В моем лесу было тихо. Это была та тишина, какую хочется слушать вечно. Ее некому было нарушить, ничто не могло испортить ее сладостной музыки. Я шагал вперед, огибая препятствия, смотря перед собой и думая о чем-то, как вдруг услышал чьи-то тихие мягкие шаги по обе стороны от меня. Они осторожно ступали по траве, и в оглушающей тишине я мог четко услышать хруст каждой сломленной травинки. Я обернулся направо, вглядываясь в лесную чащу, в поиске хоть какого-то движения, но все вдруг затихло. Я обернулся в другую сторону, но и там не обнаружил ничего странного. Тишина вновь обрела господство над этими землями, и я, в легком недоумении, которое, однако, вскоре забылось, продолжил путь. Но стоило мне снова ускорить шаг, как я вновь почувствовал, что кто-то наблюдает за мной, идет за мной по пятам и будто бы выжидает удобного момента для нападения. Я вновь отчетливо услышал эти тихие шаги по обе стороны от меня, и теперь, не останавливаясь, я медленно косился направо, пытаясь хоть что-то разглядеть.
В темноте, за деревьями, я вдруг увидел огромную, покрытую серой шерстью ногу неизвестного мне существа, похожего на саблезубого тигра, как мне показалось. Я видел, как грациозно двигались его плечи, как гигантские лапы ступали так мягко, что казалось, он весит не больше меня. Я медленно обернулся в другую сторону и увидел там точно такое же существо, сопровождающее меня. Меня охватил страх, я отвел от них взгляд и смотрел прямо перед собой, боясь сделать лишнее движение или дернуться, ведь в любую минуту они могли накинуться на меня и просто-напросто раздавить. Но они не нападали, они просто шли, как телохранители, рядом, почти незаметно и тихо. Как бы я ни старался, как бы не замедлял и не ускорял шаг, они неустанно шли рядом, скрываясь за деревьями, и я чувствовал это. Листва изредка шуршала, когда они задевали ее своими мускулистыми спинами, ветки хрустели и ломались, когда они медленно подбирались сквозь лес ко мне, неизвестно зачем и для чего.
Я просто шел вперед, ожидая худшее и надеясь на лучшее, готовый в любой момент рвануть куда-то, и они, кажется, чувствовали это. Они знали, что рассекречены, и больше не исчезали, когда я останавливался и смотрел на них в упор. Они останавливались вместе со мной и медленно опускали голову, так что сначала я видел их огромные клыки, а затем и большие и свирепые желтые глаза, светящиеся в темноте. В эти моменты тишина казалось убийственной, она сверлила мозги и подыгрывала этим страшным желтым глазам и темноте вокруг, скрывавшей от меня нечто невообразимо огромное. Они скалили зубы и тихо рычали на меня, эти гигантские охранники, и я продолжал идти.
Постепенно я начал привыкать к ним, страх ушел, и я не чувствовал почти ничего, кроме интереса. И это им явно не нравилось. Они будто чувствовали мои собственные чувства и ненавидели их, мне казалось, поддайся я страху еще сильнее, он бы и вовсе разорвали меня на части, радуйся я тишине, они бы проглотили меня заживо.
Мой лес не любит, когда я чувствую что-то, и прогоняет меня, сначала по-хорошему, а потом и вот так, по-плохому. И я все понял. Если ты забрался в него, если осмелился зайти в него, если захотел быть с ним, то забудь о себе, забудь обо всем, что ты видел раньше, забудь все, чему тебя учили, все, что ты точно знаешь, потому что здесь это не имеет никакого значения. Забудь все свои ощущения, выбрось из головы все свои чувства, положись лишь на разум – и тогда ты сможешь дойти, тогда ты выживешь здесь, тогда ты станешь тем, кем ты должен быть.
Я чувствовал, как мой лес расширялся с каждой минутой моего пребывания в нем, он становился гуще, деревья становились извилистее, все будто бы старалось не дать мне двигаться дальше, остановить меня, потому что я подобрался слишком близко к центру. Ряды холмов становились все чаще, а это означало, что я почти на месте – там, где все и началось, там, где нечто посмело встревожить спокойствие этой земли, привести ее в движение, посеять первое семя, послужившее началом всему моему обширному лесу.
