между мной и остальным миром.
Мне было не страшно, не больно,
не жалко, не безысходно, но посторонне.
Солоухин Владимир. Приговор
− Мой богатый клинический опыт подсказывает: жить тебе, парень, осталось восемь лет.
− Вы это серьезно! − сдавленно прошипел я.
Врач-рентгенолог в упор разглядывал темное пятно на белом экране монитора. Я же не мог оторвать глаз от его измятого, несвежего в рыжих пятнах халата. Небрежная спецовка, истоптанные лысые туфли, тошнотворный перегар изо рта, кислый дым беломора, облупленные стены кабинета, грязное окно − всё это внушало надежду. А что еще мне оставалось? Только надежда на то, что врач, пьяный, небрежный, старый − мог ошибиться. Он обернулся, прочитал на моем растерянном лице сомнение, вздохнул и хрипло произнес:
− Да ты сам посуди. Язва просто огромна, расположена в самой опасной области. Это раз. В медкарте прочел, что ты строитель, вечно в разъездах, работа нервная, поесть вовремя не дают, а про диету я просто молчу. Это два. А в-третьих, четвертых и пятых, в тебе есть нечто... Ты ведь из тех, кто не бросит порученное дело, родной коллектив, друга в беде? Ты же у нас энтузиаст, так ведь! Ты из тех, кто умирает на рабочем месте или, там, в окопе. Разве не так? Ну что, по сто пятьдесят, не чокаясь!
Возвращался домой, ругаясь как сапожник. Вокруг − тьма, в душе мрак, хоть бы слезинку выдавить − так нет, сухой как лист. И вдруг вспомнил, как в юности старая цыганка цапнула меня за руку, поднесла ладонь к глазам и весело так сказала:
− Торопись жить, молодой! Вряд ли Христа переживешь.
− А если повнимательней посмотреть? − легкомысленно предложил я, протянув последний рубль. Она для виду покрутила мою руку и ворчливо произнесла:
− Но если изменишься так, что и мать родная не узнает, то можешь и до глубокой старости дожить. − Поглядела мне в глаза и добавила: − Хотя, это вряд ли. Вы, молодые, все порченные − в Бога не верите, старших не слушаете!
Это случилось на второй день великого всесоюзного майского запоя. Под конец праздников предсказание с массой другой информации из головы выдуло штормовым пьяным ветром.
Так, считаем: сейчас мне где-то около двадцати четырех, плюс восемь, получается тридцать два, то есть года не доживу до тридцати трех. Сходится. Я-то думал, что забыл предсказание цыганки, а оно тут, в голове, сидит, как заноза. Что же получается, врач сегодня подтвердил ранее вынесенный приговор. За воспоминаниями, за арифметическими подсчетами, за разгоряченной ходьбой по ночной улице без единого фонаря, добрался до общежития. Ноги сами принесли меня к двери штатной ведьмы, я постучал в дверь с номером тринадцать. Загорелая до черна, в дешевых бусах, в сальных волосах, торчащих во все стороны, в длинной юбке с разрезом от бедра до пола − Элла, увидев в моей левой руке бутылку темного стекла, впустила и повела под руку прямо к столу, накрытому желтой выгоревшей газетой. Жила девушка в комнате на троих одна, потому как о ее ворожбе ходила дурная слава, и не то что жить с нею под одной крышей, но даже встречаться взглядом опасались − а ну как проклянет или какую другую пакость наведет. Мне-то терять нечего, поэтому и появился пред ее черные очи.
− Слушай, Эль, ты не посмотришь на мою ладонь?
− Зачем? − брякнула она, разливая по граненым стаканам жидкость чернильного цвета. − Давай, Гош, махни, а то какой-то скучный.
− Зачем, говоришь... Да вот хочу узнать, сколько мне осталось. Я только что от врача, он мне такое наговорил, что хоть гроб покупай и ложись авансом.
− Да, наши врачи такие. Они и здорового на тот свет отправят и не поперхнутся. Ладно, давай лапку.
− Только, Эль, ты это... Всю правду мне расскажи.
Эля зажгла стеариновую свечу, поднесла к ладони, стала водить указательным пальцем и по "линиям жизни" Подняла глаза, прошептала что-то невнятное, помолчала. В тишине стало слышно как фыркает и стреляет брызгами свеча.
