— Значит, она — тоже немка из колонии великого князя! Ну, если его императорское высочество будет пересаживать к нам такие роскошные цветы, то это мне очень нравится; но доброе дело будет взять их на русское попечение, потому что такая прелесть и красота вовсе не созданы для тех мужланов в форме, которые находятся в лагере! Я могу, — продолжал он дальше по-немецки, — говорить с вами на вашем родном языке, так как со времён Петра Великого мы привыкли здесь, при русском дворе, и к чужим обычаям, и к чужому языку. Итак, я благословляю свою счастливую судьбу, — продолжал он, всё удерживая молодую девушку, — которая столкнула меня сегодня с вами, тогда как вчера я видел вас только издали. Но всё же, — прибавил он, и в его голосе послышалось тёплое чувство с оттенком лёгкой насмешки, — но всё же со вчерашнего дня я носил в себе быстро промелькнувший образ и пришёл сегодня снова, чтобы найти его следы, и вы не отделаетесь от меня так дёшево.
— О, прошу вас! — боязливо воскликнула девушка. — Пожалуйста, отпустите меня!.. Дайте мне пройти!.. Мне нужно скорее домой!
— Кто попадётся солдату в плен, — возразил Пассек, не отходя от неё, — тот должен держать пред ним ответ и заплатить за себя выкуп. Итак, отвечайте мне, кто вы и как вы сюда попали, чтобы я мог знать, отдать ли вас под стражу или отпустить.
— О, господин, — воскликнула недовольная и испуганная девушка, вскидывая на него взор широко открытых глаз, — как вы можете думать, что я попала сюда, не имея на то права? Вон там, в лесу, совсем близко отсюда, находится дом моего отца, который служит нашему герцогу — великому князю, — добавила она, поясняя, — и я пришла сюда, чтобы покормить здесь этих животных, как я это делаю каждый вечер.
— Так!.. Значит, ваш батюшка находится на службе у великого князя? — спросил Пассек, всё не выпуская её. — А как вас зовут? — прибавил он с шутливой строгостью в голосе, как на служебном допросе.
— Меня зовут Мария Викман, — ответила девушка, не зная, как понять его вопросы: серьёзно или в шутку.
— А какое положение занимает ваш батюшка у великого князя? — продолжал Пассек тем же тоном.
— Он лесничий, — ответила Мария, слегка запинаясь и опуская взор, — ему поручен надзор за этим зверинцем.
— Офицер прикоснулся к фуражке, вежливо поклонился ей и сказал:
— Так как вы вполне откровенно ответили мне, позвольте и мне представиться вам: меня зовут Владимир Александрович Пассек, и я, как вы изволите видеть по моему мундиру, — поручик лейб-гвардии Преображенского её величества полка и намерен, — прибавил он, крутя усы, — сделаться со временем фельдмаршалом и кавалером ордена святого Андрея Первозванного. Увенчает ли Небо успехом мои стремления, конечно, покрыто мраком неизвестности, но это непременно совершится, если такие прекрасные губки, как ваши, будут о том молить Его и если такие чудные глазки будут воодушевлять меня к такому гордому и мужественному поприщу!
К молодому человеку так шли его смелость и решительность, а в его огненных глазах было столько изумления и рыцарского преклонения, что прекрасная Мария не могла скрыть мимолётную улыбку удовлетворённого тщеславия, в то время как, раскрасневшись, лёгким кивком головы она благодарила Пассека за его представление.
— Конечно, я от всего сердца желаю вам исполнения всех ваших надежд и желаний, — сказала она более уверенным, чем до сих пор, голосом, — но, я прошу вас, пустите меня! Отец ждёт меня, мне надо приготовить ему ужин.
— Вы сказали, кто вы, прекрасная Мария, — промолвил Пассек, — это верно; теперь дело только за выкупом.
— Какой же выкуп я могу дать вам? — воскликнула Мария, улыбаясь и непринуждённо смотря на него. — Я не ношу никаких украшений, и у меня ничего с собой нет, кроме этих полевых цветов, которые я только что собрала здесь, а для вас они, конечно, не имеют никакой цены, — прибавила она с лёгким оттенком наивного кокетства.
