Наперекор всем препятствиям Елена училась с блеском и не было сомнений, что в этом классе зреет будущий медалист.
– С умом-то и дурак сможет, – ворчала по этому поводу Настасья Саввишна, – ты попробуй без ума!
Олимпиадные задачи Вершинина щелкала, как орехи, была рукодельница и участница художественной самодеятельности. И лишь одно ей никак не давалось: на уроке физкультуры она не могла перепрыгнуть через козла. Учитель, Кирилл Налабардин, был в унынии. И в самом деле, ну что же это за отличник, который не может преодолеть козла? То есть весьма сомнительный отличник. Но учитель не сдавался:
– У тебя, Елена, голова есть на плечах, или нет? – спрашивал он в отчаянии, одержимый идеей заставить ее перепрыгнуть через набитое войлоком дермантиновое чучело. – Смотри, как надо!
И он с легкостью перелетал через непарнокопытный спортивный снаряд. Но всё было бесполезно.
– Достала меня эта Вершинина, – как-то даже пожаловался он Ирине Ветровой, с которой в учительской сидел рядом.
–Что такое? – обеспокоилась она.
– Да смех и грех – через козла не может перепрыгнуть!
– Ну, не волнуйся ты так! Я, помнится, тоже долго не могла одолеть эту ско… задачу. Не все же развиты одинаково! То есть физически, я имею в виду.
– Так-то оно так, но всё же как-то не по себе. Не могу научить, вот в чем дело. Видно, плохой я педагог – корил себя он.
И совершенно напрасно: педагог он был нормальный. Не хуже преподавателей ОББЖ и географии, да и других – Ирина Ветрова так и сказала. И посоветовала слишком не заморачиваться Вершининой, а сосредоточить все усилия на перспективных спортсменах. Чем и внесла некоторое успокоение в его смятенную душу. Зато сама она была растревожена, вспомнив родственника Вершининых. Хотя он и так постоянно присутствовал где-то в специально выделенном уголке памяти. Но тут как бы заявил о себе конкретно. Сегодня вечером она позвонит в Москву! Взяв журнал 7»б», учительница химии твердым шагом двинулась в этот класс.
–Ирина Петровна, а у нас география! – дружно закричали семиклассники.
– Разве? – удивилась Ирина Ветрова. – Ах, да. Извините.
И она пошла обратно в учительскую, чтобы заменить журнал.
Елена Вершинина тем временем, не подозревая, как много сумятицы она внесла в мысли части педагогического коллектива, этим не ограничилась и сеяла смуту в умах части одноклассников. Как и в первом случае, сама того не желая. В порядке шефской помощи она, по поручению классного руководителя, стала натаскивать по математике отстающего Борю Иванова. Боря пристрастился при каждом удобном случае списывать решения задач у Вершининой, зная, что все прочие корифеи математики в классе могут ошибиться, но Вершинина – никогда. Понятно, что это не осталось тайной для учителя математики и он обратился к классной. Она приняла единственно правильное решение:
– Елена! – сказала классная руководительница отличнице. – Давая списывать Иванову, ты развращаешь лодыря. Если действительно хочешь помочь, возьми человека под опеку, консультируй его. Вот это будет дело!
И Елена взяла Борю на буксир, возилась с ним в ущерб своему личному времени. И всё бы хорошо, но вдруг стал тупить Никита Морозов, который всё время сидел позади неё, хотя никогда и не списывал, потому, что учился вполне себе прилично. Теперь он без конца заглядывал в её тетрадь, и без стеснения списывал всё подряд.
– Никита, что с тобой? – растерянно спрашивал учитель математики. – Одни двойки. Ты обленился? Раньше у тебя не было проблем с математикой…
– Да нет, Павел Сергеевич, – отвечал нерадивый ученик, – что-то память клинит и вообще голова не работает.
