— Верность — это редкий перл в житейском море, — возразил граф, глядя на Елизавету проницательным взглядом, — но в вашей короне, обожаемая повелительница, этот перл имеется. Разве вы можете в этом сомневаться, видя меня у своих ног?
Императрица взглянула на Шувалова и невольно вздохнула, покачав головой.
— Возьми стул, Иван Иванович, и садись возле меня, — проговорила она. — Вот выпей вина! Знаешь, ты — единственный человек, с которым я делю подарок венгерской королевы. Выпей, это вино заставит заиграть твою молодую кровь.
Елизавета Петровна протянула свой стаканчик Шувалову, поместившемуся на стуле возле оттоманки.
— Мне не нужно вина, я и так пьянею от очарования, когда вижу глаза моей повелительницы! — произнёс граф, беря вино из рук императрицы и залпом, осушая стакан.
— Да, у тебя и так горячая кровь, — с горечью заметила Елизавета Петровна. — А мне необходимо согреть свою, так как я чувствую холод и усталость от правительственных забот и многих разочарований, которые приходится переносить императрице, несмотря на её кажущееся всемогущество.
— Солнечный луч бледнеет, когда его затемняют облака, — возразил Шувалов. — Но он могуществен; он пронизывает насквозь облака и светит ещё ярче.
— О, если бы человеческое сердце обладало подобной же силой! — с тоской воскликнула императрица. — Но, к сожалению, в жизни бывает наоборот. В борьбе солнечного луча с облаком победителем всегда бывает облако.
— Следовательно, нужно найти средство, которое всегда согревало бы охладевшее сердце небесным солнечным лучом! — заметил граф.
— Для того чтобы найти такое средство, нужно быть Самим Богом! — с тяжёлым вздохом возразила Елизавета Петровна.
— Или проникнуть в законы человеческой природы, узнать, что поддерживает её! Может быть, в этом отношении, — продолжал Шувалов, — мне удастся снискать доверие и благодарность моей милостивой повелительницы. Я найду путь к отысканию средства, способного согреть охладевшее сердце и вернуть угасшие силы.
— Да разве это возможно? — воскликнула императрица, приподняв голову и оживившимися глазами взглянув на графа.
— Я только прошу позволения у вашего величества представить вам двух иностранцев, приехавших в Петербург.
Елизавета Петровна снова опустила голову на подушки.
— И ты думаешь развлечь меня этим, Иван Иванович? — спросила она, пожимая плечами. — Неужели ты воображаешь, что разговор с совершенно посторонними людьми, которые сообщат мне несколько безразличных новостей, может вернуть мне любовь к жизни и веру в людей и лучшее будущее? Действительно, ты придумал прекрасное средство! Кто же они такие, эти иностранцы? По-твоему, они должны оказать на меня большее влияние, чем мои старые друзья и даже ты сам. Назови их!
— Это — шевалье Дуглас, — ответил граф Иван Иванович Шувалов. — Он прибыл из Парижа вместе с взятой им под свою защиту знатной молодой девушкой, пожелавшей видеть русский двор и государыню, о которой говорит весь мир. Молодую девицу зовут мадемуазель д'Эон де Бомон.
— И эти люди, — произнесла императрица со слабой улыбкой, — могут пролить в моё сердце свет и теплоту, заставить рассеяться душевную усталость? Нет, нет, друг мой, можешь представить мне своих протеже, когда я снова буду вынуждена начать большие приёмы. Я отнесусь к ним приветливо, так как ты этого желаешь, но здесь, среди вечно юной и всегда милой сердцу природы, не заставляй меня видеть новые человеческие фигуры, которые дадут мне ещё новое доказательство несовершенства человеческого рода.
— Тем не менее я повторю свою просьбу, — сказал граф Иван Иванович. — Шевалье Дуглас и мадемуазель де Бомон здесь, они могут через несколько минут предстать пред вашим величеством.
— Это уже слишком! — воскликнула Елизавета, причём её глаза гневно сверкнули. — Я запретила являться кому-либо в Петергоф без моего разрешения, а ты, единственный друг мой, — добавила она смягчённым, но всё же укоризненным тоном, — осмеливаешься идти против моих приказаний.