Мне становилось невыносимо тяжело, что-то происходило со мной, в моей голове закружились, заиграли сотни мыслей, казалось, весь мир вдруг решил залезть ко мне в голову. Калейдоскопы разных картин из прошлого, ненастоящего, выдуманного предстали передо мной, и я не знал, куда мне смотреть, что делать, все потеряло какой-либо смысл, все стало настолько нереальным, что мне казалось, будто и сам я вовсе не существую, что я всего лишь сгусток некой энергии, затерявшийся где-то в воздухе, я отделился от собственного тела, я потерял связь со всем, что казалось мне верным, я был совсем один в своем лесу и видел всю его зловещую мрачность, всю невыносимую правду.
Мне хотелось уйти, раствориться, захлебнуться этим тяжелым воздухом, но я не мог сделать ни единого вздоха, воздух будто убегал от мня, пока я задыхался, но не умирал. Деревья становились то толще и ближе, давили на меня, сжимали в свои тески и не желали отпускать, то отодвигались дальше, оставляя меня на пустой и темной опушке, лишенной хоть какого-либо проблеска света. Ветви цепляли меня за ноги, я рвался, а они вновь обвивали меня, тянули назад, отталкивали, не давая пройти, но я рвал, ломал их, упорствуя. Я был на краю отчаяния, Мне хотелось кричать, но что-то сдавливало горло, мне хотелось звать на помощь, но никого не было рядом, мне хотелось отвлечься, но все, что я видел – мой лес, решивший ополчиться против меня, решивший навеки заточить меня в себе, пронизывать меня острыми ветками и не отпускать. Земля уходила из-под моих ног, но возвращалась.
Но я рвался вперед, я бился со своим же лесом, бился и проигрывал, но не желал отступать, пути назад у меня не было, я готов был сбросить с себя свое тело, разорвать свою грудь и скинуть с себя всю плоть, как комбинезон, чтобы никто и ничто не смогло уцепиться за меня, и продолжить идти, но мои руки обвили крепкие ветви и я не мог даже пошевелиться. Это был конец, я думал, что это конец, я не видел пути, ветви тянули меня в разные стороны и, казалось, прямо сейчас разорвут меня на части, я упаду на мягкую холодную землю и исчезну.
Но вдруг я заметил что-то, похожее на дверную щель, откуда сочился белоснежный свет. Я не мог поверить в это, я не мог верить ничему. Меня будто выворачивало наизнанку, но этот свет успокаивал, убаюкивал меня, заставлял затихнуть нарастающий шум листвы, выбрасывал из головы весь бардак и освобождал место только для себя. Я не чувствовал больше, как что-то давит на меня, любые оковы стали совершенно безобидны, я двинулся вперед, настолько легко мне было тогда, что казалось, будто бы я вовсе не касаюсь земли, а парю в пространстве.
Я забыл обо всем: о дыхании, о боли, о тяжести – все это было настолько мелко и незначительно по сравнению с этим белым светом. Я медленно двигался к нему, все отчетливее и отчетливее различая очертания двери. Мне вовсе не показалось странным ее присутствие, я в каком-то роде давно знал, что она будет здесь, ведь этот лес мой, а значит, и все в нем – мое.
Дверь находилась в небольшом углублении, откуда по земле шли небольшие волны. Она была центром, от нее все и идет. За ней, возможно, находится то, что я так долго и упорно искал – ответы. Больше, чем мне нужно, больше, чем вопросов, что я задавал. Я дотронулся до ручки, она не была ни холодной, ни теплой, ее не было вовсе, я лишь представил ее.
Дверь открылась, но свет был настолько ярок, что я не видел ничего, кроме чистого белого пространства. Я тянулся к нему, а оно тянуло меня к себе, поглощало мой разум, очищая его, ставя все на свои места. Я был совсем рядом, я уже ощущал его тепло, как вдруг все резко изменилось. Все потухло. Меня охватило неприятное ощущение, я вдруг снова стал осознавать все происходящее, мир вокруг меня и мое собственное тело, еще живое, но будто бы вот-вот должное умереть.
Я посмотрел вниз и заметил, как огромная толстая ветка пронзила мой живот, как медленно она ускользает обратно, совершив то, что должна была, как неприятно скользит меж ребер, как касается поврежденных тканей, вызывая жуткое ощущение боли, будто бы не моей, а чужой. Я взглянул вверх, но свет пропал, и в двери царил мрак. Все рушилось, деревья падали, ломались, все будто бы горело, я слышал отчаянный рев двух моих спутников, со всех сторон сыпались тлеющие листья, иссохшие ветви падали и рассыпались на сотни щепок, земля дробилась на части и тряслась, будто бы из недр ее вот-вот вырвутся потоки раскаленной лавы, все шумело, кричало, но я уже был далек от всего этого.