— Конечно, — ответил молодой офицер, — я не стану отрицать, что цветок из ваших волос был бы для меня ценным подарком; но этого недостаточно, чтобы отпустить такую прекрасную пленницу... Ведь у вас есть выкуп дороже, чем всякие украшения, и я требую его, потому что только он настолько ценен, чтобы выкупить вас.
— Что же это такое? — изумлённо спросила Мария.
— Поцелуй с ваших нежных губок, — ответил Пассек, широко раскрывая руки, чтобы преградить ей путь, — и этот выкуп я требую за вашу свободу.
— О, какая шутка! — воскликнула густо покрасневшая девушка, отступая от него.
— Шутка? — повторил Пассек, в то время как его горящие взоры, казалось, магнетизировали её. — Нет, нет, это совершенно серьёзно, и дурак был бы тот солдат, который выпустил бы такую пленницу даром!
Между тем как Мария, дрожа всем телом, прислонилась к забору, он быстро обнял, прижал её к груди и, прямо к себе повернув её голову, запечатлел долгий поцелуй на её свежих губках.
Когда он выпустил её из своих объятий, она осталась стоять всё так же, тяжело дыша, бледная и дрожащая, и, несмотря на то что путь к лесу был теперь свободен, не делала попытки к бегству; казалось, что она была поражена молнией, онемела от ужаса и не могла отдать себе отчёт в совершенно новом и никогда доселе не испытанном ощущении, с неотразимой силой наполнившем её.
— О, господин, — печально сказала она затем, между тем как искрящиеся взоры Пассека нежно и в то же время торжествующе покоились на ней, — о, господин, что вы думаете обо мне, за кого вы меня принимаете, что вы так оскорбляете меня?
— За кого я вас принимаю? — воскликнул он. — За самую красивую, самую лучшую, самую добродетельную девушку на всём свете, и, если бы кто-нибудь осмелился непочтительно посмотреть на вас, тот принуждён был бы познакомиться с моей шпагой! Вы были моей пленницей, я взял с вас выкуп, теперь вы свободны; я не имею теперь на вас никаких прав и покорнейше прошу вас извинить мне, что я не мог отказаться от такого драгоценного выкупа, посланного мне счастливым случаем.
Он опустился пред молодой девушкой на одно колено, схватил её руку и так почтительно и нежно прикоснулся к ней губами, точно преклонялся пред самой императрицей. Медленно поднимая свои ресницы, Мария взглянула на него; искренний и почтительный тон его слов, казалось, успокоил и обрадовал её; румянец снова окрасил её щёки и полусмущённая, полусчастливая улыбка открыла её уста.
— Но вы не должны больше делать это, — сказана она, освобождая тихонько руку и нагибаясь, чтобы поднять корзинку с хлебом, выпавшую у неё из рук.
— В будущем такое сокровище, как поцелуй с ваших прелестных губок, — поднимаясь, с лёгким ездоком произнёс Пассек, — можно будет получить разве только по моей горячей просьбе, но, — прибавил он, — я не могу вам обещать, что не буду просить. Теперь же, — быстро продолжал он, когда Мария испуганно отшатнулась от него, — дайте мне цветок с вашей головы: как выкуп это было слишком мало, теперь же он будет мне служить сладким воспоминанием мимолётного, но незабвенного мгновения счастья.
Она смотрела на него, словно его огненные взоры невольно притягивали к себе её светлые, ясные глазки, затем вынула из головы цветок и, густо покраснев и отвернувшись от него, подала ему. Пассек поцеловал ей руку и спрятал цветок на груди.
— Ну, а теперь, — воскликнул он своим прежним весёлым голосом, — вы не должны забывать своих питомцев; смотрите, как просительно они смотрят на вас! Вот старый олень строит дружеское лицо; теперь он видит, что вам не угрожает никакой опасности и что вы находитесь под защитой друга... Ведь не правда ли, вы позволите называть меня вашим другом?
— Раз вы так хотите называть себя, я не могу вам запретить это, — улыбаясь, сказала Мария. — Но ведь дружба должна дать доказательства, её надо испытать, и прежде всего, — прибавила она шутливо, — друг не смеет брать в плен друга!