— Государыня, — ответил Шувалов, — я дерзнул на этот поступок, так как эти иностранцы возбудили во мне живейший интерес, и я убеждён, что вы, ваше величество, будете благодарить меня. Оба приехали из Парижа, где видели графа Сен-Жермена, с которым успели сблизиться.
— С графом Сен-Жерменом? — спросила государыня. — Тем авантюристом, который утверждает, что живёт тысячу лет?
— И также утверждает, — продолжал Шувалов, — что проживёт ещё тысячу лет и более, так как обладает тайной противодействовать разрушительному влиянию времени. Шевалье Дуглас убеждён и надеется доказать это вашему величеству, что граф Сен-Жермен — не авантюрист. Он, безусловно, верит в чудодейственное средство и может представить доказательство.
— А ты также веришь этому? — спросила императрица, приподымаясь и пытливо смотря на Шувалова.
— Шевалье Дуглас — личность, заслуживающая полного доверия. Я убедился в этом после того, как испытал на себе привезённое им средство.
— А ты пробовал привезённое им средство? — спросила Елизавета.
— Я выпил несколько капель эликсира, добытого им у графа Сен-Жермена.
— И что же ты почувствовал? — спросила императрица, глаза которой всё больше оживлялись.
— Необычайный подъём жизненных сил, духовных и телесных, — ответил граф. — Мне казалось, словно я стал моложе на многие годы, а во всем теле ощущался чудесный прилив жизненной энергии.
— Странно... странно! — заметила государыня, проводя рукой по лбу, словно хотела отогнать какую-то неприятную мысль. — Странно! Неужели это возможно?
— Вашему величеству стоит только приказать и убедиться в истине моих слов.
— У шевалье Дугласа есть тот эликсир, о котором ты говоришь? — спросила государыня.
— Он говорит, что снабжён им на долгое время, — ответил Шувалов, — для приёма достаточно ведь нескольких капель.
— И он здесь? — продолжала Елизавета. — Ты привёз его с собой?
— Дуглас и его эликсир к услугам вашего величества, — сказал Шувалов.
— Приведи его сюда, приведи его сюда! — воскликнула императрица. — Ты прав, даже если он — фокусник и шарлатан, он развлечёт меня, это будет мне забавой. Приведи его!..
— Я был уверен, — сказал граф, целуя руку государыни, — что вы, ваше величество, согласитесь на мою просьбу; я убеждён, что вы будете благодарить меня. Я буду счастлив, — добавил он с лёгким укором, — доказать моей государыне, что моё сердце предано ей и что моей единственной мыслью может быть только желание видеть главу возлюбленной монархини вечно озарённой лучами радости. Через несколько минут мои иностранцы будут здесь.
Граф ещё раз склонился над рукой Елизаветы, а затем быстро удалился.
«Неужели это возможно? — подумала она. — Заворожить духа молодости, заставить его победить старость, избавив от разрушительных уколов жала этой змеи? О, если бы существовала такая тайна, господство ныло бы за мной, настоящее господство и могущество. Так как будущее принадлежало бы мне! А Шувалов верит в это, он говорит так убеждённо, так уверенно!. Ему ведь надо верить; его будущее связано с моим, а восходящее солнце, на которое устремлено так много взоров, не шлёт ему приветливых лучей. А всё-таки, — продолжала она думать, печально качая головой, — может ли это быть? Возможно ли, чтобы Создатель дал возможность простому смертному существу проникнуть в Его тайны?»
Она глубоко вздохнула, но в её оживлённом взоре светилась надежда, когда она, прислушиваясь, выжидательно устремила взор на тенистую дорогу.
IV
Из золотистой зелени аллеи выступил граф Иван Иванович Шувалов под руку с дамой, причём по другую его сторону шёл господин с той уверенностью, которую даёт привычка бывать при дворе. При некоторой непринуждённости в нём проглядывало настроение высокой почтительности, выказываемой в присутствии высочайших особ. Дама, которую Шувалов вёл с рыцарскою изысканностью, представляла собой явление, которое всюду должно было привлечь на себя всеобщее внимание. Её изящная фигура была облечена в элегантное придворное платье из светло-зелёного шёлка, покрытого роскошными тонкими кружевами. Оно было сшито по последней парижской моде, только вырез не был так глубок, как было в обычае носить в то время. Тонкие и правильные черты лица отличались детской нежностью, хотя полные, красиво очерченные губы выражали энергию, а в больших, ясных и умных глазах светилось так много мужества и огня, что их гордый взор, казалось, скорее мог бы принадлежать молодому мужчине, чем нежной, миловидной девушке.