Ветка, убившая меня, резко вырвалась из моего полумертвого тела и унеслась куда-то, лишив меня всякой опоры. Я пошатнулся, ноги, которых я не чувствовал, как, собственно, и рук, и тела в целом, не держали меня. Я наклонился вперед и медленно начал падать в дверной проем, полный тьмы. Меня обдало ледяным холодком, я будто бы разделялся надвое – тело и сам я, мое сознание, мой разум. Я видел себя со стороны, как безжизненный кусок мяса падает в неизвестность, а я стою на краю и наблюдаю его падение, его смерть, и в то же время мои глаза видели дверной проем, в котором лес мой умирает вместе со мной, видели черную пустоту, окружающую меня со всех сторон. Проем удалялся, в нем лес умирал вместе со мной.
Мне почему-то захотелось спать, захотелось уйти от всего этого как можно дальше, уйти от моей мучительно долгой смерти и забыть о ней, как о сне. Я закрыл глаза, но ничего не изменилось, и мне даже показалось, что я их вовсе не закрыл, будто нужно закрыть еще раз.
Я засыпал, мысли путались и улетали далеко от меня, я не мог их поймать, потому что падал вниз, когда они стремились вверх. Все исчезало вместе со мной, я все еще падал.
Я не помнил, как очнулся, я просто вдруг осознал, что не сплю, что соленая вода бьет меня по лицу, что в рот и нос забрался песок и что я не могу дышать. Песок был холодным и мокрым, как после дождя, и это было даже приятно. Приятно не так, как обычно, приятно совершенно по-другому, намного легче и необъяснимее.
Я открыл глаза: серое мрачное небо, затянутое тучами, недвижно стояло на месте и в то же время менялось, будто бы внутри него что-то двигалось. Тучи были высоко, но, казалось, протяни руку, и достанешь до них, не вставая на носки.
Я промок, но меня не знобило, несмотря на довольно сильный ветер. Я лежал у берега бескрайнего темного океана, слившегося на горизонте с серым небом. Большие волны мерно разбивались о берег в тщетной попытке убежать из океана на сушу, пытались, ползли как можно выше по темному песку, пока океан не затягивал их обратно. Казалось, он дышал, двигался как одно большое существо. Он тянул и меня к себе, но мне нравилось лежать на берегу, нравилось слушать шум волн и нравилось, как они щекочут мне щеки.
Я лежал, и ничего не менялось, я лежал бы там вечность, отдыхая и ни о чем не думая, просто слушая, чувствуя, ощущая, дыша. Это был такой момент, когда ты ощущаешь не телом, а душой, чем-то большим, чем нервы на твоих руках, больше, чем чувства, вызванные выплеском гормонов. Это ощущение себя самого, принадлежащего чему-то большому, соединившегося с чем-то прекрасным, чем-то великим, могущественным, сильным.
Мои глаза закрывались, океан убаюкивал меня музыкой прибоя, минутное мое пробуждение от смерти подходило к концу и мне казалось, я не увижу этот океан еще хоть раз, не услышу его, не почувствую его, не стану его частью, не утону в нем с головой. Это был мой последний шанс на жизнь, это последняя предсмертная иллюзия, какой пичкает меня мое сознание, отвлекая от смерти, от конца моего существования, от гибели меня самого, когда тело давно пребывает в вечном сне, в забытьи, в котором вскоре окажусь и я.
Мне было хорошо, но я не старался удержать этот момент, не пытался через силу открыть глаза и изо всех сил бороться с тем, чтобы не уснуть. Я подчинился смерти, и она стала моей путевой звездой, моим проводником в иной мир, в ничто или во все сразу. Если я видел этот океан, это неестественное небо, значит, это была часть смерти и ничего с этим не поделать, нужно принять это таким, какое оно есть, потому что все так, как должно быть, а вовсе не так, как будет лучше нам. Я мертв, и мне больше нет смысла заявлять о своем мнении и своих правах, ведь даже тело дано было мне в аренду, и пришло время возвращать долг.
Я и не хотел бороться, ведь тогда ушел бы этот момент, хоть и короткий, но столь значимый, столь прекрасный, ценный сам по себе, ценный своей ограниченностью во времени, ускользающим мгновением, отведенным именно для него. Я почувствовал себя ребенком, которому нужно идти домой для дневного сна. Не хватало мне тогда лишь теплого ласкового солнца, проступающего на несколько секунд из-за туч.
