====== Глава I “Утрата семьи” ======
Сырая кладбищенская земля тянула из меня все соки, словно граф Дракула из сказок, и нагоняла печаль, словно грустный блюз, который хрипло поют чернокожие певцы.
Три могилы и три могильных плиты. Когда-то это была весёлая семья. Вот на первом могильном камне, в верхней строке выбито имя моей матери, дата её рождения и дата дня, когда она умерла. Две другие могилы, точно такие же, под которыми похоронены два моих брата. Вот и всё, что осталось у меня от моей семьи – камни, имена и даты.
Я стоял в одиночестве на кладбище, мрачно взирал на камни и вспоминал то ненастье, что постигло меня две недели назад. Мой мозг отчаянно сопротивлялся болезненному воспоминанию, которое жгло мою память, словно раскалённое железо из горна. Но скоро я сдался. Я снова поднял глаза на первую могильную плиту, которая стояла ко мне ближе всего.
«Рамона Райес. Терпеливая вдова и любящая мать».
Да, она терпела и страдала, и любила… Её бабушка, моя прабабушка, родилась в рабстве, работала на кухне у богатого белого где-то на Юге. Сбежав от хозяина, она родила мою бабушку, а та – мою маму. На бабушке и маме было социальное «клеймо», ибо предки рабов считались презренными. Но она терпела, была стойкой духом и сильной и вырастила трёх сыновей, воспитав их настоящими гражданами своей страны. Эх, мамуля. Кому ты же ты могла встать поперёк пути? Да никому. Тот, кто такое с тобой сделал, заслуживает кары.
«Самуэль Райес. Истинный сын своей страны, верный друг и брат».
Мой братан… Следуя примеру отца, а заодно и моему примеру, он уже готовился записаться в ряды армии. Он успешно прошёл все комиссии, и лишь из-за бумажной волокиты так и не смог осуществить свою мечту. Сэми брал с меня пример, занимался спортом. А вот плане курения наоборот – не курил никогда, и не пил алкоголь. Умер в рассвете сил… Ебучие белые.
«Реймонд Райес. Надежда семьи, луч солнца в тёмном царстве».
Реймонд и впрямь всегда светился радостью. Он был умным, храбрым, честным. Помнится, во втором классе на одного паренька наезжал какой-то отморозок на пару лет постарше, и Реймонд не зассал, заступился. Вдвоём они прогнали подонка. Реймонд любил читать – как комиксы, так и книги. Рей был хорошим пареньком. Мой братишка не заслуживал смерти, он был совсем ребёнком.
Я отвернулся от могильных плит, закрывая лицо руками и уже не сопротивляясь тому стремительному потоку тяжёлых воспоминаний, который с головой захлестнул меня.
— Я так рада, что ты дома, сынок! Так рада!
Вне себя от счастья, мама снова и снова повторяла мне это, а сама обнимала меня, словно не веря, что я и впрямь живой и вернулся наконец домой. Мы шли всей семьей вчетвером, гуляли по набережной Лас-Либертада.
— Мам, год уже прошёл, война закончилось! Новой войны не будет! Теперь я никуда не уеду.
Помню, я даже не подозревал, каким памятным окажется для меня тот день. Я старался казаться крутым – бравый вояка, вернувшийся домой. Реакция мамы меня смущала, так что я поспешил мягко, но решительно вырваться из её объятий:
— Мам, поменьше нежностей. Ну право, не позорь перед братьями.
— Да ладно тебе, Гус, — поддел меня Реймонд, самый младший из моей родни. — Мы же семья. Обнимать члена семьи – нормально.
— Да, Густаво, — сказал второй брат, Самуэль. — Уже год прошёл, а мы всё не нарадуемся тому, что ты жив и здоров. Всё нормально. Может, по мороженому?
Взгляд, мой и братьев, остановился на кафе-мороженом, которое построили прямо у набережной полгода назад. Мама достала бумажник, но я её остановил.
— Не надо, мам. У меня неплохая ветеранская пенсия.
На самом деле, насчёт ветеранской пенсии я немного приврал. Дядя Сэм платил мне всего лишь по пятнадцать баксов в неделю, а зарплата моей мамы была почти в три раза больше. Но я всё же решил показать свою независимость.
Был конец лета, и на улице творилась невообразимая духота. Солнце палило неистово, так что все были рады остудиться с помощью прохладного сливочного лакомства.
Я достал из кармана двадцать центов и сделал заказ. Братьям, помню, я заказал пломбир с клубничным сиропом, а маме – её любимое эскимо, которое она любила с юношества, и купить которое тогда считалось праздником.
