А вообще-то с ней играть интересно. Правил-то – ни единого.
Уехала
Жека уехала к бабушке в гости. Через две недели я тоже туда приеду, будет Новый год, подарки под ёлкой и море веселья. А пока – она уехала. Стыдно признаться, но я даже ждала, когда же она уедет, оправдывая себя тем, что там ей, конечно, будет лучше – будут утренники, будут родственники, закадычная подружка Верочка. А тут я гулять с ней не хожу, ну, редко в последнее время, документы опять же, оформление ипотеки и беготня, и сессия так некстати (а когда, скажите мне, что-то вообще бывает кстати?), и никакого распорядка дня и регулярного приёма каши. Худо-бедно я себя оправдала. И вот она мне уже звонит, деловым голосом сообщает, что сейчас она ужасно занята, и вообще перезвонит вечером, чтобы не пропустить ежевечерний сеанс почитания книжки.
И вот она – свобода! Можно после работы идти сразу домой, а не сначала за ней на другой конец города. Можно даже пешком! Можно утром поспать на полчаса дольше, потому что сама я завтракаю на работе, и дома готовить не нужно. Можно даже остаться у кого-нибудь ночевать, и полночи проболтать обо всякой ерунде и потом спать до обеда! Можно смотреть фильмы, которые не удаётся посмотреть даже одним глазком, потому что у нас вечные мультики. Можно дописать, наконец, сказку, начатую два года назад и до сих пор неоконченную, потому что редко меня пускают за компьютер, да и то крайне ненадолго.
Но… неохота. В выходные вместо бассейна – можно не плескаться в лягушатнике по колено! – тупо валяюсь на диване, жду её звонка. В гости не хочу. Читать не хочу. Фильмы, которые хотела посмотреть, кажутся полной ерундой. Готовить неохота. Сама я как-нибудь обойдусь бутербродами с чаем. На улицу выйти тоже лень. Утром встаю точно так же, и точно так же успеваю впритык.
Спать не могу вообще. На меня никто не сваливает конечности, не шипит среди ночи «Отдай одеяло, а то я замёрзну!» и тебе некому шикнуть в ответ «Ну-ка быстро спать, кому сказала! Мне завтра на работу, а тебе, между прочим, к бабушке!» Некому тебе тридцать пять раз принести водички, пожелать спокойной ночи, восемь раз пописать, сорок раз поцеловаться. Никто нагло не задирает пижаму со словами «Погладь меня по пузику!» и теперь тебе тупо некуда девать руки. И перед сном уже сама себе тихонько вслух читаешь очередную главу «Пеппи Длинныйчулок», потому что она не позвонила. А когда сама звонишь, мама говорит, что детка давно уже спит. Нагулялась, поужинала и спит. Не беспокойся, всё в порядке. Да я знаю, мам. А утром никто не требует бутербродов с расплавленным сыром, плача, что за пятнадцать минут езды до бабушки она, если сейчас не поест, просто скончается голодной смертью. И вообще, чтобы меня такую терпеть, ей уже просто медаль положена и золотой памятник в центре города, заморила с самого утра голодом несчастного ребёнка.
Нет, это всё снова будет – мы приедем от бабушки и всё, как говорится, вернётся на круги своя. Я опять утром буду раздражаться, говорить: «Женя, блин! Ты вчера пообещала – смотришь мультики до полночи, спишь подольше и остаёшься без завтрака!» И ругаясь про себя нехорошим словом, бегу на кухню, потому что без бутербродов она не сдвинется. Опять буду выпрашивать «Отпусти меня на часок в гости, а я тебе пароль на компьютере скажу!» И опять ночью гладить по соломенным волосёнкам спящего ангела, про себя благодаря Господа, что у меня есть дочь, и что она здорова, и умница, и вообще у меня в жизни всё хорошо. Но это потом. А пока я лежу без сна и хочу плакать от своей ненужности.
Кто он?
Идём домой. Холодно, морозы на Крещение нынче радуют. А то зима – не зима, в декабре плюс два было! Я очень радуюсь морозу. И солнцу, и чудесному дню. Но сейчас вечер. Леденцы фонарей, бусы гирлянд вдоль проводов. Ледяные фигурки, горка, ёлка – всё мягко светится в огнях вечернего города. Мы идём мимо площади Свободы. Чистенький белый храм. Он отдельно подсвечен голубыми, фиолетовыми и жёлтыми огоньками снизу. Красиво. Не знаю, почему, но когда в воскресенье звонят колокола свою нехитрую мелодию, мне хочется плакать.
