Я наклоняюсь ближе, чтобы понять, кто это говорит, но падаю, и меня успевают подхватить.
– Я сказал… всем на коней. Быстро.
Зачем нам кони, и куда я собрался скакать? Тогда я совершенно не понимал этого».
Костя взывает к человечности Даниила, но тот беспощаден. Пока французы бьют союзников в поле, он громит их флот при Трафальгаре.
«Шум волн о борт корабля давно перестал быть для меня чем-то привычным. Да, я носил звание контр-адмирала, но «как рыба в воде» я командовал на суше. Новые корабли имели полторы сотни пушек на борту, я уже слышал о чертежах кораблей, двигающихся на пару, а не на ветре и волнах течения, но с годами я все меньше доверял технологиям. Сегодня я буду биться в рукопашной, поведя свою команду на абордаж. Я знал это также хорошо, как то, что адмирал из меня неважный. И если я не смогу превратить морской бой в сухопутный, я проиграю.
Корабли врага выходили из утреннего тумана на горизонте. Около восьми утра на их флагмане сигнальщики показали "поворот фордевинд, все вдруг, курс норд, в обратном порядке". А я до последнего боялся, что лягушатники и донкихоты решат увильнуть от сражения. Слава богу, мы успели позавтракать – следующий раз горячее мы попробуем только вечером.
Наша эскадра следовала двумя колоннами, в то время как союзники выстроились в линию небольшим полумесяцем с выдвинутыми к нам флангами. Мой 80-пушечный корабль был одним из головных в правой подветренной колонне.
Я встал на шканцы при всех регалиях. Ветер нам благоприятствовал, мы шли в полный бакштаг, и я приказал поставить дополнительные лиселя. Эскадры быстро сближались. Справа меня стал обходить хорошо разогнавшийся фрегат. Около одиннадцати часов раздались первые выстрелы сражения. Бой у мыса Трафальгар начался.
– Огонь по левому борту! – скомандовал я, и капитан корабля заорал мой приказ во все горло. За нашим залпом, от которого у французского корабля, попытавшегося преградить нам дорогу и навязать бой, накренилась мачта, последовал симметричный ответ противника. Я услышал треск ломающейся обшивки, всплески воды и крики раненных. У стоящего в трех шагах от меня матроса оторвало руку, и она отлетела к моим ногам. Он поднял на меня испуганные глаза, не успев понять, что произошло и почувствовать боль. Я пнул обрубок за борт, чтобы не смущать остальных.
Мы успели дать еще два залпа, на которые французы не ответили, прежде чем свалиться в абордажный бой с более крупным 96-пушечным судном. Артиллерия смолкла – настало время пистолетов и стали. Корабли прочно сцепились снастями, и разъединить их теперь будет трудно.
Орудуя саблей, я экономил патрон, который в пылу боя перезарядить не получится. Двенадцать человек – столько я убил на верхней палубе, прокладывая путь к цели, когда увидел стрелка с мушкетом, разглядевшим меня на корабле. Эполет оторвался, и я почувствовал, как плечо раздирает от боли.
– В лазарет, – офицер подхватил меня под руку, приказывая одному из матросов сопроводить меня на свой корабль.
Конец ознакомительного фрагмента.