Бугай ее раздел почти. Она, как меня увидела, кричать начала, что он ее насилует. А меня обида душила, я даже говорить не мог. Стою и смотрю на них, а он мне стал рассказывать. Говорит, что они давно любовники, что моя жена сама к нему клеиться начала, что и он ее любит, и чтоб я не обижался, так получилось, – посетовал Жора.
Было видно, что у него повлажнели глаза; чтоб скрыть это, он не отрывал взгляда от стола. Жора, сдерживаясь, налил себе рюмку. От волнения у него дрожали руки. Он выпил и зажмурился; от этого из глаз брызнули слезы. Жора поставил рюмку и закрыл глаза руками. Посидев так минуту, он вытер глаза рукавом и глубоко выдохнул.
– Простите за эмоции. Я просто очень верил в свою семью, – оправдываясь, сказал он.
Лев Николаевич сидел под впечатлением. Он видел, сколько чувств и боли у Жоры вызывают воспоминания об утраченной любви.
– Вот бабы стервы. Я, помню, тоже в институте влюбился, ухаживал, по пятам ходил, стихи читал, пылинки пытался сдувать, а она взяла и замуж за мажора бездарного вышла, и, оказывается, подружкам рассказывала, какой я дурак-романтик, – произнося эти слова, Лев Николаевич наливал водку в рюмки. Бутылка неожиданно закончилась. Лев показал пустую бутылку официанту, и тот безмолвно кивнул, удаляясь в сторону бара, а Царь добавил: – Я сначала все силы бросил на карьеру и бизнес, чтобы состоятельным стать, а теперь понимаю, что меня только ради денег любят. Вот и покупаю себе дорогих кукол, которые считают, что я очень возбуждаюсь, когда они меня «папочкой» называют.
Выпили, молча, без тоста: понимание между ними уже перешло на молекулярный уровень. Наверняка влияло то, что в молекулах был одинаковый уровень спиртного. После каждый погрузился в свои мысли: оба прожили немало на белом свете, и у обоих было, о чем подумать.
Официант беззвучно появился возле столика с еще одной запотевшей бутылкой и налил водку в одиноко стоящие и уже заскучавшие на столе рюмки. Потом принес чугунные сковородки, сделанные в форме каких-то причудливых животных. Когда официант открыл крышки, на сковородах весело зашипело масло, распространяя приятный аромат жареного мяса и пикантных специй. Мясо было мелко и тонко порезано. Лев Николаевич подумал, что так тонко можно было порезать только замороженное мясо.
– Не грусти, Жора. Все, что не убивает, делает нас сильней, – решив ободрить нового друга, повторил бизнесмен высказывание известного немецкого философа. Затем, подумав, спросил: – А ты говоришь «любил жену», то есть сейчас не любишь?
Раскрасневшееся лицо Жоры стало серым. Он плотно сжал губы.
– Знаете, Лев Николаевич, от любви до ненависти один шаг. Как можно любить недостойную, гуляющую женщину? Тем более, что она с этим бугаем живет уже, сын прибегает, жалуется, что тот свои порядки устанавливает дома, – было видно, что Жоре каждое слово раздирало горло и давалось очень тяжело.
– Ну ничего, ты еще молодой, сможешь начать новую жизнь, – попробовал его успокоить Лев Николаевич.
– Да что вы, Лев Николаевич, как теперь верить женщинам? – посетовал Жора.
– Вообще тоже верно, – задумчиво произнес Лев; ему стало тяжело на душе и жалко Жору и почему-то себя. – А что ты меня все время по имени-отчеству называешь? Давай на «ты» перейдем, а то у меня такое ощущение, что я с зеркалом на «вы» разговариваю.
– Да как-то неудобно, кто вы и, кто я!? – неуверенно сказал Жора.
– Никаких «нет» я не принимаю, – пьяным голосом вскричал Лев. Гена подозрительно покосился на него, он еще не видел босса пьяным: – Давай пить на брудершафт!
Жора, спасовав перед его настойчивостью, выпил с ним на брудершафт, не закусывая. Не закусил и Лев Николаевич.
– Надеюсь, целоваться не будем? – пошутил Жора, после того как огонь, обжегший гортань, погас.
– И не надейся, – помахав пальцем, ответил Лев. – А вообще ты хороший мужик, Жора, я тебя уважаю. И с работой тебе повезло. Давай за работу выпьем.
– Давайте лучше… То есть давай лучше за уважение, – откорректировал тост Жора, разливая по рюмкам.
– Хорошо, давай сначала за работу, а потом сразу за уважение, – пойдя на компромисс, добился, как всегда, поставленной цели Царь.
Выпив, Жора начал есть жареное мясо, а Лев Николаевич сидел, глядя на свою рюмку.
– Лев Николаевич, ты бы покушал, – заботливо предложил Жора.
Лев нехотя начал ковыряться в сковородке. У него была нетронута еще большая часть порции.
– Давай за работу твою выпьем, хорошая у тебя работа, добрая. Пользу людям приносит. – Лев поднял рюмку, незамедлительно наполняемую Жорой по мере ее опустошения. Мысли у него в голове непривычно путались, но он чувствовал себя очень сильным, счастливым и радостным. Радость наполняла его легкие и хотела вырваться со сдерживаемым криком.
– За работу пили уже, давай за уважение, – напомнил Жора.
– А давай. Я тебя уважаю. И знаешь, что я тебе скажу: ты счастливее, чем я. Ты хоть и потерял любовь, но ты любил, а я ведь не любил никогда ничего, кроме работы. Как говорится, лучше любить и потерять, чем не любить, – произнес глубокомысленный тост Лев.
– А еще лучше любить и не терять, – задумчиво произнес Жора, и они выпили.
После паузы Лев еще съел несколько кусочков мяса и в упор посмотрел на Жору.
– А вообще ты слабак, – резко заявил Царь, отчего Жора даже выронил вилку.
– Почему вы так считаете, Лев Николаевич? – с недоумением спросил он, от неожиданности перейдя опять на «вы».
– Я тебе не Лев Николаевич, а Лева, меня так мама называла, тебя, наверно, тоже, раз ты на меня похож, – сделал, на его пьяный взгляд, логичный вывод Лев Николаевич и добавил: – За свою любовь надо бороться.
Жора молчал, ему нечего было на это сказать.
– Лев Николаевич, вам завтра рано вставать, чтоб на самолет успеть, – тактично намекнул Гена, приблизившись к нему со спины.
Конец ознакомительного фрагмента.