Что он, эгоист жуткий или алкоголик? Да, нет же. С любым поспорит и докажет, что он нормальный мужик. Только вот, правда, не везло ему в жизни последние несколько лет. Никто на нормальную работу не брал, не уверен в себе был… Да и не требовались в его городишке инженеры-технологи по обработке металла, он, в частности. Многие предприятия развалились или превратились в склады. Жулики активно начали заниматься куплей-продажей. Его на работу не брали. Возраст не юный… Да и слишком честен, что во взоре его читалось. Кому ныне такой вот рудимент нужен? А жена только надсмехалась над ним. Да и просто ей так было поступать, ибо доходы она уже… делала не кое-какие, но пока не мощные. Одним словом, «бабки» имела.
Но вот он, наконец-то, шагая по шпалам, перестал тонуть и копаться в собственных кошмарных мыслях, выскочил из них, как от страшного пекла. Но не потому, что не мог привыкнуть к постоянному терзанию. Дело заключалось в другом. Он поймал себя на том, что не говорит вслух, а кричит. Ведь на его зычный голос стало отзываться здешнее горное эхо. А ведь долгое время в пути молчал, почти ни о чём и не думал.
Понятно, что Прохоров знал, где сейчас находится. На Урале или чуть дальше, уже не Европе, а в Азии. Какая разница? Железная дорога продолжала вести его вверх, в горы, где, возможно, суждено было Прохорову выжить или подохнуть, подобно немощной бродячей собаке. Да один ли он такой? Много в Мире подобных ему. По самым и разным причинам… Открылась страшная правда, обнажилась истинная суть многих двуногих мерзких тварей, которые себя за сверхлюдей и поныне считают, за простых каких-то особенных, дворян новоявленных, внезапных графов и князей. Подлецы сняли маски, чтобы потешиться над теми, кого они если ещё до конца не уничтожили, то пытаются довести до гибели.
А ведь и он, Прохоров, тоже негодяй, если разобраться. Ведь в наследство доченьке своей Аннушке ничего не оставил, денег не скопил… Да и можно ли было попридержать, когда его жутко загадочная супружница всё заработанное умела превращать в грязь и хлам. Как-то ещё ведь умудрилась в предприниматели выбиться. Не без помощи и самой настоящей местной секты, разумеется. Где-то там их «богиня», в Англии, а щупальца свои разбросала по всему белому свету. Но за всё «блага» отпущенные таким, как Вера Григорьевна, полпредами иностранных бесов, потом придётся платить… Впрочем, может быть, он, Захар Алексеевич, в данном плане чего-то недопонимает. Пусть мужик с высшим образованием, но прост, открыт и наивен. Времена ведь иные настали, а с ними, откуда-то, не только узурпаторы появились, но и новые пророки и даже… боги.
Разве ж он не заботился о жене и дочери? Ведь Захар им даже борщи варил, ибо они, ни мать, ни дочь, не желали уметь делать даже самых простых женских дел… Не обращал Захар внимания на некоторые насмешки в его адрес со стороны. Дескать, подкаблучник и семейный раб. Полагал, что ему просто завидуют. Не прав был. Оказалось, что люди сочувствуют ему… своеобразным способом. Ладно, что есть, то и есть. Ничего уже у него теперь и не было и нет. Ни-че-го!
Как же он, Прохоров, не понял смолоду, что попал в скопище тварей, нелюдей, для которых остальные человеки не существуют? Надо было бежать сразу же от такой вот «тихой» любви сломя голову. Да она ведь, Вера, никогда и не говорила ему, что любит его. Молчала. Скрывала вечно свои женские «загадки». Да он и не спрашивал. Полагал, что любит, но, как-то, по-своему сдержанно.
– Ведь ты бы своего папашу, Вера, никогда бы не стала выгонять из его же собственного жилья, да и своего тоже? – Прохоров снова ушёл в собственные воспоминания. Тогда он решительно налил себе в рюмку водки.– Ведь не стала бы ты гнать в неизвестность этого не очень, прямо скажем, хорошего человека? Отец, всё же. Хотя, он ведь тебе ничего и не оставил, а многое имел. Всё твоёй сестре младшей. Продуманной… Она тебя кинула. Да и мамаша твоя тоже никогда не думала о тебе. Никогда!
– Не твоё дело! Как ты смеешь так вот говорить о моём отце, пьяная сволочь? – Завопила Вера Григорьевна.– Караул! Убивают!
