всяком случае недочеловеками, у этого народа, как выясняется, уже произошёл переход от охоты и собирательства к земледелию. Причём их плантации, как убедился Маклай, находятся в прекрасном состоянии, несмотря на примитивность земледельческих инструментов, и огорожены для защиты не от людей, а от диких свиней.
Впрочем, как выяснилось, даже среди папуасов встречаются, хотя и чрезвычайно редко, нечистые на руку.
В этот день, испробовав таро, принесённое Туем, Маклай принял гостей из дальней горной деревни. Более всего их поразили... собственные физиономии, увиденные в зеркале. Тотчас у них менялось выражение лица на озадаченное или глупо-изумлённое. Иные отворачивались, а потом осторожно вновь заглядывали в зеркало, встречая там собственный взгляд. Заморская штучка показалась им такой занятной, что они стали вырывать её друг у друга.
Тем временем подошли более просвещённые жители Горенду, посмеиваясь над «недотёпами» из горных деревень. В остальном и те, и другие были одинаковы. Когда Маклай дал понять, что ему надо отдохнуть, гости без промедления ушли.
— Хозяин, — сказал Ульсон, — большого кухонного ножа нет.
— Где же он?
— Стащили.
— Быть не может!
— А вот и может. Тут на кухню заглядывал этот Макине из Горенду. Вроде чтобы покурить. Он и стащил.
Если это была кража, то первая с момента взаимных контактов. Следовало по горячим следам провести расследование. Но пришлось весь следующий день возиться со шлюпкой, которая во многих местах была подточена червями. С большим трудом вытащили её на берег, перевернули, чтобы очистить и осмолить. Пока мучились со шлюпкой, прибежал запыхавшийся «тамо-Горенду» и объявил, что с Туем беда: на него упало дерево, которое он рубил. Теперь он лежит с разбитой головой и умирает. Срочно собрав имеющиеся медикаменты, Маклай отправился в Горенду.
Туй полулежал на циновке с головой окровавленной и перевязанной травой и листьями. Приход Маклая его обрадовал. Рана была рваной, повыше виска.
Курчавые волосы, слепленные кровью, превратились в плотную кору, которую пришлось разрезать ножницами.
Промыв предварительно рану и сделав перевязку, Маклай рассказал Тую и присутствующему здесь старику Буа о предполагаемой краже. Хотя объяснить происшедшее было нелегко, учёного как будто поняли. Оба туземца с жаром ответили, что поступок плохой и нож будет отдан.
Маклай вернулся к себе в Гарагаси, перекусил и, взяв дополнительно специальные кривые ножницы, чтобы окончательно обработать рану, вернулся в Горенду. Посмотреть на действия целителя собралась целая толпа. Был тут и подозреваемый в краже. Маклай, завершив операцию, прямо обратился к нему:
— Отдай мне мой нож!
Тот сразу же вынул из своей сумки и передал Маклаю украденное. Было ясно, что жители Горенду заставили его это сделать.
Туй указал Маклаю на большой свёрток сахарного тростника — гонорар за медицинскую помощь. Николай Николаевич дал больному пачку табака, от которого тот стал отказываться. Но Маклай настоял на своём, чтобы не создалось впечатления, будто он оказал помощь за плату. Тую наказал лежать в тени и никуда не ходить.
Вернувшись на следующий день в деревню, никого там не застал, за исключением нескольких собак. Все ушли на плантацию или в лес, и Туй с ними. На следующее утро Туй оказался на месте. Дела его были плохи: рана гноилась, пол-лица покрыла опухоль. Пришлось припугнуть: если будет ходить по солнцу, то непременно умрёт.
Вечером опять пошёл проведать больного. Приближаясь к деревне, Маклай дал несколько предупредительных свистков и подошёл к Тую, возле которого собралась немалая толпа не только соседей, но и жителей Бонгу и Гумбу. Туй сказал, что когда Маклай свистит (дав своё название свистку: «кин-кан-кан»), все нангели убегают, а это очень плохо, потому что белый гость «тамо билен» (человек хороший).
