Мушка ложится чуть правее лопатки. Толчок в плечо, и затвор вновь передернут. Баран присел на расслабленных ногах, но снова твердо встает. Стрелять, пока он не упал. Даже смертельно раненный, он может сделать несколько прыжков и свалиться на западный склон, откуда его не взять. Второй выстрел навскидку по корпусу. Все, можно не стрелять. Перебирает передними ногами, задние безжизненно волокутся, – перебит позвоночник. Бегом к нему. Он мотает головой и изо рта кровавая пена. Голову к земле и нож меж ребер. Глаза тускнеют, ноги вытягиваются в последнем напряжении и расслабляются. Охота окончена. Великолепное животное превращено в гору мяса.
Впрочем, можно заглянуть и на западный склон. Там тоже может быть что-нибудь интересное. Линия вершины отодвигается все дальше. Идти страшно, лучше ползти. Далеко внизу видна подошва, а тут, рядом, склона нет – пустота. Камешки сыпятся, уклон все вниз, края нет. И тянет бездна. Если сзади кто-то толкнет вниз… Даже если все бараны Нагорья и все слоны Африки там, – пусть они живут. Снять карабин и прицелиться в таком висячем положении – значит начать скольжение вниз, обратного пути уже не будет.
На скале в метре бесстрашно сидит маленькая птичка с длинным хвостом. Будь счастлива, дорогая. Задача номер один – не разворачиваясь, задним ползом дотянуть до места, где исчезает эта жутковатая тяга вниз. Уф, можно даже встать. Впечатлений и острых ощущений более чем достаточно!
Как эту кучу мяса дотянуть до лагеря? Рожки не очень большие, четыре нароста – четырехлеток. Если волоком? Не пойдет, камешками нашпигуется. На бугорок, подсесть под него и, а-а-ах, встать! А дальше? Давит, как будто тонна. Шаг, два… и хватит. Пусть лежит! Пошел он!
– Здоровый нымелан!
Молодец, Андрюша, вовремя появился.
– Андрей, что-то он не хочет идти! – Давай до снега, а там сам пойдет.
– А снег не провалится?
– Не бойся! Катись до самого низу, а там я лошадь привязал.
По снегу он пошел так легко, что пришлось пускать его вперед и прыгать сзади. Снег настолько плотен, что нога почти не проваливается даже при прыжке. Подъем отнял час, а на спуск вместе с грузом – пять минут. Лошадь на привязи белая, спокойная. Выдержала все операции по погрузке на себя барана и ни разу не взбрыкнула.
– Андрюша, коня случайно не Валетом зовут?
– А откуда ты знаешь?
– Он селедку любит?
– Юколу любит, селедки у нас нет.
Вот и не верь в чудеса. Ровно двадцать лет назад мы с отцом ходили в Сангаталоне с двухметровым Микой Осеевым, легендой Колымы, на баранов в этот же день. Отец тогда красиво снял картечью в прыжке барана, а Мика приволок его на себе до лошади. Коня звали Валет, он очень любил селедку и был белого цвета. Через полчаса подходим к лагерю. Первым встречает бригадир.
– Молодец, Похтэнкович, мастер! Мне шкуру!
– Забирай!
Илья Иванович улыбается уже без иронии.
– Не ожидал, молодец!
– Патя, можно мясо взять?
Ну и Мария!
– Да что ж я его – один съем?
Возможно, этот вопрос чисто ритуальный?
Кытэп разделан женщинами в несколько минут. Вокруг таза с костями ног образовался плотный кружок. Пастухи обушками ножей раскалывают круглые кости и глотают еще теплый мозг. Эта процедура называется в русском произношении «камлерить». Туша от жира белая, не то что синие и водянистые копыточные олени.
На обед вареная баранья грудинка, плавающая в жиру. Хлебушка бы белого свежего. И шашлычки пожарить! Но Мария спец только по варке мяса, а желающих жарить на всю ораву среди мужчин что-то нет. Да и по чукотским законам мясо жарить на костре не положено.
До темноты предстоит найти проход по склону Крутой. Он только один в километре от лагеря. Метров десять шириной с наклоном к пропасти. Внизу в паре сотен метров пенится Тамань, справа скала – не обойти. А проход все тот же – камешки маленькие, кругленькие, перекатывающиеся под ногой. Как-то они поведут себя под вездеходом? «Газон» легкий, тонн пять вместе с грузом. По горам лазит, как кошка, и траки впиваются в грунт, как кошачьи когти. Завтрашний день покажет.