– Мам, а кто тут живет? Это же дворец, да?
– Тут живёт Бог.
– Но он же в царстве живёт! А это дом! Он и там и тут что ли живёт?
Теряюсь. Я не знаю, что ей отвечать. Пускаюсь в пространные объяснения. Нечаянно говорю, что Он живёт в душЕ.
– Вот тут, что ли?
Тычет себя обледеневшей варежкой куда-то пониже подбородка. У нас там «душонка», да. Пуговицы смотрят на меня недоумённо, они не в силах понять, что там, в душе, есть что-то такое, про что она не знает. В её собственной душе! Я не могу, я не знаю, я не умею объяснить дочке, кто Он! Говорю, что Он создал первых людей на земле, всё живое. Что Он нас всех любит.
– А за что Он меня любит? Я же капризничаю!
Я уже не рада, что завела этот разговор. Начинаю раздражаться, как все взрослые, которые думают, что всё знают, а на самые простые вопросы ответить не могут.
– Да ни за что, просто так. Потому что ты есть на этом свете. Потому что ты – это ты.
Глубоко задумывается. В пуговицах мелькают снежинки мыслей. Она так крепко думает, что даже остановилась. Нетерпеливо дёргаю её за рукав – пошли, чего стоять-то? Холодно. Зима, блин. Пошла, примерный ответ найден.
– Как ты, да?..
Куда мне до Него! Но…
– Да, Джейн, как я.
Турция
Турция. Это, конечно, отдельная тема. Про то, как мы в первый раз отдыхали за границей и на море, я могу говорить много и долго. Тем более, я, равно как и моя дочь, увидела и заграницу, и пресловутое море в первый раз. В жизни. Вживую, так сказать.
Ладно, отдельный эпизод. Мы пришли с пляжа, сидим за столиком на улице. Лобби-бар, или как это у них там называется. В общем, некое пространство на улице, посередине вонючий хлорный бассейн, вокруг которого расположились сумасшедшие отдыхающие. Почему сумасшедшие? Да потому что ни один человек, будучи в здравом уме не может сидеть возле бассейна, когда рядом МОРЕ! Солёное, чистое и прекрасное. Ну, Бог с ними. Ждём ужасно вкусные (и наверняка оччень калорийные!) пончики. Они с пылу с жару окунаются в мёд, это удивительно вкусная штука!
Рядом, по территории отеля то есть, совершенно свободно передвигаются кошки. Собаки тоже есть, но их не видно, не слышно. Бродила у нас возле отеля одна – тень отца Гамлета, блин! Белая, лохматая и абсолютно равнодушная ко всем и вся. В глазах у неё было такое выражение… Ну, как будто псина нашла смысл жизни, и делиться этим знанием она не будет, провалитесь вы все с вашим отдыхом. Вот так примерно.
…А она совсем на меня не похожа. «Вылитый отец» – это про неё. Ещё в роддоме, будучи в полубеспамятстве и пребывая в шоке от того, как трудно рожать людей, развернув пелёнку, я сразу заметила папин капризный изгиб губ, залысины рыжих пёрышков и нос картошкой. От меня у дочки только разрез глаз (и то не мой, а бабушкин), родинка на шее и круглая, как мячик, попа. Негусто, прямо скажем. Маловато для идентификации. А я-то так мечтала, что родные и знакомые будут восхищённо восклицать при встрече – Юля, как же она на тебя похожа! Увы (а может, и нет), я слышу прямо противоположное. Те, кто знают её отца, так и говорят – вылитый папа, ну надо же! А те, кто его не знает, восторженно выдыхают – ну совсем на тебя не похожа, ну ни капли! Иногда, внезапно устав от пятьсот пятьдесят пятого такого восклицания, я говорю, что это муж в подоле принёс. Нагулял, подлец, ребёночка на стороне.
В курортном посёлке нас знают. Мы часто и долго гуляем, шумно купаемся и не обращаем на остальных никакого внимания. Зато сами привлекаем – будь здоров!
Нас трое. Я, моя дочка и моя подруга. Подруга – жгучая брюнетка с голубыми глазищами, идеальной фигурой и заразительным смехом. Я – пухлая, невысокая, кареглазая. Русые мелированные перья на голове. В общем, из нашей компании я самая незаметная. На моих дам пялятся окружающие, к ним клеятся отдыхающие. Я – за всем этим наблюдаю с превеликим интересом.