За своей спиной Маклай вдруг услышал женский голос, возражающий Тую. Обернувшись, он увидел старую женщину, некрасивую, но приветливо улыбающуюся. Кожа её была морщинистая, плоские длинные груди низко свисали; юбка из жёлто-серых запылённых волокон закрывала тело от пояса и до колен, волосы висели намасленными пучками в разные стороны.
— Это моя женщина, — сказал Туй.
Маклай подошёл к ней и пожал ей руку. Окружающие отозвались на это одобрительным гулом.
И тут из-за хижин и кустов стали появляться женщины и девочки разного возраста. Каждый из мужчин представлял Маклаю свою жену, которая протягивала руку для приветствия. Молодые девушки в очень коротких юбках оставались в сторонке, подталкивая друг друга и хихикая. Некоторые из них были недурны собой, с хорошими фигурами. В завершение церемонии знакомства каждая женщина преподнесла Маклаю сахарный тростник и пучки ауся — съедобного тростника, но не сладкого. Подарков оказалось так много, что двое туземцев помогли Маклаю отнести их в Гарагаси.
Несмотря на принятые меры, рана Туя гноилась, а опухоль распространялась на всё лицо. Приветствуя Маклая, он захотел угостить его печёным таро, но огонь в его хижине потух, никого взрослых в деревне не осталось, а дети так и не смогли нигде отыскать тлеющий костёр. Было ясно, что туземцы не умеют добывать огонь или делают это только в самых крайних случаях. Они носят с собой горящие или тлеющие головешки.
Женщины, вернувшиеся с плантации, уже без стеснения и с большим интересом рассматривали Маклая, в особенности его одежду. У некоторых девочек волосы были коротко острижены или покрыты золой, известью. Локоны старух были густо смазаны чёрной глиной.
На следующий день Маклай застал Туя в ещё более тяжёлом состоянии. Вокруг него собрались мужчины и женщины, всерьёз опасаясь за его жизнь. Увидя Маклая, все обрадовались. Ему пришлось резать опухоль и делать припарки. Туй едва мог говорить и с трудом открывал глаза. Процедура продолжалась часа три. Больному стало лучше.
Маклай стал дарить женщинам по две ложки бисера и по нескольку красных полос. Они принимали подарки спокойно, с достоинством, выражая своё удовольствие улыбками или хихиканьем (мужчины нередко просили прибавки). Больше всего им нравились не украшения, а табак. Практичность!
В периоды отдыха главное занятие женщин и девочек — поиски вредных насекомых в шевелюрах родственников. Паразитов раскусывали зубами.
Лялай, семилетний сын Туя, принёс крупного жука, энергично шевелящего лапами и стянутого петлёй. Маклай попросил отдать ему добычу.
— Ты его съешь? — спросил Лялай.
— Нет, я хочу оставить его у себя, — ответил исследователь.
— Я его хотел съесть. На, возьми, — отдал мальчик жука.
Туй указал на большого паука, спускавшегося с ветки дерева, и назвал его:
— Кобум, — и пояснил: — Тамо-Гонгу, тамо-Горенду, тамо-Гумбу едят кобум.
Выходит, мясная пища папуасов весьма разнообразна: в неё входят, помимо всего прочего, пауки, насекомые, личинки бабочек и ещё бог весть какие создания природы.
Запись в дневнике от 21 февраля:
«Чувствовал себя очень скверно, но опасение за здоровье Туя заставило меня отправиться в Горенду. Благодаря вчерашним припаркам опухоль была меньше и ещё уменьшилась, когда я придавил её пальцами, причём из раны вылилось большое количество материи. Вернувшись домой, я вынужден был пролежать весь день.
Сегодня, когда я пришёл в Горенду, женщин не было. Убедившись, что Тую лучше, они отправились работать на плантации, куда уходят обыкновенно на весь день. Для дикарей женщины более необходимы, чем в нашем цивилизованном мире. У диких женщины более работают для мужчин, у нас — наоборот; этим обстоятельством связано отсутствие незамужних женщин между дикими и значительное число старых дев у нас. Здесь каждая девушка знает, что будет иметь мужа; они сравнительно мало заботятся о своей внешности.