Вечером есть работа. Надо вывести кончик ножа.
– Как это ты умудрился?
– В азарте проткнул насквозь и в камень попал.
Вельгоша рассмеялся.
– Вспомнился мне такой случай. Был у меня в зоопарке ветврач, грек. Здоровый такой, черный. Однажды один из существующих двух северных оленей объелся чего-то, и вспучило его, беднягу. Я врачу объяснил, как можно спасти тракаром. Приносит он тракар и спрашивает: «Куда?» Я мысленно провел линию от маклока на последнее ребро и показываю посередине: «Сюда». Стоит он, сосредоточенный, тракар в руке держит, как нож, глазами сверкает. Как всадит его бедолаге, так он с другой стороны в землю вошел. Держит его и спрашивает: «Что дальше?» Я ему: «Машину вызывай, вези на свалку».
Утром следующего дня подходим к проходу. Вельгоша высаживает всех и с открытыми дверцами на первой ведет машину. «Газон» идет, как приклеенный, не давая бокового смещения даже на сантиметр. Дальше пошел косогор, речушка с чахлым ольхачем, опять перевальчик с голыми острыми камешками. На нем накрывает туман.
Проводники усиленно молчат, когда встает вопрос: куда ехать? Откуда столько озер? Как глазные впадины в каменных костях. Вперед, назад в молоке. Развернуться меж озер – даже мечтать нельзя. Выезжать из ловушек можно только задним ходом. Бортовые перекошены, того и гляди разуешься, особенно при повороте. Наконец кончился и перевал с озерами. Проходим склон с зарослями ольхача, затем левый поворот почти на двести семьдесят градусов в долину, ведущую к Чечекве – Красной горе. На повороте ровное открытое место. Табун в который раз загнан в круг. Вылавливаются больные копыткой олени и бесцеремонно обрабатываются.
На площадке-пятачке, утрамбованной тысячами оленьих ног, резко чернеющих на фоне желто-зеленых лишайников, осталась умирать важенка. Копытка настолько сильно ее поразила, что обрабатывать рану нет смысла: больше чем наполовину сгнило даже вымя. Она лежит, тяжело дыша, с полузакрытыми глазами. Изредка поднимает голову и смотрит вслед уходящему табуну. Во взгляде тоска и боль. Ни у кого не поднялась рука, чтобы добить ее. Через несколько часов здесь будет зверье поймы, и хорошо, если придет кайнын, тогда ее страдания прекратятся сразу.
К вечеру выходим к Чечекве, разбиваем лагерь. Чечеква ничем не выделяется, кроме одного – цвета – ржаво-красного налета на склонах.
Артур берет удочку и уходит к реке, сразу же растворяется в кустарнике. На груди у него нож в ножнах – его оружие. К реке пробиты медвежьи тропы, до поселка сто шестнадцать километров.
Алексей даже не поинтересовался, где его отпрыск. Во время ужина откладывает в сторону кусок мяса.
– Вот и все его заботы о сыне, – указывает на мясо Вельгоша.
Артур возвращается к темноте, довольный и счастливый. Найдя мясо, делит его пополам со своим неразлучным другом Вутекли, серой собакой.
– Где гольцы, Артур?
– Нету, – улыбается он по-детски наивно.
На следующий день туман, сырость. Еще кочевка на три километра.
С утра тридцатого июля солнечно и ясно. Часа три езды – и вот оно, море. Здесь последний лагерь на пути к нему. Скоро подойдет табун, переночует, и завтра его перегонят к берегу. А пока мы втроем с Вельгошей и Федей идем на разведку.
Тамань осталась севернее. Лагерь стоит на ближайшей к ней речушке Камчиммоваям.
Двухместная «резинка» выдерживает всех, гребет Илья Иванович. Что-то лодка идет не туда. Нужно было брать правее, нас выносит на мель. Перетаскиваем – и опять та же картина.
– Илья Иванович, здесь не степь – речка. Я вас увольняю.
– У тебя лучше получится?
– Надо попробовать.
Лодка пошла по струе, но даже в самых глубоких местах шоркает по гальке. Кроме того, ноги затекли от сидения на коленях.
– Пошли пешком, лодка только мешает.
– Внизу лиман. Не перейдем без нее.