Мы нашли свободный столик, разместились и дружно принялись есть мороженое. Мы смеялись, рассказывая друг другу анекдоты про Гитлера и «Дядю Джо» Сталина. Я ввернул пару армейских историй. Царила атмосфера практически полного счастья, лишь едва омрачаемая тоской по моему отцу.
Отец получил тяжёлые психологические травмы во времена Первой Мировой и постепенно стал сходить с ума. В итоге он застрелился за пару недель до рождения моего младшего брата.
...Доев мороженое, мы собрались было выходить, как вдруг случилось непоправимое. Кафе, в котором мы сидели, протаранил «форд» тридцатых годов выпуска.
Первым погиб Самуэль. Машина отшвырнула его вперёд на несколько метров, за кассу, и он упал, свернув себе шею.
Я смутно помнил, что было потом. Ярость и бешенство ослепили меня. Я вытащил из машины парня в смокинге, повалил его на землю и стал избивать его своими большими коричневыми кулаками. Тот скинул меня, потянулся рукой за пазуху и вынул оттуда металлический предмет, который узнал бы любой, даже не знакомый с военщиной человек. Пистолет. Бандит резко вытянул руку с пистолетом вперёд, нажал на спуск, и я упал. Последнее, что я видел – то, как мою мать прошила очередь Томми-гана.
...От воспоминаний я очнулся, заслышав сзади звук приближающихся шагов. Я обернулся и увидел нашего соседа – пожилого мужчину, который так же, как и мой отец, прошёл окопы Первой Мировой. Сосед тоже решил навестить могилу. Он был нашим другом семьи, и по сути, заменил мне отца.
— Мистер Беллард, — спросил я. — За что же так? Почему именно моя семья?
— Каждый, у кого происходит трагедия, задаётся тем же вопросом, — сказал пожилой человек, опираясь на трость. — Это всё нити судьбы. Они могут быть прямыми или запутанными, а могут и прерываться раньше времени… Каждый человек – ткач своей судьбы, Густаво. Я уверен, ты будешь хорошим ткачом и сошьёшь хорошую судьбу. Твоя мать была славной женщиной, доброй, милой, скромной и честной.
Я рассеянно кивнул. На душе было горько, и я поймал себя на мысли, что сейчас, прямо в эту минуту, мне ничего больше всего так на свете не хотелось, как выпить и забыться. Так я и решил поступить – постояв ещё немного у могилы, я развернулся и зашагал прочь.
Миновав кладбищенские ворота, я прошёл вдоль ограды, вышел к автобусной остановке и сел на скамейку ждать автобуса. По расписанию он должен был подъехать через десять минут. Пока его не было, я несколько отошёл от своего горя, но через какое-то время опять погрузился в пучину воспоминаний.
Пойти служить в армию меня вдохновил мой отец, который рассказывал бравые военные истории про то, как он насаживал на штык фрицев, подрывал танки и сбивал самолёты из винтовки. Вот поэтому в сорок втором году, едва мне исполнилось восемнадцать, я пошёл на призывной пункт и записался в армию США или, как мы в шутку говорили, «Армию Дяди Сэма»*. Война оставила свой отпечаток на моём характере. Она вымуштровала и ожесточила меня.
…Так, витая в мыслях, я даже и не заметил, как быстро пролетело время и подошёл нужный автобус. Я прошёл в салон, в самый конец, где располагались «места для цветных», оплатил проезд, и мы тронулись.
«Места для цветных»… Рабство отменили восемь десятков лет назад, а негров всё так же не считают за людей.
Я достал из кармана пачку «Лаки Страйка» и решил было закурить, но на меня тут же с презрением стали коситься некоторые белые пассажиры. Один из них, дед лет семидесяти, даже не выдержал и проскрипел своим противным голосом:
— Брось сигарету, ниггер, а то пожалуюсь копам.
Мне ничего не осталось делать, кроме как повиноваться. Мы ехали полчаса, после чего автобус наконец затормозил недалеко от бара, буквально в полусотне метров от него, и я направился к питейному заведению. Этот бар был самым дешёвым в Лас-Либертаде, как раз мне по средствам.
Поприветствовав Мюррея, тридцатилетнего лысого бородача, который был немногим из тех белых, кто относился одинаково хорошо к представителям всех рас, я заказал виски.