– Никто тебя не убивает,– тихо ответил Прохоров.– Мне многое не понятно. Я не могу постичь, почему сейчас и Анюта выгоняет меня из собственного дома? Неужели, она монстр, которого ты родила… Не понимаю… Моя ведь кровь. И за что же? За то, что я только и жил ради неё и тебя.
Из соседней комнаты выскочила его доченька и бросилась с кулаками на отца. Она тоже кричала, что и её убивают. Он оттолкнул её. Анна театрально упала, предварительно отбежав в коридор, к дивану. Туда было мягче…падать.
«Боже мой,– с удивлением подумал Прохоров,– мне уже давно не страшно погибнуть, где-нибудь, на пустынной дороге. Ведь жизнь прожита зря». Если бы ему сказали, что такое когда-нибудь с ним случится, то он просто бы беззлобно засмеялся. Но ведь, нет же! Случилось! С ним? Уму не постижимо… Они сдали его тогда в полицию с большим трудом, но сделали это. Там к нему «люди при исполнении» отнеслись с пониманием и уважением. В полиции многое знали о происходящем в его семье и тоже оказались… неплохими людьми.
Но теперь вот он шёл, устало дыша, а рельсы вели его всё выше и выше, в горы. Идти было трудно. Прохоров, немного поразмыслив, стал осторожно спускаться вниз, по откосу, надеясь отыскать, если не таёжную дорогу или профиль, то, по крайней мере, какую-нибудь большую тропу. Там он передохнёт немного, и пойдёт дальше. На восток страны. Не важно, куда и зачем, но надо было шагать. Может быть, там, где-нибудь, у берегов океана он остановится, осмотрится и сможет, наконец-то, хоть что-то понять в своей нелепой жизни. Неужели его «родные» и «близкие» хотели физически уничтожить? Но зачем? Почему? Возможно ли такое? К сожалению, возможно. Не существует ли для двуногих чертей даже слабовыраженных понятий о человеколюбии. Таков расклад. Какие там у них могут быть близкие и родные? Разве только сам Главный Бес, что стоит с огромной кочергой у большого костра, над которым висит котёл с кипящей смолой.
Прохоров продирался сквозь ольховый зарост, спускался вниз… Там, благодаря уже робко наступающему рассвету, проглядывалось подобие какого-то пути. Может быть, именно эта стезя приведет его куда-нибудь. Он остановился на минуту, поправил на плечах рюкзак, вытер рукавом пот со лба. Но кто-то невидимый, откровенный, прямой и жестокий заговорил внутри его. Тихо так, вкрадчиво, но уверенно, голосом, слышимым только Захаром Алексеевичем. «Но зачем ты куда-то идёшь? – Говорил один из его внутренних советников и, может быть, повелителей.– Не лучше ли немного передохнуть, а потом повеситься на суку ближайшего кедра? Подумай! Так будет лучше для всех. Для бывшей жены твоей, дочери… истинной Анны и, в конце концов, для руководства страны, в которой ты прозябаешь. Ведь, прикинь, им и без того нелегко «рулить», а вас бичей и бомжей в России становится всё больше и больше».
Захар натурально отмахнулся правой рукой от наседающих на него мыслей. Он подошёл к стволу большого кедра, облокотился на него. Увидел, на теле таёжного гиганта не большой ручеек застывшей смолы. Прикоснулся дрожащими пальцами к янтарным бусинам образовавшейся и мгновенно застывшей поверх коры живицы.
– Ты плачешь, брат? – Тихо спросил он у кедра.– Тебе, видно, тоже порой приходится нелегко в твоей таёжной жизни. Ты плачешь, а я вот… не могу. Ведь то, что свершилось почти что полгода тому назад, прошло, но не забылось. А я разучился жалеть себя… Да и, не умел, видать, такого делать. Во всех людях видел только хорошее. И сейчас так… Получается, что во всём виноват только я. И больше никто.
Он присел на коряжину, ощущая в себе жуткое желание что-нибудь съесть или, хотя бы, закурить. Захар и сейчас вот, на самом деле, думал о том, как там, в далёком российском городишке приходится его милой Анюте, глупой, несмышленой дочери. А какой же ещё? Ведь по неразумению своему она поступила так. Лично своей рукой вытолкнула родного отца за дверь; за всё доброе и светлое отправила на преждевременную смерть того, кто дал ей жизнь. Какую – ни какую, но ведь жизнь!