К слову сказать, я не очень люблю купаться с дочкой. Не то чтобы совсем, но я люблю поплавать далеко, а не плескаться на мелководье. А они вполне себе нашли общий язык (спасибо, Алесь!) и ходят вместе. Поэтому пока я вялюсь, облитая зелёным оливковым маслом, мои девушки идут в море и там развлекаются по полной. Я лежу, млею на солнце и чувствую себя куском «Краковской» в микроволновке. Нарушив моё полусонное счастливое состояние, ко мне подходит, вернее, подсаживается мужчина. Лицо заинтересованное, взгляд странно смущённый, и задаёт интересный вопрос: «Девушка, а вот с вами девочка маленькая, скажите, пожалуйста – она чья дочь?»
Меня поражает бестактность вопроса, я в раздумьях. Тянет ответить, что украла у соседки. Однако отвечаю вполне вежливо – «А на кого больше похожа?» На что получаю ответ – «Да она как-то одинаково непохожа ни на вас, ни вашу подружку!» Долго, видимо, мучился! Сильно заинтриговал его этот феномен. Интересный способ завязать знакомство, но не прокатывает. Я буркаю в ответ что-то между «отвяжитесь нахрен, как вы меня достали» и «это МОЯ дочка, всего доброго».
В магазине опять же. Я скромно стою в сторонке, Алеся и Женя вовсю развлекаются. Женя учит продавца играть в русские игры, «камень-ножницы-бумага», прятки и прочие, не менее интересные. Алеся ищет пальто с капюшоном из экзотичного пони, попутно перебирая и примеряя продукцию, предложенную навязчивыми черноглазыми продавцами – позапрошлогодние модели, на которые смотреть-то страшно, не то что на себя напяливать! Я же просто наслаждаюсь кратковременной передышкой и поближе придвигаюсь к кондиционеру с живительными прохладными струями. И все как бы при деле.
Продавцы жаждут познакомиться с подругой. Один особенно назойливый, видимо, не понимая откровенного подружкиного стёба, безуспешно пытаясь выведать имя русской красавицы, пристал к моей дочери: «Скажи, как твою маму зовут?» Скажи да скажи, что ты будешь делать! На что моя умная дщерь, не раздумывая, отвечает – «Мама Юля… и мама Алеся!» Что, съел, принц заморский? Молча улыбаюсь, тяну их к выходу.
…Я горжусь ею. Она мужественно выдерживает наши поездки и гуляния по пятидесятиградусной жаре на Памуккале, шатания по храму Николая-Угодника, прогулку на деревянной шатающейся и скрипящей яхте и многочасовые сидения в автобусе, трёп гидов и набеги по магазинам. Мне хочется показать ей как можно больше, потому что в ближайшие несколько лет я не смогу ей показать ничего, кроме коров, которых она до смерти боится, в деревне, да редких развлечений в аквапарке.
Ибо – школа, первый класс, грядущая ипотека и отменённые льготные отпуска. Грустно.
Так вот, о чём же это я? Ах, да. Жека сидит, ждёт пончиков, одну её за ними не отпустили, и она по мере сил развлекает сама себя. Ну, и меня заодно. «Мам, а как по-английски будет «стакан»? Мам, а как по-английски будет «пить»? Мам, а как по-английски будет «стол»?» Я соответственно называю, с некоторым трудом вспоминая давно забытые слова. Ох, недаром нас натаскивала Светлана Александровна, дай ей Бог здоровья! Каждый урок – четыре оценки. Из них выводится общая. Попробуй, забудь тут! Читали вслух, играли, смотрели, запоминали. Вот за те три школьных года у меня всё и осталось. А потом была другая школа, а потом ещё одна. И Светланы Александровны больше нигде не случилось. Ага, помню ещё как её пятилетняя дочка подсказывала Игорьку дни недели. В седьмом классе дело было. Или в восьмом? Не суть.
Короче, последнее слово Куропатке особенно понравилось – «тейбл». Оно так удобно и легко легло на язык, что Женя, забыв про следующий вопрос, несколько раз его повторила. Мимо бежал маленький котейка. «О, я назову его Тейбл! Тейбл, Тейбл, Тейбл!» И подманивает его ладошкой, или, мол, сюда. За всеми этими лингвистическими изысканиями нам принесли пончики, коими я и подавилась – от смеха. И, что интересно, котейка вообще как всю жизнь это имя носил – побежал как миленький!
