Хулия покосилась на присутствовавших в столовой:
— Я не знаю, кто эти люди, но если мы не пожалеем времени на разговор с ними, то выясним, что у каждого есть для нас некая истина, которая является частью ответа на наши вопросы.
Я недоверчиво посмотрел на нее. Она перегнулась ко мне через стол:
— Усвойте это для себя. У каждого, кто встречается нам на пути, есть весть для нас. В противном случае они выбрали бы другую дорогу или рано или поздно свернули бы с нее. Присутствие этих людей свидетельствует о том, что они здесь не просто так.
Я смотрел на Хулию, по-прежнему не зная, можно ли верить, что все так просто.
— Самое сложное, — сказала она, — выяснить, с кем стоит тратить время на разговор, так как со всеми невозможно перекинуться даже парой слов.
— Ну и как вы определяете это?
— В Манускрипте говорится, что на это существуют знаки.
Я хотя и слушал со всем вниманием, но, неизвестно почему, окинул окружающих беглым взглядом и остановил его на человеке, сидящем справа от нас. Он обернулся и тоже посмотрел на меня. Когда наши взгляды встретились, мужчина снова уткнулся в тарелку. Я тоже отвернулся.
— Какие знаки? — спросил я.
— Вот такие.
— Какие такие?
— Такие, какой вы только что подали. — И она кивнула в сторону нашего соседа справа.
— Что вы имеете в виду?
Хулия снова перегнулась ко мне через стол:
— В Манускрипте говорится, что внезапный обоюдный зрительный контакт двух людей является знаком того, что им необходимо поговорить.
— А разве это не происходит постоянно?
— Происходит. Но после того, как это случается, большинство людей просто забывают об этом и продолжают заниматься своими делами.
Я кивнул:
— А о каких еще знаках упоминается в Манускрипте?
— О чувстве узнавания. Когда кто-то кажется знакомым, хотя и знаешь, что никогда раньше этого человека не встречал.
При этих словах я вспомнил Добсона и Рено, которых, как мне показалось при первой встрече, я уже когда-то видел.
— А есть ли в Манускрипте что-нибудь о том, почему некоторые люди кажутся такими знакомыми?
— Есть, но немного. Просто упоминается, что по типу мышления мы делимся на группы. Они обычно образуются по интересам. Некоторые люди думают об одном и том же, а поэтому одинаково выражают себя и имеют похожий жизненный опыт. Мы интуитивно распознаем тех, кто входит в нашу группу, и очень часто они несут нам весть.
Я еще раз посмотрел на соседа справа. Он на самом деле смутно напоминал кого-то. И удивительное дело: когда я смотрел на него, он повернулся и снова мельком взглянул на меня. Я быстро перевел взгляд на Хулию.
— Вам обязательно нужно поговорить с этим человеком, — сказала она.
Я промолчал. Смущала сама мысль о том, чтобы просто подойти к нему. Хотелось уйти отсюда, чтобы ехать дальше в Икитос. Я уже собрался предложить это вслух, когда Хулия опять заговорила:
— Вот где нам нужно быть, а не в Икитосе. Необходимо пересмотреть наши планы. А ваша беда в том, что вы сопротивляетесь, вместо того чтобы подойти к этому человеку и завязать разговор.
— Как вам это удалось? — удивился я.
— Что удалось?
— Прочитать мои мысли.
— Никакой тайны в этом нет. Я лишь внимательно следила за выражением вашего лица.
— Ну и что же?
— Когда воспринимаешь какого-то человека более глубоко, чем других, то можно разглядеть его сокровенную суть, как бы снаружи она ни была прикрыта. А если вы действительно сосредоточите свое внимание на таком уровне, то сможете понимать мысли этого человека по едва заметным изменениям выражения лица. И это совершенно естественно.
— Для меня это звучит как телепатия, — признался я.
— А телепатия — абсолютно естественное явление, — со смехом сказала она.
Я снова взглянул на нашего соседа. На этот раз он не посмотрел в мою сторону.
— Вы бы лучше собрали всю свою энергию да поговорили с ним, — предложила Хулия. — А то упустите эту возможность.