Шевалье Дуглас, шедший по другую сторону Шувалова, был человек лет тридцати. Он был одет в тёмно-серый придворный костюм, отличавшийся изысканной простотой. Его лицо было узко и бледно и носило выражение сдержанного спокойствия светского человека; только маленькие, тёмные, живые глаза зорко и пытливо смотрели кругом.
За несколько шагов до входа в беседку Монплезира граф Шувалов быстро отделился от своих спутников, встал у подножия оттоманки императрицы и представил ей обоих иностранцев, низко поклонившихся ей, ещё стоя на пороге. Всё это граф совершил так торжественно, словно присутствовавшие находились у трона, в большом зале для аудиенций, в Зимнем дворце.
Несколько мгновений Елизавета с пытливостью внимательно смотрела сначала на Дугласа, а затем на его спутницу. Последняя стояла в робкой позе, слегка наклонившись, но её взор так настойчиво, так испытующе был устремлён на Елизавету, что государыня, удивлённая, почти смущённая, опустила веки.
— Вы — англичанин? — спросила императрица Дугласа.
— Моя фамилия шотландского происхождения, ваше величество, — ответил он, — но я — француз и радуюсь, что имею счастье выразить чувства глубокого почтения и удивления, которые мой народ проявляет по отношению к великой русской государыне, и в то же время передать о той громадной симпатии, которую Франция питает к благородному русскому народу.
— До сих пор я видела мало доказательств этих высоких чувств, — строго, с лёгким оттенком иронии заметила Елизавета. — Дипломаты вашего двора не особенно старались обнаруживать эти симпатии по отношению к России.
— Ваше величество! Нельзя делать ответственными короля и французскую нацию за неловкость отдельных дипломатов, — ответил Дуглас. — Самые выдающиеся умы Франции с восхищением взирают на мощный молодой русский народ, успевший так быстро встать в ряды первых европейских держав, и, — добавил он с почтительным поклоном, — на повелительницу его, которая ведёт его на славный и великий путь. Господин Вольтер, от которого я имел честь передать письмо графу Шувалову, при нашем последнем свидании в восторженных выражениях высказал те же мысли.
— Аа! — произнесла государыня, сдвинув брови. — Господин Вольтер, поклонник прусского короля? Мне действительно кажется, — продолжала она язвительным гоном, — что вы особенно желали польстить мне, сообщив, что я разделяю его восхищение вместе с прусским королём.
— Господин Вольтер, — сказал граф Шувалов, всё время нетерпеливо ждавший возможности дать разговору другой оборот, — выказывает особенный интерес к академии, которую я основал по приказу вашего императорского величества, и пишет мне много любезностей но поводу этого события, хотя я только исполнил веления государыни.
— Это было вашей мыслью, граф Иван Иванович, — сказала императрица, причём её лицо снова просветлело. — По справедливости вы можете приписать славу и себе. — Затем она обратилась к молодой девушке и сказала, глядя на неё с некоторой благосклонностью. — А вы, что привело вас в мою северную столицу? Я не могу думать, что вы, подобно Вольтеру, интересуетесь моей академией.
— Я приехала, — мягким, но звучным голосом ответила молодая девушка, — чтобы посмотреть на женщину, которая управляет громадным государством, которая владычествует над мужчинами не посредством хитрости и лести, как это происходит и в других странах, а силой и непреклонной волей, которая победоносно заставляет забыть приговор о женской слабости и служит доказательством того, что дух сильнее плоти.
При этих словах молодая девушка смотрела на государыню такими искрящимися глазами, словно из них исходили магнитные лучи.
Снова могущественная повелительница опустила веки перед взором почтительно стоявшей около неё девушки, но слова последней самым ощутительным образом польстили её гордости, и она с милостивой улыбкой наклонила голову.