– Я пойду на «резинке» один, – решает Федя.
С одним человеком лодка легко скользит по воде и вскоре исчезает за поворотом. Нам совсем не вредно размять ноги после рычагов.
Тропа торная, ее набили табуны за время кочевок. Следы на песке показывают, что пользуются ей и косолапые, да чаще, чем люди. Она петляет через густой кустарник. Встреча с мишкой нос в нос может быть не только неожиданной, но и неприятной. Ружья заряжены и на взводе, только нажать на предохранитель. Старшой идет впереди, посвистывая и негромко разговаривая сам с собой.
За кустами отчаянное тявканье. Метрах в шестидесяти лисица. Тявкает, как собака, но визгливее и реже, и, когда лает, прижимает уши. Видно, что сердится. Но кто ей мешает убежать? Смотрит то на нас, то левее. Теперь ясно: на холме у норы, ближе к нам, сидит лисенок. Навострил уши и внимательно смотрит на мать: что тебе надо? Она хочет сказать: оглянись, лопух.
– Стреляй! – загорается Вельгоша. – Он уже большой.
– Через мой труп!
Услышав человеческую речь, лисенок наконец понимает, откуда опасность, и исчезает в норе. Тут же юркает в кусты и мать.
– Упустил, а мне шкура нужна!
– Это не шкура, это кожа. Раньше октября убивать нельзя, только выбросишь. Издалека пышный, а в руки брать противно: вместо волоса короткие иголки.
– Ладно, поверю.
Последние кусты поймы позади. От моря отделяет только ровная тундра. На тундре возвышается серый журавль. При нашем появлении поднялся табунок гусей – значит, линька кончилась.
– Что это чернеет?
– Ворона.
Илья Иванович смотрит в бинокль.
– Медведь. Один, два!
Точно, медведь. Ворона сидит ближе. Слона-то я и не приметил!
– Подойдем поближе.
Медведи пасутся, как коровы на лугу, даже не поворачивая головы. Но близко подойти не удалось. Загремели выстрелы: один, два, три, четыре. Один медведь сразу исчез, как сквозь землю провалился. Второй вскарабкался на сопку, временами показываясь между кустов кедрача на прогалинах.
Федя ждал нас с карабином за плечами.
– Убил?
– Нет, – флегматично отвечает он, – ниже попал.
– Зачем стрелял, Федя?
– Не знаю.
Ответ, конечно, исчерпывающий.
Камчиммоваям, как и Тамань, в устье образует лиман. Обойти его часа не хватит. Чтобы попасть на морской берег, пригодилась «резинка».
Лиман неширокий, через несколько минут мы на песчаной косе. Море спокойное, довольно близко от берега круглые нерпичьи головы.
Федя садится у самой кромки воды и долго целится. После грохота выстрела над водяной гладью нерпы дружно исчезают и появляются через несколько минут вне выстрела. Прибрежная полоса усеяна дарами моря. Чего здесь только нет! Наплава стеклянные, пластмассовые, пенопластовые, железные, большие и маленькие, русские, японские, американские. Сетки, куски неводов, бутылки из-под пива и виски, корзинки, доски, бочки пустые и даже канистры. Одна бочка полная.
– А вдруг бензин, Илья Иванович?
– Давай посмотрим.
Он бы нам очень пригодился. Бочка отечественная. Крышка от морской воды приржавела насмерть.
– Попробуем прострелить?
Пуля Бреннеке пробила крышку, прошла содержимое и сделала солидный бугорок в дне.
– Мишке плохо придется, ружье серьезное.
Из дырочки пульсирует дизтопливо. Не повезло. Бочку оставляем за полосой прибоя в вертикальном положении, заткнув дыру деревянной пробкой, – может, кому-нибудь понадобится.
Нагрузившись всякой всячиной, возвращаемся к лодке. На середине лимана налетает стая больших птиц.
– Стреляй с обоих стволов, – командует Вельгоша.
После дуплета одна птица комом летит на воду.
– Главное – вовремя дать команду. – Зоотехник вылавливает добычу и кидает ее в лодку. – Это пестрый гусь.
Гусь похож на обыкновенного гуся, но поменьше и действительно пестрый. Переправившись, вещи прячем в кустах, чтобы зря не таскать: завтра будем здесь всем кагалом. С собой берем только птицу.