Я сосредоточился и принялся наращивать энергию пока не почувствовал себя сильнее, а потом спросил:
— Что же мне сказать ему?
— То что есть. Только преподнесите истину в том виде, в каком он, по-вашему, признает ее таковой.
— Хорошо.
Отодвинув свой стул, я пошел к столику, за которым сидел этот человек. Казалось, он чего-то боится и нервничает — совсем как Пабло в тот вечер, когда я познакомился с ним. Я попробовал заглянуть в него поглубже, чтобы выяснить, что стоит за этой нервозностью. После этого мне показалось, что у него на лице появилось другое выражение, исполненное большей энергии.
— Хэлло, — обратился к нему я. — Вы, похоже, не местный житель. Хотелось бы надеяться, что вы мне поможете. Я разыскиваю своего друга, Уила Джеймса.
— Садитесь, пожалуйста. — Говорил он со скандинавским акцентом. — Я — профессор Эдмонд Коннор. — И он протянул мне руку. — Очень сожалею. Я не знаю вашего друга Уила.
Я представился и объяснил, что Уил ищет Девятое откровение — у меня было предчувствие, что для него это могло что-то значить.
— Я знаком с Манускриптом, — сказал профессор. — Я здесь для того, чтобы выяснить подлинность этого документа.
— Вы один?
— Я должен был встретиться здесь с профессором Добсоном. Но он пока не приехал. Непонятно, что могло его задержать. Профессор уверял, что, когда я приеду, он уже будет здесь.
— Вы знакомы с Добсоном?!
— Да. Именно он организовал освидетельствование Манускрипта.
— С ним все в порядке? Он приедет сюда?
Коннор вопросительно посмотрел на меня:
— Он так планировал. Разве что-нибудь случилось?
Моя энергетическая заряженность упала. Я понял, что Коннор с Добсоном договорились о встрече до ареста последнего.
— Я познакомился с ним в самолете, когда летел в Перу, — объяснил я. — Его арестовали в Лиме. Я понятия не имею, что с ним случилось потом.
— Арестовали? Боже мой!
— Когда вы в последний раз говорили с ним?
— Несколько недель тому назад, но о времени нашей встречи в этой гостинице существовала твердая договоренность. Он сказал, что позвонит, если что-нибудь изменится.
— Вы не помните, почему он хотел встретиться с вами здесь, а не в Лиме?
— Профессор говорил, что поблизости есть какие-то развалины и что ему нужно побывать здесь еще для того, чтобы встретиться с одним ученым.
— А он не называл места, где должен был состояться разговор с этим ученым?
— Называл. Он говорил, что ему нужно в… э-э… Сан-Луис, мне кажется. А что?
— Да нет. Просто спросил.
Когда я произносил эти слова, одновременно случились две вещи. Во-первых, я стал думать о Добсоне и представил, что мы снова встретились. Наша встреча произошла на дороге, вдоль которой росли гигантские деревья. Кроме того, бросив взгляд в окно, я, к своему изумлению, увидел, что по ступенькам веранды поднимается падре Санчес. У него был усталый вид, и он был весь в грязи. На стоянке в какой-то старой машине его дожидался другой священник.
— Кто это? — поинтересовался Коннор.
— Это падре Санчес! — воскликнул я, еле сдерживая радость.
Обернувшись, я поискал глазами Хулию, но за нашим столиком ее уже не было. Я поднялся, и как раз в это время в столовую вошел Санчес. Увидев меня, он резко остановился, и на лице у него выразилось полное изумление. Он подошел, и мы обнялись.
— Как вы, в порядке? — спросил падре.
— Да, нормально, — ответил я. — А что вы здесь делаете?
Несмотря на усталость, он слегка усмехнулся:
— Да вот, не знаю, куда еще податься. Сюда-то еле добрался. Сотни военных направляются в эту сторону.
— Что здесь нужно военным? — услышал я позади голос Коннора, который подошел к нам с Санчесом.
— Прошу прощения, — ответил Санчес, — но я не знаю, что у солдат на уме. Знаю лишь, что их очень много.
Я представил их друг другу и рассказал падре Санчесу о том положении, в котором оказался Коннор. Профессор, похоже, очень нервничал.
— Я должен уехать отсюда, — заявил он. — Но у меня нет водителя.