— Граф Иван Иванович сказал мне, что в Париже вы видели графа Сен-Жермена и были свидетелями его удивительных опытов, — заметила она, обращаясь к Дугласу.
— Я имел это удовольствие, ваше величество, — ответил Дуглас, — точно так же, как и мадемуазель де Бомон, и должен признаться, что от критики перешёл к восхищению, от сомнения к вере.
— Граф утверждает, что он бессмертен? — спросила императрица.
— Не бессмертен, ваше величество, — возразил Дуглас. — Бессмертие — преимущество, которым наделяются божества во всех религиях. Граф Сен-Жермен не говорит, что он бессмертен, но он утверждает, что обладает средством останавливать разрушительный процесс возраста, приводящий к окончательному результату — смерти. Он считает возможным продлить человеческую жизнь до бесконечных пределов, если препятствием не является какая-нибудь особенная разрушительная сила.
— Значит, граф Сен-Жермен обладает средством возвращать молодость? — быстро спросила государыня, причём её пальцы нервно задвигались.
— Собственно не средством возвращать молодость, — возразил Дуглас, — а, что гораздо важнее, средством противодействовать разрушительному влиянию возраста или старости.
— И вы владеете этим средством? — спросила государыня так нетерпеливо, так живо, что её тон показался резким.
— Граф Сен-Жермен, — ответил Дуглас, — питает особенное чувство почтения и восхищения к мадемуазель де Бомон. Он находит в ней необыкновенное сходство с испанской королевой Изабеллой, которую он признает идеалом красоты и изящества и которая пользовалась его рыцарским поклонением.
Императрица внимательно посмотрела на лицо молодой девушки, которая на этот раз скромно опустила взор.
— Так, значит, вы обладаете чудодейственным средством графа Сен-Жермена? — допытывалась она.
— С разрешения графа, — ответила молодая девушка, — я передала также шевалье Дугласу часть чудодейственной эссенции. И это было необычайной любезностью с его стороны, так как он очень редко кому доверяет своё средство. Я побожилась на распятии, что никому не передам этого средства и не открою секрета его применения.
— Применение его также составляет секрет? — удивилась Елизавета.
— Да, тайну, — ответил Дуглас, — так как малейшая неосторожность может повлечь за собой опасность для жизни.
— А если бы я, — спросила государыня, — захотела испробовать это средство, которое, надеюсь, — боязливо добавила она, — не заключает в себе какого-нибудь богопротивного колдовства?
— Если вы, ваше величество, пожелаете испробовать это средство, мы готовы исполнить ваше приказание, — ответил Дуглас. — Что же касается вопроса о колдовстве, то вы, ваше величество, можете быть совершенно спокойны. Граф Сен-Жермен не верит ни в какое колдовство, его могущество — в знаниях, которые он черпает в законах природы и которые скрыты от остальных людей.
— Хорошо, — сказала государыня, — это очень интересует меня. Даже если последствия не скажутся, то всё же это — забавная игра. Можете вы тотчас же испробовать на мне чудодейственную силу вашего эликсира?
— Вашему величеству достаточно мне приказать, — ответил Дуглас.
— Прекрасно! Начнём! — нетерпеливо воскликнула Елизавета, покидая свою ленивую позу. — Что мне делать?
— Вы, ваше величество, кушали сегодня что-нибудь?
— Нет, — ответила Елизавета. — Вы видите, до всего этого я не дотронулась; я выпила только немного токайского вина, любезно присланного мне венгерской королевой.
— Это ничего, — заметил Дуглас. — Благородный напиток будет лучшим проводником чудесного эликсира в кровь вашего величества. Могу я просить о разрешении прослушать пульс вашего величества?
Императрица протянула ему руку. С минуту Дуглас внимательно слушал неровные и резкие удары её пульса, затем взял бокал, наполнил его до половины золотистым вином, почти с религиозным благоговением вынул из кармана хрустальный флакон и отошёл в сторону, чтобы незаметно для присутствующих влить в него несколько капель тёмно-красной жидкости.
Елизавета с напряжённым вниманием следила за всеми его движениями. Своеобразный резкий запах распространился по всему помещению, хотя широко раскрытые двери давали полный доступ свежему воздуху.