Не знаю, с чем тут бадяжили пойло, но на вкус оно было премерзким. Но самым главным было то, что оно хорошо било по шарам. Этого мне сейчас и хотелось. Я только собрался было забрасывать в себя первый шот, как ко мне подсело двое чернокожих парней. Старые добрые друзья… Один был с пепельного цвета волосами и усатый, а второй – с короткой стрижкой и шрамом через бровь, полученным ещё в детстве во время уличной драки.
— Бакшот, Стэбби? — удивился я. — Какими судьбами?
— Ну не бросим же мы своего друга! — всплеснул руками мой сероволосый друган, Бакшот. — Особенно в такой час… Прими наши соболезнования, дружище.
— О да, кореш, это печально, — сказал огромный негр шести с половиной футов роста, с небольшим пузом, но при этом мускулистый. — Мы присоединимся. В одиночестве пьют только неудачники.
Глотая противное пойло, мы болтали с друзьями на отвлечённые темы, не касающиеся меня и моей семьи. Но вдруг Бакшот сказал:
— Слушайте, пацаны! У Гасто убили семью, и за это кто-то должен поплатиться. Почему мы бездействуем? Соберём братанов с улиц, и устроим говнюкам ад!
— Что? — удивился я. — Ты хоть знаешь, кто это был? Я вот не знаю.
— Ясно же, что это Кингз!
— Кингз? — я поднял бровь. — Это который Джон Джеймс Кингз Третий?
— Ну конечно! А кто же ещё? — удивился Бакшот. — Все знают, что он контролирует почти всю преступность города. Доны мафии платят ему дань, а уличные отморозки – его глаза и уши. Уничтожим его – уничтожим убийц твоей родни, Гасто!
— Мы не бандиты, мы простые парни, — возразил я. — Мы не сможем тягаться с самим Кингзом, он вообще прям как Мориарти из тех книжек.
— Просто надо обладать организаторским даром, — подняв палец вверх, глубокомысленно подметил Бакшот. — На Грэйп стрит сплошь ниггеры живут. Работа у них рабская, а в банде они смогут стать крутыми и богатыми. Раздобудем стволы, узнаем, где находится Кингз и его подчинённые, и размажем ему голову. Сечёшь? Мы можем стать главной бандой всего Лас-Либертада! Амбиции у нас есть, главное иметь средства для их осуществления. А надо всего лишь ограбить один склад…
— Какой ещё склад? — удивился я. — Я не могу, я ж не грабитель.
— Мы будем грабить грабителей, понимаешь? — заулыбался Бакшот. — Кстати, я недавно устроился докером, неделю назад разгружал сухогруз. В общем, стащил один любопытный ящичек... Короче, айда ко мне, сами увидите.
Когда мы вышли из бара, солнце уже садилось, и на Лас-Либертад опускались багрово-красные сумерки. На улицах один за другим зажигались фонари.
Бакшот жил буквально напротив бара, так что мы оказались у него дома через пять минут. В его квартире нас встретил его отец, мистер Грэг Робинсон, который был неопрятно одет и выглядел заспанным. Он молча открыл нам дверь и так же, не произнеся ни слова, ушёл обратно к себе. Мы тем временем прошли в спальню Бакшота. Бакшот весь сиял, словно именинник. С трудом сдерживая торжествующую улыбку, он залез под кровать, что-то пошарил там, извлёк на свет Божий продолговатый ящик и открыл его. В ящике лежал самый настоящий армейский схрон! Пистолеты, четыре штуки, по одному запасному магазину к каждому из них и по сотне патронов.
— Срань Господня, — прошептал Стэбби. — Срань, твою мать, Господня. Это немецкие «Маузеры»?
— «Люгер-парабеллум», — поправил я. — Посредственный пистолет. Патрон слабее, чем у «кольта», спуск тугой, рукоять неудобная. Но что есть, то есть.
Я взял «Люгер-парабеллум», прикидывая его в руке. Он был довольно небольшой, так что спокойно помещался в широкий карман кожаной куртки. Во второй карман я положил магазин к нему и пару десятков патронов. Распределив оружие, мы сели на кровать Бакшота и стали обсуждать планы.
— Надо Трэя позвать, — предложил Стэбби. — А то нас трое, а стволов четыре.
— Трэя? — удивился я, — Он же ебанутый! Помнишь, как он грабанул магазин, вооружившись битой? Хозяин этой лавки достал дробовик, но Трей не очканул и со всей силы швырнул биту, прям по черепушке! Против дробовика с битой попёр, прикинь? С пистолетом он вообще и танк подорвать сможет.