Я заснул. Все погрузилось в ставший уже привычным мрак, но я все же очнулся. Я вновь открыл глаза и вновь оказался на том же пляже, только теперь волны подобрались совсем близко и качали мое тело, которое почти не касалось песка. Я в испуге вынырнул из воды, судорожно пытаясь вздохнуть, но воздуха не было, хотя я вовсе не задыхался. Я приспособился к несуществующему пространству вокруг себя уже через несколько секунд, если здесь было время, конечно.
Небо все еще бурлило, трансформировалось во что-то, съедая само себя и изрыгая переваренные тучи обратно. Океан был спокоен, темные безмятежные воды покоились на бесконечном пространстве, не имеющем конца. На горизонте не было ничего.
Я встал и решил пройтись по песку вдоль берега, надеясь отыскать хоть что-то, что помогло бы мне разгадать эту тайну, эту загадку моего океана. Я смотрел под ноги, наблюдая, как волны одна за другой обвивают мои лодыжки, поднимая песок и вспенивая воду, тут же затопляя образованные мной ямки, смывая с холодного темного песка мои следы. Странно, что отсутствие воздуха не мешало ощущению свежести, запах океана явно ощущался, соленая вода витала в пространстве вокруг, будто бы я уже был в воде, на самом дне.
Через десять минут прогулки мне стало казаться, что я хожу кругами, чувство дежа вю не покидало меня ни на секунду. Мне захотелось бежать. И я побежал, быстрее, чем мог себе представить. Я бежал вдоль берега, пока не наткнулся на чьи-то следы. Они глубоко вошли в песок, будто бы кто-то с силой отталкивался от земли, волны еще не успели смыть их окончательно, так что я мог с легкостью догнать человека, идущего впереди меня. Я побежал. Шаги становились все отчетливее, я был совсем близко, как вдруг следов стало две пары, причем первая начиналась из ниоткуда, просто появлялась и тянулась вдоль первой, будто бы сопровождая ее.
Я поднял глаза, как вдруг увидел фигуру человека в белой футболке и темно-синих штанах. Он стоял на одном колене, как я сейчас, рисуя что-то на песке. Казалось, он спешил, все его движения были резкими и напряженными, он будто бы боялся упустить что-то важное. Я следил за ним, не решаясь подойти. Он начал выкапывать что-то из песка, как безумный, охваченный навязчивой идеей о том, что ядро земли можно подержать в руках. Он постоянно оглядывался на океан, проверяя, не исчез ли тот, пока он копался в песке.
Подойдя ближе, я понял, что он рыл песок руками. Чем глубже он рыл, тем тяжелее ему становилось, тем чаще песок с краев осыпался, рушился и засыпал вырытую яму. Докопав до уровня воды, он начал выбрасывать грязные комья песка как можно дальше от ямы, но вдруг песок под ним дрогнул, он резко попытался встать, но этим лишь усугубил свое положение. Он провалился в песок с головой, так что его уже не было видно. Я побежал к нему.
Он тонул. Тонул в песке, хотя вокруг был бескрайний океан. Его лицо показалось мне знакомым. Я должен был спасти его, я ухватился за воротник его футболки обеими руками и тащил его, когда как во всех сторон песок, как волны, сыпался, засыпая его.
– Что ты делаешь? – кричал он мне – Беги! Здесь можно рыться вечно. Беги!
Он толкнул меня. Я упал на спину, на мгновение сконфуженный происходящим, а когда очнулся и встал, его макушка навсегда ушла в песок. Только сейчас я вдруг осознал всю странность этого события. Кто это был?
Неожиданно сбоку замельтешило что-то белое. Я обернулся и увидел еще одного человека, идущего по моим следам. Это был мой знакомый, я знал его когда-то давно, но мы не общались долгое время. За ним шло еще несколько человек, некоторые так же были мне знакомы, но большинство я не знал. Они как будто вырастали из песка. Все как один остановились и уставились на меня. Они не узнавали меня, я их.
Это было жутковато, мне захотелось уйти, и я медленно пошел в противоположную от берега сторону. Но стоило мне подняться на холм, как передо мной возникли тысячи лиц, которых я, как мне казалось, никогда не видел. Я помнил некоторых, некоторые были мне дороги и мне хотелось подойти к ним и расспросить обо всем.