− Вот смотри сюда! − Эля повернула мою ладонь ко мне и показала пальцем. − Видишь, это линия жизни. Прямо посередине она обрывается. То есть да, ты можешь помереть лет в тридцать-тридцать пять. Но ты сюда посмотри! − Она ткнула пальцем в центр ладони. − Параллельно основной линии, еще до обрыва, зарождается новая линия жизни, которая набирает силу и уползает аж сюда, на линию сгиба. О чем это говорит?
− О чем?..
− Это значит, соколик ты мой яхонтовый, что скоро в твоей жизни произойдут такие перемены!..
− ...Что мать родная не узнает? − вспомнил я цыганку.
− Ага, типа того. Так что, Игорек, жить будешь долго и счастливо! Поздравляю.
Эля подняла на меня глаза. Они влажно сияли, в них отражалось пламя свечи, и оказались они вовсе не черными, а светло-карими. Что-то еще таинственное в них заколыхалось...
− А хочешь я продлю твою жизнь по-своему? − Девушка стала приближаться по-кошачьи. − Оставайся у меня, я тебе эту ночь такой долгой сделаю, тебе покажется, что ты целый год прожил, в блаженстве и безбрежной радости.
− Нет, нет, что ты, Эля! − Я вскочил со стула и загородился им как щитом. − Я не могу. Спасибо тебе за надежду, извини за беспокойство... Но − нет! Прости.
− А зря, − преспокойно ответила та и зевнула. − А то бы я тебе такое небо, в таких алмазах показала... Ладно, вали.
Внимательно выслушав Игоря, невидный человек в сереньком потертом костюме, в естестве которого почему-то ощущалась таинственная сила, рассказал свою историю.
Секретное спецзадание
Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят.
Арсений Тарковский. Жизнь, жизнь
С тех пор как я вошел в кабинет генерала, шеф не проронил ни слова. Я пил кофе, он же маячил от окна к столу и обратно, видимо набираясь решительности. С этим у него всегда были проблемы.
- Да тебе и делать ничего не придется, - наконец, выдавил начальник.
- Так может, мне вернуться на рыбалку, и оттуда ничего не делать? - съязвил я.
Как-то на банкете генерал сильно перебрал, обнял меня за плечи и рассказал то, о чем никто не знал. Шеф, мой шеф, мой бравый генерал, оказывается, с детства был патологическим трусом. Воспитывал его очень строгий отец, который бил, ругал, издевался над сыном до самой своей кончины. Как водится в нашем ведомстве, сын пошел по стопам отца, со временем дослужился до генерала, но так и остался мягким и нерешительным человеком. Если честно, это люди моего департамента делали всю работу и заодно его карьеру.
- Поехать на объект все же придется, - мотнул лобастой головой генерал.
- В случае обострения, могу я запросить подкрепление?
- Ни в коем случае! Прости...
- Опять одному?.. - спросил я укоризненно.
- Тебе не впервой, справишься. Я в тебя верю. Хм-хм... Мы в тебя верим.
Генерал протянул конверт, я вскрыл его и ознакомился с вводной информацией. Да, маловато. Все как всегда. Ладно, разберемся на месте.
Наша контора с некоторых пор обрела финансовую самостоятельность. Если раньше мы сдавали в казну все найденные ценности, то сейчас законная четверть оставалась у нас. Если раньше у работников, которым приходилось рисковать жизнью, не было материальных стимулов, теперь они появились. А еще у нас отсутствовала такая неприятность, как коррупция. Зачем воровать, если мы все способны неплохо заработать и за пару лет "сколотить немалое состояние". Бывало, заработав приличные деньги, некоторые молодые сотрудники уходили, но растранжирив состояние, возвращались. И неважно, что у нас имелся один очень хитрый департамент, который помогал беглецам растратить деньги, в конечном счете, мы все заинтересованы в стабильности кадрового состава, выучить хорошего специалиста стоит немалых средств и времени.