Впрочем, что тужить-то? Им сейчас, обоим, хорошо. Стоит ли беспокоиться? Магазинчики Веры Григорьевны приносят какие-то доходы. Им славно без него. Если бы это было не так, то не находился бы сейчас Прохоров здесь, в горах, на Урале. Он бы спокойно смотрел в экран телевизора и пил горячий кофе, сидя на диване. Как прежде… Его бы терпели, но, конечно же, до поры и до времени…
Нет, то, что не объяснимо, то и не растолкуешь. Не дано ни одному колдуну или магу. Если бы сейчас здесь Прохоров увидел снежного человека, то ничуть бы его появлению не удивился. А вот тому, что стряслось с ним, не перестаёт удивляться… Ведь рассказывали ему о подобных случаях, что с другими людьми, происходили. Он, если и верил каким-то странным, неадекватным историям, то до конца понять не мог ни звериных, ни человеческих душ. Дочь выгоняет отца, жена – мужа, сын – родную мать… и так до бесконечности. Подлый, неуправляемый мир, где очень лёгко самому последнему шакалу объявить себя царём…
Он понимал отчётливо, что там, в далёком подмосковном городке, откуда его выжила родная дочь, очень надеются и Аннушка, и Вера Григорьевна, что он, Захар сгинул, как собака в пути. Они не сомневаются, что он подох в дороге, которая ведёт в никуда и конца не имеет. Страшно, что им от таких мыслей очень хорошо… Но он, почему-то, живой, он не оправдал их надежд… Не смог погибнуть, наложить на себя руку или, по-настоящему, а не театрально бросится под поезд. Ничего Захар не может. Не приспособлен ни к жизни, ни к смерти.
Думая обо всём этом, он уснул, прямо под могучим кедром, на его, местами выступающих из-под земли корнях. Он так устал жить, что уже не понимал, где явь, а где сон. Кто-то тряс его за плечи или ему снилось, что какой-то незнакомой и молодой женщине в стёганке он рассказывает о своём нелёгком житье-бытье. Но ведь не жалуется на своё существование. А сетует только на то, что живёт, а ведь его дорогие и любимые надеются, что нет его больше на земле и быть не может.
Моложавая женщина, черноволосая, в кирзовых сапогах, стёганке вела его за руку, словно дитя малое, к не очень большому посёлку, по краю довольно широкой гравийной дороги. По правой стороне Захар видел кладбище с крестами, с богатыми и не очень, памятниками. Заметил и немало могил, на которых стояли только деревянные столбики.
– Здесь покоятся такие, как ты, – пояснила женщина,– бродяги. Но в нынешнем году их немного было – не больше двадцати. Значит, жизнь идёт к лучшему.
– Так разве я ещё не умер? – На полном серьёзе спросил Прохоров.– Конечно, не умер. Я понимаю. Ведь ты ведёшь меня хоронить…
– Была нужда мне тут ямы копать и зарывать живого, здорового и красивого мужика, – засмеялась женщина.– А веду я тебе к себе в дом, поешь, водки выпьешь, отмоешься и…
– … и пойду дальше.
– Не думаю, что от меня куда-то сможешь уйти. Да и зачем? От добра ведь добра не ищут. Ты просто забыл, Захар… Ты всё мне рассказал о себе. Мы всю ночь беседовали. Я искала здесь свою козу… Видать, не судьба уже и найти. Её потеряла, но зато тебя нашла… человека. Ты для меня теперь, почему-то, значишь больше, чем коза…
– Трудно поверить. А козу волки сожрали…
– А ты верь мне, Захар. Я просто так ничего не делаю и не говорю. Скорей всего, мою козочку Милку не волки, а собаки одичавшие задрали. Они сейчас почти такие же злые, как и люди. А пока мы идём ко мне… в избу, послушай, что и я тебе расскажу.
И она просто без всяких там предисловий поведала ему историю собственной жизни, тоже ведь не очень романтическую и, образно говоря, не поэтическую. Имелся у неё муж, любил безумно, цветы дарил и всякое такое. Но вот когда запахло жареным и начались, организовались не сами собой, общенародные трудности в стране, её, Кирилл, по образованию строитель с высшим образованием, как и она, Ирина, быстренько нашёл себе женщину, где-то, в Греции или даже… в Италии. Умело прибрал к своим рукам их трёхкомнатную квартиру, машину продал не слабую… дачу, ему деньги необходимы на билет были.
Конец ознакомительного фрагмента.