— Он всегда будет вашим пленником, — воскликнул Пассек, — и ни за какие деньги не согласится отдать свои оковы! Идёмте, бедные животные ждут.
Он подошёл вместе с Марией к загородке, взял из её рук корзину и попеременно с ней принялся кормить нетерпеливо столпившихся животных, причём болтал так непринуждённо и ловко брошенными кусками хлеба заставлял проделывать животных такие забавные прыжки и движения, что вскоре прекрасная Мария стала весело смеяться и так доверчиво шутила с ним, как будто они действительно были старыми знакомыми и друзьями.
Когда запас в корзинке иссяк, Пассек сказал:
— Ну, мой прекрасный друг, я должен просить у вас позволения проводить вас домой, потому что должен убедиться на деле, что у вас действительно есть земное жилище и что вы не улетите, как лесная фея, и не скроетесь куда-нибудь в ствол.
Мария задумчиво и вопросительно посмотрела на него и промолвила:
— Сегодня я увидела вас, милостивый государь, в первый раз; мой отец не знает вас.
Она замолкла и покраснела, опустив взор.
— О, что касается этого, — воскликнул Пассек, — то я представлюсь вашему батюшке; мой мундир удостоверяет меня, и сама императрица не сочла бы унизительным, если бы её проводил офицер Преображенского полка.
Он взял корзинку, подхватил под руку Марию, которая ничего не могла возразить ему, и, непринуждённо и весело болтая, оба скрылись в густом лесу.
VI
В нескольких сотнях шагов от зверинца, на небольшой прогалине, обрамленной высокими деревьями, стоял небольшой, элегантный и со вкусом выстроенный дом на каменном фундаменте, крытый черепицей и украшенный резьбой; несколько ступенек вели на широкий балкон, с которого тяжёлые дубовые двери выходили в дом. Роскошные оленьи рога высились над раскрытыми настежь дверьми, через которые была видна большая комната, также украшенная оленьими рогами. Стены дома были густо обрамлены плющом, широкие окна с маленькими, круглыми, в свинцовой оправе стёклами виднелись сквозь его листву; пред домом были кокетливые клумбы, а позади него находилось небольшое здание с чистыми конюшнями. На клумбах цвели первые весенние цветы, дорожки были тщательно усыпаны песком, и всё было окружено зелёной деревянной решёткой с железной калиткой, также раскрытой. Пред балконом, на земле, лежало несколько прекрасных английских собак, а на балконе, в удобном кресле, сидел мужчина лет пятидесяти, погруженный в чтение большой книги, которая лежала пред ним на столе и из которой он время от времени делал заметки в маленькой тетради.
Несмотря на то что не могло быть никакого сомнения в том, что это мирное убежище в лесу было домом лесничего великого князя, человек, сидевший на балконе, представлял собою известный контраст со всем окружающим. Правда, на нём был надет светло-зелёный сюртук с узким золотым галуном — необходимою принадлежностью формы высших лесничих великого князя, — его талию охватывал чёрный кожаный пояс с золотым великокняжеским гербом, но охотничий нож, для которого предназначался пояс, находился не с той стороны, с которой нужно, а под зелёным сюртуком у него были надеты чёрные шёлковые чулки и сапоги с чёрными пряжками, которые уже совсем не соответствовали его охотничьему костюму. Этот мужчина был худощав и держался сгорбившись, а его голова была в полном противоречии с теми обязанностями, какие он был призван нести в этом тихом домике. Сильно поседевшие, но ещё густые волосы обрамляли бледное, болезненное лицо с правильными чертами, на которых лежала дружелюбная, серьёзная мягкость; в голубых глазах, которые он иногда раздумчиво отрывал от книги, светились мечтательность и вместе с тем какая-то детская беззаботность, так что казалось совершенно невозможным представить себе этого человека в качестве руководителя княжеской охоты. По всему окружающему каждый принял бы толстую книгу, которую он читал с глубоким вниманием, за лесной журнал, из которого этот человек делал необходимые выписки о рубке или об охоте, но если бы кто-нибудь посмотрел через плечо Викмана на то, чем он был усердно занят, тот с удивлением увидел бы, что толстая книга была Библия, а маленькая тетрадочка содержала в себе толкования и пояснения к Священному Писанию, которые Викман вписывал туда мелким почерком.