Номинально я числился начальником департамента специальных операций, но поруководить мне никак не удавалось, генерал утешал меня тем, что нет лучшего тренера, чем играющий, нет лучшего начальника, чем отсутствующий, хм-хм. Как и в этот раз, направляли меня на задание в одиночку. Другой бы на моем месте возмутился, потребовал особых преференций, в конце концов в непосредственном огневом контакте с бандитами и силовиками каждый рискует жизнью. Только у меня был секрет, о котором никто не знал точно. Какой - объясню чуть позже, или нет... Лишь некоторые сотрудники догадывались о чем-то, обозначая это явление примерно так: "храброго и пуля не берет", "все равно умирать, так лучше как настоящий мужчина в бою" или: "псих - он и в Африке, и в конторе псих, потому что отсутствие инстинкта самосохранения, как известно, является психопатологией". Зато завистников у меня точно не было ни одного, ну кому захочется один на один выступать против целого коллектива головорезов, к тому же без оружия и связи.
На этот раз мне доверили разыскать и вернуть отчизне вагон золота, похищенный во время транспортировки его из мест добычи в спецхран. Схема работы до скуки проста и обкатана до мелочей. Дело в том, что психология воришек примитивна до безобразия. Сначала человек лишается разума, подхватывает заразу жадности и собственно ворует. На втором этапе разложения он обязан спрятать и сохранить награбленное, для чего вполне может уничтожить свидетелей. Но что толку от денег, которые лежат мертвым грузом в тайнике, - их же хочется тратить, поэтому необходимо их легализовать, или "отмыть". На каждом этапе существует опасность проколов, недочетов да и просто предательства, что дает таким как мы возможность вмешаться и сделать свое дело. Да и потеря трезвомыслия на первом этапе, также повышает шансы успешного поиска и возврата ценностей.
Итак, в городе появляется, неизвестно кто и неведомо откуда, незнакомец средних лет именно такой, чтобы никто не смог его вспомнить и описать. Глянул - ничего особенного, лох каких тысячи - отвернулся и сразу же забыл: самое большее, что останется в памяти, - расплывчатое серое пятно. В кармане его серенького пиджачка набор документов на имя, скажем, Олега Павлова, в бумажнике - небольшая сумма денег. Это я. Здрасти. Где тут у вас тетки, сдающие комнату? И вот я сижу на кухне избушки, за круглым столом, накрытым клеенкой и с аппетитом хлебаю картофельный супчик с килькой. Очень душевный супец, теть Жень, а не скажешь, у кого здесь самые высокие заборы и самая многочисленная охрана из бритоголовых бандюганов. Кому, как ни бедной старушке знать, где скрываются самые главные ворюги города, ведь она уверена, что именно они обокрали ее лично и остальных честных трудящихся. Зачем это мне? Да может попробую устроиться к ним на работу, ну там вахтером или сторожем... Ну не знаю, Олежек, попробуй, конечно. А идти к ним на ферму-ти - прямичком по проселку до леса, а там одна дорога идет - и прямо к ним, паразитушкам.
На проходной вышеуказанной фирмы меня обыскивают, допрашивают и в наручниках ведут к начальнику охраны. Да, им нужен работник с высшим образованием, чтобы наладить систему сигнализации. Что? Ты еще умеешь строить, водить и знаешь компьютер? А у нас как раз троих замо... как его, уволились, так что давай, приступай к работе. Одно условие: жить, питаться и одеваться будешь здесь, за ворота только в горизонтальном положении, гы-гы-гы, ну ты сам понимаешь!.. Все, иди, работай, деньгами не обделим... может быть... если дотянешь до конца месяца, гы-гы. На моем обычном лице, без каких-либо функциональных признаков опознания, все время внедрения в преступную группировку, не сходила едва заметная вежливая улыбка беспечности и доверия к новому начальству. Такого наивного трудягу подобные сообщества используют по максимуму, а чтобы не платить денег, устраняют, для чего где-то в чаще леса имеется кладбище или даже компактный крематорий. Жадные человекообразные существа, даже если они мультимиллионеры, скорей собственную руку отгрызут, чем добровольно расстанутся с какой-нибудь тысячей грязно-зеленых бумажек. Из-за чего и горят.