Стало темнеть, тропа в сумерках потерялась, Федя повел нас напрямую. Походка у него особенная: прямое туловище и гордо вскинутая голова. Чувствуя за собой дыхание в затылок, прибавляет шагу. Получилась гонка на слух. Не видно, куда ставится нога. При интервале в один шаг надо повторять все движения впереди идущего, почти не видя его, только ощущая. На таком расстоянии ветки не успевают хлестнуть. Илья Иванович в соревновании участия принять не захотел.
– Куда вы гоните, да нельзя же так!
Федя сбавляет темп, умудряется найти тропу, и продолжаем путь не спеша.
К вечеру следующего дня лагерь разбит в конечной точке маршрута. Табун попил морскую воду.
Алек нашел нерпу, убитую Федей. Серая, с черными пятнами. Ее разделали мужчины, хотя оленей не разделывают никогда, доверяя это дело представительницам прекрасного пола. Шкура сохнет на вездеходе, а мясо Мария сварила в кастрюле. Мельгитанам – гусь. Но и он воняет рыбой, как нерпа, есть невозможно. Относительность этого утверждения пастухи разбили в пух и прах, оставив от него одни косточки. Но ужин все-таки состоялся, благодаря вертолету, принесшему нам посылки из дома: там было что поесть и без дичины.
Вертолет прилетел за копыткой, на нем «сам». Сунул пухлую руку.
– Боря, вон на том озере что ж сетку не поставите?
– На кой ляд, Егор Кузьмич?
– Я – Михаил Иванович!
– А я – Петя.
Его взгляд сконцентрировался на стоящем перед ним нахале, дабы дать понять, что наглость ему не нравится. И чтобы окончательно его добить, директор повернулся к нему спиной, заведя речь о чем-то серьезном с Вельгошей.
Забрав туши, трудяга Ми-4 застрекотал в направлении поселка. – Лучше бы пару туш отправить, чем этого катать!
Гулять так гулять. Бригадир принял заказ на стрижку и в несколько минут обрил своим ножом мою голову насухо, без мыла, помазка и одеколона. Так дышать легче.
Утро 1 августа. Погода – чудо. Небо, отмытое июльским дождем, сияет нежной голубизной. Солнечный шар поднялся над мысом Шлюпочным, и в его лучах тает туман, плотной ватой окутавший море. Ни ветерка. Сопки резко очерчены, но цвета нежные, с плавными переходами и множеством оттенков.
В сотне метров от палаток на ровной тундре два пастуха держат на арканах врастяжку быка-альбиноса. Такой красавец рождается раз в сто лет. Алексей с ножом в правой руке крадется к оленю с солнечной стороны, пользуясь слепящей силой лучей. Почуяв неладное, олень стал мотать пастухов. Через несколько минут встает, широко расставив ноги и тяжело поводя боками. Опыллэ этого и ждал. Он подходит вплотную, резко сует нож в бок и отскакивает. Боль заставила животное рвануться несколько раз, но проколотое сердце выбросило всю силу вместе с кровью, и он рухнул на колени, ткнулся носом в мох. Нашел в себе силы поднять голову в последний раз и завалился набок.
Мария и Эмилия уже идут к нему с тазиками, заточенными ножами и с засученными рукавами. Алексей выглядит после схватки не лучше оленя.
– Зачем вы такого красавца?
– Праздник – надо убивать!
– Копыточных мало?
– Надо хорошего!
– Другого не было?
– Сильный очень, всех убивай. Один удар – и убивай!
Да, выделяться вредно. О том, чтобы подтащить его к костру, и речи быть не может. Перевернуть с боку на бок – и то проблема, одному не под силу.
Кстати, о птичках. Обычно в это время Мария приносит кастрюльку с варевом, а сегодня они только начали разделку и костра еще не разводили. Желудок уже требует еду, выводя грустные рулады.
– Илья Иванович, сегодня завтрак упраздняется?
– Откладывается. Сейчас будут бега.
– Пусть будут, но какое они имеют отношение к завтраку?
– А на голодный желудок бежать легче.
– И что же, все побегут?
– Все, за исключением женщин и старика Алека.
– И вы?
– Ну зачем, я же выставил представителя от экипажа вездехода.
– Представителю бежать в резиновых сапогах?
– Уступлю свои кеды.
Впритирку, но подойдут.
– Какая дистанция?
– Беги со всеми, там увидишь.