Тихо шевеля губами, старик снова прочитал одно место в книге, снова задумчиво несколько времени посмотрел на небо и затем принялся снова писать с прежним усердием. Вдруг до сих пор смирно лежавшие собаки подняли головы и с весёлым лаем пустились через калитку к лесу.
— А, это Мария возвращается домой, — сказал старик, поднимая голову и следя взглядом за собаками, но глубокое изумление отразилось на его лице при виде девушки, выходящей из леса под руку с офицером.
Собаки тоже были удивлены непонятным явлением, но не обнаруживали к незнакомцу особенной неприязни, кроме лёгкого рычания, так как умные животные, по-видимому, понимали, что, если с ним так доверчиво болтала их госпожа, он не мог иметь никаких дурных намерений.
Молодой офицер погладил головы прекрасных животных; но они довольно холодно приняли его ласку и быстрыми прыжками пустились обратно к дому, словно желая предупредить хозяина о непонятном посещении.
Старик медленно и, как казалось, с трудом поднялся с места и спустился с балкона, чтобы встретить гостя, которого привела к нему Мария. Когда они вошли во двор, Мария высвободила свою руку и с лёгким замешательством сказала:
— Я привожу тебе гостя, отец; этот господин встретился со мною около зверинца, когда я кормила оленей, — прибавила она затем, робко взглядывая в сторону и опуская ресницы. — Он говорит по-немецки и просил разрешения проводить меня, чтобы познакомиться с тобой и с нашим домом. Это — поручик...
Она в смущении остановилась, так как, несмотря на то что она высказала полное доверие к молодому человеку во время разговора, его имя вдруг ускользнуло у неё из памяти.
— Владимир Александрович Пассек, — поспешил ей на помощь гость, в то же время с уверенностью светского человека вежливо приподнимая шляпу пред стариком. — Владимир Александрович Пассек, поручик Преображенского полка, имевший честь познакомиться с пашей дочерью, благодаря нашей общей склонности к состраданию благородным животным, и естественно захотевший быть представленным также и её отцу. Я принадлежу, — продолжал он после того, как старик ответил ему на его поклон, — к дворцовой охране великого князя, и так как пребывание во дворце довольно скучно, то я очень рад случаю познакомиться со столь почтенным лесничим, как вы, чтобы иногда совместно ходить с вами в лес.
Старик, по-видимому, был в высшей степени смущён; он вопросительно взглянул на свою дочь и отвесил мягким, но в то же время слабым и неуверенным голосом:
— Добро пожаловать! Хотя, я думаю, наше скромное гостеприимство не много может предложить вам; что же касается леса, то моё слабое здоровье редко позволяет мне бродить по нему, но если беседа со стариком вам не скучна, милости прошу остаться с нами поужинать чем Бог послал.
— Солдат, как и охотник, — возразил Пассек, — довольствуется малым, а ваша дочь могла бы достойно мостить и самого великого князя; поэтому я с благодарностью принимаю ваше приглашение и надеюсь, что это послужит к упрочению нашего знакомства и дружбы.
Луч счастливой радости блеснул на лице Марии; она легко взбежала по лестнице веранды и поспешила в комнату, чтобы немедленно приступить к исполнению своих обязанностей.
Между тем Пассек прохаживался с её старым отцом по усыпанной песком дорожке между цветочными клумбами. Думая доставить старику удовольствие, он перевёл разговор на его профессию, начав говорить о величине лесов Ораниенбаума, о дичи, собаках и различных охотах, которые в Северной России представляют массу разнообразия.
Старик смотрел на него с большим удивлением, как будто предмет разговора был совершенно чужд ему, и нередко задавал совершенно неуместные, наивные вопросы, так что вскоре очередь удивляться настала для Пассека и он уже готов был признать в старом лесничем человека, потерявшего от старости рассудок, если бы последний иногда не склонялся над каким-нибудь цветком и не давал по поводу его строения объяснений столь ясных, что предположение о его слабоумии отпадало само собою.