— Там, на улице, дожидается падре Пол, — сказал Санчес. — Он сейчас направляется в Лиму. Если хотите, можете ехать с ним.
— Конечно, хочу, — обрадовался Коннор.
— Постойте, а если они наткнутся на военных? — засомневался я.
— Не думаю, что они задержат падре Пола, — сказал Санчес. — Его не настолько хорошо знают.
В эту минуту в столовую вернулась Хулия и увидела Санчеса. Они нежно обнялись, и мне снова пришлось представлять Коннора. Пока я говорил, ученого, похоже, охватывал все больший страх, и лишь через несколько минут Санчес сказал ему, что падре Полу пора уезжать. Коннор ушел в номер за вещами и быстро вернулся. Попрощавшись с ним, я остался за столом, а Санчес с Хулией проводили профессора до машины. Мне нужно было подумать. Я понимал, что встреча с Коннором имеет какое- то значение, и то, что Санчес нашел нас именно здесь, тоже немаловажно, но мне никак было не осмыслить всего этого до конца.
Прошло немного времени, и в столовую вошла Хулия. Она села рядом.
— Я же говорила, что здесь должно произойти что-то важное, — сказала она. — Если бы мы не остановились здесь, то не встретили бы ни Санчеса, ни Коннора. Кстати, что вы узнали от него?
— Точно еще не могу сказать. А где падре Санчес?
— Он снял номер и лег отдохнуть. Он двое суток не спал.
Я отвернулся. Было понятно, что Санчес устал, но услышав, что к нему нельзя, я расстроился. Очень хотелось поговорить с ним и узнать, что произойдет с нами дальше и, особенно, что собираются делать военные. Я чувствовал себя не в своей тарелке и в глубине души хотел бежать вместе с Коннором.
Хулия почувствовала мое раздражение.
— Не надо переживать, — посоветовала она. — Успокойтесь и расскажите, что вы теперь думаете о Восьмом откровении.
Я посмотрел на нее, пытаясь сосредоточиться:
— Не знаю, с чего начать.
— О чем, по-вашему, говорится в Восьмом откровении?
Я стал вспоминать:
— О том, как относиться к другим людям — к детям и взрослым. О том, как давать определение ролевым установкам и преодолевать их, как сосредоточивать свое внимание на других таким образом, чтобы посылать им энергию.
— И?..
Я сосредоточился на ее лице и тут же понял, к чему она клонит:
— Если мы будем наблюдательны с собеседниками, то получим в результате ответы на свои самые насущные вопросы.
Хулия ослепительно улыбнулась.
— Ну как, уяснил я это откровение? — спросил я.
— Почти, — ответила она. — Но есть еще один момент. Вы узнали, как человек может поддержать другого. А теперь вам предстоит понять, что происходит с группой людей, когда все, кто в нее входит, знают, как происходит подобное общение.
Я вышел на веранду и опустился на один из стульев из гнутого металлического прута. Через несколько минут в дверях появилась Хулия и подсела ко мне. Мы неторопливо поужинали, изредка перекидываясь словами, а потом решили побыть еще немного на веранде и полюбоваться ночным небом. Прошло уже три часа с тех пор, как Санчес ушел к себе в номер, и во мне опять стало расти беспокойство. Когда священник неожиданно вышел из дома и присоединился к нам, я почувствовал облегчение.
— Вы что-нибудь слышали об Уиле? — спросил я.
Пока я задавал этот вопрос, падре подвинул стул так, чтобы сесть лицом к нам с Хулией. Я обратил внимание на то, как тщательно он установил стул на равное от каждого из нас расстояние.
— Да, — проговорил он наконец. — Слышал.
Священник снова умолк и вроде бы о чем-то задумался, поэтому я спросил:
— И что же вы слышали?
— Давайте, я расскажу все по порядку, — сказал он. — Отправляясь с падре Карлом обратно в миссию, мы думали застать там падре Себастьяна с военными. Мы ждали расследования. В миссии мы обнаружили, что Себастьян, оставив нам послание, неожиданно покинул ее вместе с военными за несколько часов до нашего прибытия.