Хм, а придёт ли в Англии кому-нибудь в голову назвать котёнка Стол, только потому что слово красиво звучит?
Юная кокетка
Женя – звезда. В Турции, на отдыхе, где очень много незнакомых людей (а ведь её мир пока очень мал и узок!) она просто купается во внимании окружающих. В том числе и мужчин.
Она ведёт себя, как маленькая кокетка. Флиртует напропалую, капризно надувает губки, заразительно хохочет и стреляет глазками. Просто пройти от столика до барной стойки за стаканом спрайта она не может – она будет идти и пританцовывать, подпевать, размахивать руками и вертеть пятой точкой. В баре всегда играет развесёлая музыка, какие-то прошлогодние хиты.
Её знают бармены, официанты и мальчики на ресепшн, потому что у нас то улетели пластиковые стаканчики, то разбился стеклянный, то не хватило салфеток, то слетел браслет, показывающий нашу отельную принадлежность (упаси небеса забрести на «чужой» пляж и наворовать там солнца!), то ещё что-нибудь. А ещё у неё такая внешность…
Говорят, что южные мужчины любят блондинок. Куропатка светлокожая, волосы уже выгорели под свирепым турецким светилом, и отросли ниже плеч (но отросли-то они ещё дома, конечно), пуговицы голубые на мордахе так и сверкают – ещё бы, столько всего интересного! Поэтому продавцы в магазинчиках, да и просто прохожие пытаются её погладить по волосам, потрогать, и называют «Принцесса». Жека у меня, несмотря на свою коммуникабельность, дамочка дикая – сильно психует, когда с ней пытаются установить тактильный контакт. И вежлива до безумия «Уберите руки от меня… пожалуйста!»
Обедаем. Вот пошла она за сладостями. Терпеть не могу толкаться у этого шведского стола! Как свинки у корыта. А сразу всё не утащить – рук не хватит. Поэтому сладкое оставляем на потом, пока просто едим. Жека, как самый малопотребляющий (еду) человек в нашей компании, быстро наелась, и теперь ей срочно нужны эти сладости. Коих выставлено немереное количество, и до которых ещё нужно дойти. А мне неохота. Я вообще-то могу и фруктами обойтись, арбузом, например. Охота просто посидеть, и не спеша, не торопясь, прожёвывать, глотать и… Короче, идти неохота – жуть! Уговариваю немного потерпеть, буквально пару минут. Одну, конечно, не отпускаю. Однако Куропатка упёрлась. Встала и пошла. Ухх, непокорная дочь! Пять минут, десять… Нет и нет. Скрипя зубами, встаю, иду на поиски малолетней сладкоежки.
Картина маслом – Куропатка идёт, мелко перебирая сандаликами, пуговицы такие кроткие, голосок такой вежливый, тошнотворно-сладкий, как шиповниковый сироп. Как будто она меня уговаривает на какую-нибудь невозможную пакость, а я почти согласилась. «Ой, спасибо! Нет-нет, это пирожное я не люблю… Ой, и это тоже, пожалуйста. Спасибо! А это я уже в прошлый раз пробовала…»
Она идёт вдоль длинного стола, уставленного подносами. Рядом идёт здоровенный, загорелый (хм) мужик, тащит блюдо и накладывает на него разнообразные пирожные маленькой блестящей лопаткой. Куропатка росточком пока не вышла – не достаёт она до тех столов. Вот и нашла себе поклонника. Мужику этот променад доставляет несказанное удовольствие, он с абсолютно серьёзным лицом идёт за ней, только глаза такие… смеющиеся. Подмигивает мне – конечно, он знает, чья это дочь! – я незаметно ретируюсь, дабы не испортить доченьке кайф общения. Это ведь в любом возрасте приятно – когда за тобой ухаживают мужчины!
Северный полюс
– Мам, я пошла.
– Куда, милая?
– На Северный полюс.
– Надолго?
– Нет, на пару дней. Ну, через четыре недели, точнее, вернусь.
– Ааа, ну хорошо. Только кушай вовремя, и смотри, чтобы ножки не мёрзли.
Я валяюсь, как обычно в выходной день, и читаю книжку. Куропатка играет. Поднимаю глаза от книги. Она стоит в своей зимней шапке, в резиновых сапожках, на руках жёлтые варежки, те самые, косенькие, что я как-то вязала и чуть не умерла со смеху. Лицо очень серьёзное, сосредоточенное. Но вот пуговицы… Из них только что искры не сыплются! В руках – розовая сумочка.