– Ну, ты поднатужься, напряги волю. Без труда, понимаешь…
– Да я понимаю, Павел Сергеевич; не получается! Уж и волю напрягал, и тужился. Ничего не помогает. Наверно, я переучился, перегрузился то есть. Своего ума уже не хватает. Мне бы репетитора…
Делать нечего – пришлось классной снова обращаться к Вершининой, поскольку Никита возлагал надежды на своё подтягивание именно на неё. Елена набивать себе цену не стала: все-таки учить-то будет Павел Сергеевич, а она – на подхвате. Дело осложнялось только тем, что началась уже последняя и самая короткая четверть. Темпы натаскивания отстающих поэтому должны были быть велики. Занимались после уроков в классе, а иногда, смотря по обстоятельствам – у Вершининых дома, в маленькой летней кухне. Памятуя, что голодное брюхо к учению глухо, молодая хозяйка угощала гостей прежде чаем с какой-нибудь прикуской, а потом приступала непосредственно к учебному процессу. Боря восполнял огрехи в своём математическом образовании медленно, но стабильно. Сложнее всё обстояло с Морозовым: он иногда совсем пустяковые правила не мог постичь с первого раза, и лишь когда Елена начинала терять терпение, вдруг вскрикивал, пугая её:
–А-а, понял! Ура!
Точно так же кричал он, когда замечал, что она просто устала, что было немудрено: засиживался он иногда довольно долго, не замечая, по-видимому, хода времени. Действительно, с головой у него теперь было несколько неладно. Но при всем том эти уроки удивительным образом шли ему на пользу. Павел Сергеевич был в восторге.
– Ну что за молодчина эта Вершинина! – потирая руки, говорил он в учительской, – результат её поддержки уже виден, особенно по Морозову. Уж вроде я опытный учитель, столько лет… Не понимает! А Елена принимается – вот уже и оценка приличная. Прирождённый педагог!
Ирина Ветрова отчего-то встревожилась: как бы вся эта история не превратилась в драму. Но пока что всё было хорошо.
***
Андрей Ребров появился в Москве на исходе лета, хотя тот август вполне сошел бы за середину июля – такая стояла жара. Народ спасался прохладительными напитками, фонтанами, зонтиками и солнцезащитными очками, которые то и дело съезжали по потным носам, и воздержанием от излишних прогулок по горячему асфальту. Ввиду таких обстоятельств, а может быть, по какой-то иной причине приезд молодого сибирского соискателя учёной степени в столицу прошёл незамеченным. Отложив изучение достопримечательностей населённого пункта на потом, он сразу по прибытии устремился в нужный вуз, однако же всё равно опоздал: искомые люди работу уже закончили. Что и неудивительно, поскольку до пункта назначения пришлось добираться больше часа, а ступил он на землю первопрестольной в послеобеденное время. Огорчённый таким началом, Ребров двинулся на поиски гостиницы, но тут, глубоко поразив его, зазвонил телефон:
– Андрей? – раздался в трубке незнакомый мужской голос. – Ты уже в Москве?
– Да, тут. Извините, а кто говорит?
– Старый знакомый, – засмеялась трубка. – У Егора Егоровича дочки на именинах, помнишь? Так вот он сейчас позвонил, мол, ты где-то уже здесь должен быть. Попросил содействовать. Ты где в настоящий момент? Или устраиваешь дела?
Андрей поначалу растерялся, и даже хотел отказаться от услуг, но потом подумал, что это будет выглядеть глупо, опять же и Егор Егорович – он что, зря старался? И, поразмыслив так, назвал адрес института, с делами в котором он сегодня опоздал.
– Ты там и будь, у входа, я скоро заеду. Черная «Ауди». Жди.
И точно, не прошло и часа, как среди прочего транспорта появилась и «Ауди» названной масти.
– Ну, с прибытием; здравствуй! – вышел из неё навстречу далекому гостю хозяин.
– Здравствуйте, Николай Петрович! Вы очень неожиданно меня выловили. Егор Егорович говорил, мол, обращайся. Но я думал – уж в крайнем случае.
– А что мы теряем? Мы только приобретаем. Садись, поедем ко мне. Притомился, наверное, за дорогу?
– Да не очень. Но жара…
– Это верно. Дышать невозможно. Но скоро охладимся. Ты вещи где оставил?
Уже довольно скоро они были дома у Николая Петровича Мазина, экспедитора замечательно богатой фирмы. Через недолгое время появилась, завершив свой рабочий день, и его супруга Аида Перфильевна. Жили они вдвоём, поскольку сын со свой семьей имели собственную квартиру на другом конце города.