— Вот именно! Вот такого нам и надо! — поддержал Стэбби Бакшот. — Короче, грабанём склад, стволы возьмём для подстраховки, чтобы в случае чего отстреливаться.
— А как мы увезём со склада груз? — спросил я. — Не на руках же ящики переть.
— Угоним пикап. В пикап можно достаточно уместить. Ну что, залезем в карман Кингзу?
Сказано – сделано. Мы угнали пикап марки «Форд» сорок шестой модели, что в тридцатые годы был выпущен, и на всех газах погнали к Трэю. Трэй жил в небольшой хибаре в Ист-Сайд Локэш вместе с мамой и сестрой-подростком. Мы остановили тачку напротив его дома, я с Бакшотом вылезли из салона пикапа, а Стэбби выпрыгнул из кузова.
Дверь нам открыла миловидная женщина лет сорока.
— О, ребята! — узнала она нас. — Позвать Трэя?
— Да, он нам нужен, — коротко ответил за меня Бакли Робинсон, так же известный как Бакшот.
Внешность Трэя была колоритной. Он был высок, жилист, с испещренным мимическими морщинами крепким лбом, не бритый как минимум с неделю и с беспорядочно торчащими во все стороны волосами. Его волосы выглядели так, будто ему на голову залез орангутанг и сдох там, оставив свою шерсть у него на макушке. Взгляд Трэя светился лихорадочным блеском и блуждал, словно у безумного маньяка.
— Парни, мазафаки, а так же их родители, грабануть кого-то случайно не хотите ли? — пожимая всем руки, весело поприветствовал нас ниггер. — Что вам понадобилось от старины Трэя?
— Верно, угадал! Мы хотим кое-кого грабануть, — начал Бакли. — Слышал про Кингза? Слышал, это точно… Мы хотим залезть к нему в карман, ограбить его склад. Ты с нами?
— У-у-у-е-е-е! — словно волк, восторженно взвыл Трэй. — О-о-о, да-а-а!! Я всеми руками «за»!!! Сейчас, погодьте, только достану свою биту…
Ни говоря больше ни слова, Бакшот жестом остановил его, молча вручил ему пистолет, магазин к нему и коробок патронов калибра девять миллиметров. Словами было не описать, как обрадовался наш кореш. Вне себя от радости, он чуть не устроил было пальбу на всю улицу, прямо перед своим домом, но, к счастью, нам вовремя удалось его остановить.
Мы снова забрались в пикап и поехали на склад. Стэбби и Трэй прохлаждались в кузове, а мы с Бакшотом сидели в салоне. Открыв бардачок, я обнаружил там бутылку пива – не холодную и не тёплую, средней температуры. Найдя там же открывашку, я откупорил её и присосался к горлышку. Пиво, судя по всему, осталось от прошлого хозяина машины. Пока я посасывал пиво, Бакшот вёл машину, и музыка играла вовсю. По радио крутили какую-то неизвестную мне кантри-композицию, довольно бодрую и весёлую. Пел её певец с сильным южным акцентом.
Довольно скоро мы доехали до склада, остановились у ворот недалеко от шлагбаума и начали торговаться с охранником, чтобы тот нас пустил.
— Нет, ребята. Да и что вы там забыли? Хотите устроиться докерами? — усмехнулся усатый мужик лет тридцати. — Катитесь подобру-поздорову!
Не успел я снова попытаться убедить сторожа, как Трэй резко выхватил «Люгер» и метким выстрелом раскидал мозги мужика по сторожке, в которой тот сидел. Ебанутый маньяк…
— Трэй, ебаный в рот! — выругался Бакшот, — Ты совсем спятил?! Это же простой охранник, он просто выполнял свою работу!
— Мне похуй, — отмахулся Трэй. — Бак, иди садись за руль, Стэбби – открывай шлагбаум, а я и Гасто прикроем, на стрёме постоим.
Трэй не был главным у нас, но его мысль была вполне разумна. Трэй часто такой — сначала сотворит какую-нибудь хрень, а потом говорит чётко и сосредоточенно.
Открыв шлагбаум, мы зашли на территорию грузового дока и дали проехать пикапу. Странно, что докеров сегодня не было. Мы остановили машину напротив склада и рискнули заглянуть туда.И вот на складе мы с ними-то и столкнулись. Гангстеры, а это были именно они, одеты в плащи, и каждый из них вооружен дробовиком. Они о чём-то разговаривали между собой, ещё не подозревая, что мы здесь и держим их на мушке.