Целый день мы провели в неведении, но вчера приехал падре Костус, с которым, как я понимаю, вы знакомы. Он сказал, что его направил ко мне Уил Джеймс. По всей видимости, Уил вспомнил название моей миссии, которое раньше называл в беседе с ним падре Карл, и интуиция подсказала ему, что нам понадобятся сведения падре Костуса. Падре решил примкнуть к сторонникам Манускрипта.
— А почему Себастьян так неожиданно покинул миссию? — спросил я.
— Кардинал собирается ускорить осуществление своих планов, — ответил Санчес. — Он узнал, что Костус решил раскрыть его намерение уничтожить Девятое откровение.
— Себастьян нашел последнее откровение?
— Еще нет, но кардинал на это рассчитывает. Он обнаружил еще один документ, в котором указано местонахождение Девятого откровения.
— И где предполагается его искать? — спросила Хулия.
— На Селестинских развалинах, — ответил Санчес.
— А где это? — не унимался я.
— Миль шестьдесят отсюда, — повернулась ко мне Хулия. — Там велись раскопки, причем этим занимались исключительно перуанские ученые, и все держалось в строжайшем секрете. При раскопках обнаружены остатки древних храмов: в нижнем слое — майя, а над ним — инков. По всей видимости, обе цивилизации считали, что этому месту присуще нечто особое.
Я вдруг понял, что Санчес сосредоточен на разговоре больше, чем обычно. Когда говорил я, он переносил на меня все свое внимание и смотрел не отрываясь. Когда в беседу вступала Хулия, падре принимал другое положение, чтобы полностью сосредоточиться на ней. Было такое впечатление, что он действует очень продуманно. «Чем он, интересно, занят?» — подумал я, и как раз в этот момент наступила тишина. И Санчес, и Хулия выжидающе смотрели на меня.
— Что такое? — в недоумении спросил я.
— Теперь ваша очередь говорить, — улыбнулся Санчес.
— Мы что, говорим по очереди? — спросил я.
— Нет, — вмешалась Хулия, — просто мы беседуем сознательно. Каждый говорит, когда к нему перемещается энергия. Сейчас мы видим, что она переместилась к вам.
Я не знал, что и сказать.
Санчес смотрел на меня с дружеским участием:
— Частью Восьмого откровения является овладение групповым сознательным воздействием друг на друга. Но не надо смущаться. Просто постарайтесь понять, как это происходит. Когда все, кто входит в эту группу, ведут беседу, в какой-то момент только одному человеку приходит в голову самая действенная мысль. Если остальные участники беседы начеку, они почувствуют, что один из них собирается заговорить, и тогда все смогут сконцентрировать энергию на этом человеке и помочь ему высказать свою мысль с предельной ясностью.
Потом в ходе беседы самая действенная мысль возникает у кого-то другого, затем еще у кого- нибудь, и так далее. Если сосредоточиться на том, о чем идет речь, то можно почувствовать, когда наступает твоя очередь. Важная мысль непременно возникнет в вашем сознании.
Санчес перевел взгляд на Хулию, и она спросила у меня:
— Что за мысль пришла вам в голову, а вы ее не высказали?
Я попытался вспомнить.
— Я думал, — проговорил я наконец, — почему падре Санчес так пристально смотрит на того, кто говорит. Наверное, мне хотелось узнать, что это значит.
— Главное в этом, — начал объяснение Санчес, — вовремя высказаться и излить энергию, когда настанет очередь говорить кому- то другому.
— В группе многое может получаться не так, — вставила Хулия. — Некоторые исполняются высокомерия. Они ощущают важность своей мысли и высказывают ее вслух, потом им становится настолько хорошо благодаря всплеску энергии, что они долго продолжают говорить тогда, когда поток энергии должен быть перемещен уже на кого-то другого. Они пытаются подчинить себе всю группу.
Другие же отступают и, даже ощущая, насколько действенна их мысль, не рискуют высказать ее. В результате группа раскалывается, и никто уже в полной мере не может воспользоваться всеми предназначенными для них вестями. Подобное происходит, когда кого- то из людей, входящих в эту группу, не принимает кто-то из остальных членов группы. Отверженным отказывают в получении энергии, и поэтому никому не удается воспользоваться их мыслями.