Гостя усадили за стол и холодильник щедро поделился со столом своими запасами, которые не приходилось долго готовить, лишь полуфабрикаты пришлось подвергнуть термической обработке, но это не заняло много времени. Солнце еще только клонилось к закату, но лучи его пробиться сквозь плотные занавеси на окнах не могли, и вместе с полумраком было относительно прохладно, хотя за несколько знойных дней многоэтажная каменная коробка прогрелась как следует. Отрабатывал свою стоимость кондиционер, и в целом жить было можно.
– Ну, за приезд и будущие успехи! – разлив коньяк, провозгласил тост хозяин и они выпили, при чем Аида Перфильевна только пригубила рюмку.
– Тут, понимаешь, надо привыкнуть, к Москве, – говорил Мазин – усвоить московские повадки. Это непросто. Я уж сколько времени здесь, и вроде всё делаю правильно: хожу на белых подметках, шарф завязываю только удавкой, постоянно – к месту и не к месту говорю «на самом деле» и много ещё чего, что требуется. Но всё равно чувствую некоторое отчуждение аборигенов – они каким-то образом определяют, что я не коренной москвич. Но ты этим не заморачивайся, занимайся своим делом. Ведь и в Сибири свои порядки.
За разговорами о сибирском житье-бытье и о житье московском незаметно употребили полбутылки и, без сомнения, одолели бы и всю, но хозяйка озабоченно напомнила о завтрашнем важном для Андрея дне и что ему уж точно, потребуется свежая голова. Замечание было резонное.
– Стало быть, вернемся к этому процессу, как только Андрей, у тебя утрясутся первые дела – заключил Мазин и ужин на этом закончился. Гость уснул сразу же, как только добрался до отведенного ему места.
Утром рано Андрей с первыми тружениками института был уже в этом почтенном учреждении, на этот раз вполне вовремя. Успешно пройдя собеседование, он получил все нужные направления, в том числе, в общежитие и, не медля, отправился туда с напутствием после устройства быта явиться непосредственно для определения научных задач. По дороге решил, что надо уж заодно захватить из камеры хранения вещи, что и было сделано. Общежитие ничем не отличалось от массы ему подобных, даже при том, что здесь был достаточно интернациональный контингент. В том числе и в комнате, где должен был поселиться новый аспирант.
Комната была рассчитана на троих. И два постояльца были в наличии, когда сюда, постучавшись, вошёл Андрей Ребров.
Один из них, кучерявый и темноволосый, со светлой кожей, сидел за столом и что-то писал, другой, тоже кучерявый и темнокожий, делал что-то вроде утренней зарядки, чередуя глубокие приседания с элементами буги-вуги. Оба немедленно прервали свои занятия и воззрились на вошедшего. Его чемодан свидетельствовал, что зашёл он не просто так, а с вполне определёнными намерениями.
–Я к вам пришёл навеки поселиться, – скромно заявил он и представился:
– Андрей Ребров!
Протянутую для пожатия руку схватил танцор:
–Мокумба Зебе!
– Олига Хачатрян, – отрекомендовался вставший из-за стола и крепко стиснул руку гостя.
«Похоже, тут спортсмены подобрались» – решил про себя Андрей и сказал дежурное:
–Очень приятно!
Было ли очень приятно старожилам комнаты, оставалось неясным, но дальнейшая беседа носила вполне дружеский характер.
– Энтомология? – спросил Мокумба Зебе.
–Энтомология, – подтвердил новоприбывший.
– Прямокрылые? – поинтересовался Олига Хачатрян
– Прямокрылые, – заверил его Ребров, – саранча.
Хачатрян удовлетворенно кивнул головой, а Мокумба Зебе подытожил:
– Халеги. Уководитель – Петхов?
– Петров.
–Ха-аоший бой… как это? – муцик!
– Надеюсь.
– Даже не надеись: ха-аоший!
Далее Андрей Ребров принялся за своё устройство в комнате: разобрав содержимое чемодана, повесил, что нужно, в шкаф, что-то сложил в тумбочку, подумав, переложил содержимое с верхней полки на нижнюю, а с нижней – на верхнюю; небольшой запас непортящегося продовольствия – в холодильник.
– Ну, а за знакомство – чуть погодя, – сказал он .