Быстро войдя в курс дела, налаживаю сигнализацию, разумеется, ввожу в систему собственные коды её отключения. По ходу дела, узнаю подробную схему расположения помещений и их назначение. Выясняю для себя, что наиболее вероятное место хранения золота - помещение на втором подземном этаже. Там имеется собственная круглосуточная охрана из самых отморозков, преданных хозяину, прошедших горячие точки. Мне удалось протянуть в бункер антенну, установить телевизоры, что начальником охраны было встречено как забота о таких же как я трудягах, умирающих от скуки. Может, хоть при телике будут меньше пить и курить-нюхать разную дурь. Бандиты, всю жизнь привыкшие бегать, стрелять, рисковать жизнью, в охране, да еще под землей, потихоньку сходят с ума, расслабляются, теряют бдительность. В этом для меня большой плюс.
Мне же для того, чтобы убедиться в наличии золота на складе, придется их устранить, как-то. А что вы думаете, ребятки, я сюда как в детский мир пришел, мягкие игрушки выбирать. Нет, парни, работать буду по системе айкидо: вашу силу направлю против вас же. А мне убивать нельзя, не гуманно это.
Ну вот и все. Подготовка операции завершена. "Пан атаман, кони стоят пьяные, хлопцы запряженные!" В наилучшее время, когда бойцы расслаблены и отчаянно борются со сном, я отключаю сигнализацию. Бесшумно проникаю в сектор охраны, выключаю свет, бросаю под ноги бандитов шумовую гранату и укрываюсь в крошечной комнатке со щитом управления сигнализацией. Я приготовил укрытие заранее, на всякий случай, обив дверь листом бронированной стали. Включил крошечный экран, который мне демонстрировал взаимную перестрелку охранников. Выстрелы, разумеется никто, кроме меня не слышит. Ну вот, кажется помешать мне больше некому, во всяком случае, на этом уровне. Я поднялся на первый этаж, отключил сигнализацию и освещение здесь. Стрельба четырех боевиков не могла остаться незамеченной наружной охраной. Еще двое вооруженных короткими автоматами парней влетели в "расстрельную комнату", и спустя пять секунд все затихло.
Вроде бы все, можно уходить и сообщать начальству местонахождение хранилища золота. Дальше уже не моя работа. Приедут специалисты, всё здесь уберут, вывезут презренный металл и скорей всего сравняют все тут с землей. И все бы ничего, если бы не бессонница главного вора. Или может, "предчувствие его не обмануло"? Неужто мне придется убирать его лично? Я конечно, имею такую возможность, но не имею желания.
Толстый мужчина в синем костюме вышел из лимузина и решительно распахнул входную дверь хранилища, следом лениво тащился водитель. Так, все понятно, план следующий: встать между ними на линию огня, заставить их испугаться и открыть стрельбу. Я дождался, когда выстроится необходимая композиция, пультом включил сирену и, дождавшись, когда оба мужчины поднимут оружие, упал на бетонный пол и откатился как можно дальше. Первым выстрелил водитель. Он, разинув рот, видел, как пуля на белой рубашке шефа пробила дырку, зачарованно любовался, как расплывалось красное пятно, как медленно оседало жирной тело хозяина, рука с пистолетом нелепо взлетела, толстый указательный палец механически нажал на спусковой крючок. Дальше все повторилось с водителем. Я лежал на холодном бетонном полу и боковым зрением фиксировал окончание операции.
Как всегда, без единого выстрела с моей стороны, ликвидирована преступная группировка. Я сел в оставленный лимузин, выехал за территорию, тщательно закрыл ворота и позвонил генералу. До приезда группы перевозчиков у меня было минут пятнадцать. Я включил радио, нашел приятную музыку и погрузился в легкую дремоту.
− Эй, дружище, − воскликнул Игорь, − а как насчет секрета? Ты же обещал раскрыть его чуть позже!
− А, ну да, секрет... Если честно, то никакого особого секрета нет. Просто однажды мне довелось побывать в далеком монастыре. У меня тогда врачи обнаружили неоперабельную опухоль, и мне ничего не оставалось, как надеяться на чудо. Молодой энергичный настоятель получил из моих рук пухлый конверт, поселил в лучшую келью, исповедал и наутро причастил Святых тайн. В ту ночь я не спал, лежал в абсолютной тишине, перебирал монашеские четки и умолял Бога взять меня на Небеса до наступления боли. Мне рассказывали знакомые медики, что самое страшное для онкологических больных, это последний месяц, когда боль огнём растекается по всему телу и мучает непрестанно. Почему-то я не боялся смерти, а длительная боль пугала.