За этими мелкими хлопотами прошло почти три часа, приближалось время обеда. Андрей решил использовать оставшееся для того, чтобы отзвониться – родителям и Ирине Ветровой. Особенно их порадовало, что всё устроилось с жильём. После обеда свежий аспирант снова был у своего куратора, Ивана Петровича Лузина, большого знатока насекомых и педанта. Он порасспросил молодого человека о его начальных научных трудах, пообещал за пару дней просмотреть их в компьютере и определиться с дальнейшей работой. Как раз через два дня и состоялся этот замечательный разговор, резко изменивший размеренное, в общем-то течение жизни аспиранта из Сибирска.
– Вот какое дело, коллега, – с подъемом начал профессор Лузин, – в ряде регионов Африки большую озабоченность вызывают периодические нашествия марокканской саранчи. Вы наслышаны о марокканской саранче, не меньше, понятно, чем и о нашей доморощенной, нестадной. О сибирской кобылке, я имею в виду, исследованием которой вы начинали заниматься. Так вот, наши товарищи из Западной Африки обратились с просьбой о сотрудничестве с ними по борьбе с этим вредителем. Они кое-что узнали о наших новых разработках в этом направлении, и связывают с ними определенные надежды. Как вам известно, марокканская саранча с большим презрением относится к ядохимикатам, моментально вырабатывая иммунитет и химические обработки не дают большого эффекта. Хотя учёные продолжают искать инсектицид-панацею. – Лузин перевёл дух:
– Мы пошли другим путём: сделали ставку на биологические методы борьбы, в частности, на применение клещей, когда обнаружили, что часть из них паразитирует на личинках саранчи. Они погибают. Очень перспективная, обнадеживающая мера борьбы с этим насекомым. Дело теперь за полевыми испытаниями. Но их надо делать на месте, в совершенно естественных условиях.
Лузин помолчал, с сомнением пощёлкал пальцами возле подбородка и продолжал, уже без прежнего воодушевления:
– Надо ехать туда, в Магриб. И вот это мы и хотели поручить вам, коллега. Трудности, конечно, будут, но зато будет и первостатейный материал для диссертации!
Он замолчал, ожидая реакции Реброва и, поскольку тот безмолвствовал, ошарашенный неожиданным предложением, добавил:
– Наши туристы платят серьезные деньги, чтобы побывать в тех краях, вам же это не будет стоить практически ничего: дорога за наш счет, питание и проживание – за счет принимающей стороны. Туда же едет тамошний житель и ваш коллега Мокумба Зебе, вдвоём будет веселей и сподручнее.
– А Олига Хачатрян – он не едет?
– Он не едет.
– Но ведь и у нас на Кавказе тоже есть эта саранча, ему бы и карты в руки.
– У Хачатряна несколько другие интересы – уклончиво отвечал профессор и на лицо его набежала легкая тень. А насчет Кавказа: если мы заведем там клеща, неизвестно ещё, как он там начнёт действовать. Вдруг навалится на пчёл, наподобие варроатозного клеща? Это нам совершенно ни к чему. Да и потом – африканские товарищи просили провести все исследования именно у них – всё-таки не только страны, но и континенты у нас разные. Кстати, насчет пчёл мы имели с ними разговор и параллельно вам придется проследить за состоянием пчёл в зоне действия клеща. Всё это будет под контролем.
– Мокумба уже в курсе?
– Да, он постоянно готов в дорогу – сгорает от нетерпения. Но, правду сказать, я больше надеялся бы на вас. Загубить эту работу нельзя.
– На какой срок она рассчитана?
– Месяца три и, по обстоятельствам – плюс – минус две недели.
– Можно подумать?
– Да, конечно. Но я бы такой шанс упускать не стал. Мы можем сделать великое дело.
Полный сомнений, Андрей Ребров вышел из здания и уселся на скамейке неподалеку, в тени жидких акаций. Надо действительно подумать. С одной стороны, Африка – это все-таки не Антарктида, опять же и диссертация, с другой – три месяца тоже не пустяк. Вдруг он понадобится в Сибирске? Родители старые, а с указанного черного континента враз не доберешься. Ирина Ветрова… Но взялся за гуж, не стони, что не дюж. Надо ехать. Авось, они с Мокумбой смогут сделать все за более короткое время.