Annotation
Свобода - это круг нашего вращенья, к которому мы прикованы цепью. Притом что длину цепи мы определяем сами - так сказал Заратустра (а может, и не он).
Прудков Владимир
Прудков Владимир
В золотой долине
Вокруг сияли сотни ярко-желтых солнышек золотого шара, а на безоблачном небе склонялось к горизонту одно-единственное уссурийское солнце. Его лучи дотягивались до голых плеч Мишки Сорокина и ласково, не припекая, согревали. Из открытого окна кухни было слышно, как скворчит на сковородке масло и бубнит радио. Мишка затянулся "Примой" и, испоганив чистое небо, выпустил густую струю дыма.
- Мам, - крикнул он, заинтересовавшись. - Включи-ка погромче.
Рассказывали про сумасшедшего скульптора, который вылепил женщину, влюбился в свое изделие и попросил богов оживить скульптуру. Чем кончилась эта история, Сорокин не узнал. Из соседней квартиры врубилась песенка о художнике, который подарил возлюбленной аж миллион алых роз, полностью распродав имущество и оставшись нищим.
На другой стороне улицы стоял такой же многоквартирный барак, и в крайнем окне, между шторами, появилась фигура девушки в зеленой футболке. Мишка в приветствии вскинул руку.
Девушка заметила его, ответно кивнула. Он ткнул себя в грудь и потопал пальчиками одной руки по ладони другой. Жест, понятный пятилетнему ребенку: можно зайти?.. Шторы, насыщенно желтого цвета, задернулись. Мишка вздохнул, загасил сигарету и кинул окурок в буйные заросли цветов, а потом пошел собираться на работу. Во вторую смену. По правде сказать, с напрочь исчезнувшим энтузиазмом...
За ужином мать сообщила последнюю новость: снос их барака и переселение в новую квартиру опять откладывается.
- В связи с чем? - спросил он, уплетая жареный картофель столовой ложкой.
- В связи с башнями-близнецами, - пояснила мать.
Мишка, как и все, знал и видел по телевизору теракт в Нью-Йорке, но привязать к своим баракам сразу не смог.
- Причем тут башни-близнецы? - не понял он.
- Не знаю, - ответила мать. - Так районное начальство объяснило.
И, подумав, Мишка все-таки вник в логику начальства. Дескать, в мире такое творится - массовый террор, убийство тысячи ни в чем не повинных людей, возможный конец света, а вы тут со своими бараками лезете. Налопавшись картошки и запив чаем, он вышел из дома, сел на автобус и благополучно проехал центр города с его соблазнами - кафешками и забегаловками, украшенными незатейливой рекламой. И вообще, все шло отлично. Кондукторша, грузная женщина с родинкой на левой щеке, отоварила билетом с номером: 777-769, - и он тотчас, проделав несложные арифметические подсчеты, протянул ей полста рублей:
- Барышня, оторви-ка мне еще восемь штук.
Ей что - жалко? Она выполнила необычную просьбу пассажира и, таким образом, он стал обладателем счастливого билета из одних семерок. Как тут было не припомнить, что именно под седьмым номером несколько лет играл в юношеской команде по футболу - левым хавбеком. И, в общем-то, успешно играл, считался перспективным малым...
Прямо по курсу уже показались высокие трубы ТЭЦ. Сюда он устроился по протекции, ему платили приличную зарплату, и сейчас последняя получка приятно умещалась в кармане его джинсов.
- Тормозни, друг! - вдруг взмолился он, обратившись с просьбой к водителю.
Дело в том, что на выезде из города, в самом последнем сквере, продавали пиво. Из большой бочки на колесах. Какой-то мужик поднес кружку к губам и, натужившись, сдул пену. Водитель вполне мог пренебречь просьбой: вне остановки не положено! Но, черт бы его побрал, взял и тормознул, и двери распахнул.
Пришлось сойти и осуществить острое, внезапное возникшее желание. Взяв кружку, Сорокин приложился, выпив примерно треть. Еще можно было успеть на работу, но тут на его беду появился Сашок, знакомый парнишка.
- Мишель, возьми и мне кружку, - попросил он. - А то я сегодня по нулям.
Сорокин поморщился, недовольный тем, что его назвали женским именем, но кружку взял - жалко, что ли. На этом его благотворительная деятельность не закончилась. Со стороны брошенного барака, в котором раньше размещалось шахтерское общежитие, показалась компания добрых молодцев, абсолютно независимых и свободных от работы, от норм и правил поведения - от всего на свете. Компанию возглавлял Стефаныч, признанный в городе практик и теоретик бомжей.
- А! Михуэль, - распознал он Сорокина. - Ты сегодня всех угощаешь?
И опять назвали по-иному, на этот раз ближе к истине. Дело в том, что обыкновенный русский парень Сорокин, в паспорте значился, как Мигуэль.
- Мне некогда, - сделал он еще одну попытку отделаться.
- А мы и не задерживаем, - сказал Стефаныч. - Купи нам по кружке и чеши по своим делам.
- Может, и брать не на что, - пробурчал Мишка-Мигуэль и тут же рассердился на себя за попытку вывернуться. - А может и есть... да не про вашу честь!
- И на что ты копишь, если не секрет? Неужели на бронзовый бюст себе, любимому?
- На первоначальный капитал, - попытался вывернуться Сорокин. - Хочу бизнесом заняться.
- Ну, ты совсем ожидовел, - удивился Стефаныч.
Его адепты поддержали главаря возмущенным гулом. Их собралось человек семь, а по составу - настоящий интернационал. Трое - славянской наружности. Четвертый, судя по всему, потомок немногочисленного племени Дерсу Узала; а пятый - несмелый, стеснительно улыбавшийся, - кореец или, возможно, китаец. Еще один, смуглый, чернявый, возможно имел цыганские корни. В самом же предводителе, судя по физиономии, обросшей темно-рыжей бородой, текла и татарская кровь.
И Мигуэль Сорокин, не в силах стерпеть такого навала, сдался. Купил им всем пива и себе еще взял. Кто-то изъявил желание сбегать в магазин, взять чего покрепче, и он, преодолев в себе пограничный барьер бережливости, щедро субсидировал. "Это ж я эксперимент провожу, - оправдывал себя. - Выясняю, есть ли предел стремления к халяве".
Главный теоретик бичей добавил водки в кружку с пивом, сделал большой глоток, огладил бороду и авторитетно сказал:
- Хорошо жить!
- Ну, а жить хорошо - еще лучше, - добавил Мишка, воспользовавшись известной поговоркой.
- А вот это в корне неверно, - снисходительно возразил Стефаныч. - Как только начинаешь препарировать жизнь по категориям "хуже-лучше", вся ее прелесть улетучивается. Надо любить жизнь прежде рассуждений о ней.
И все бичи громкими возгласами поддержали главаря.
Меж тем компания множилась. Проходившие мимо, совсем посторонние и незнакомые Сорокину люди, спрашивали, что отмечают. "Жизни радуемся", - за всех отвечал Дерсу Узала, помощник Стефаныча по связям с общественностью.
Остановил эксперимент Сашок, парень молоденький, но ушлый. Он с Мишкой ходил отливать в кусты и предложил отправиться к девочкам, прямым текстом подсказав, что хватит этих бездельников поить. Сам он тоже пока нигде не работалё но бездельником себя не считал.
И в магазине Сашок инициативу прибрал в свои руки. Настоятельно советовал, что брать, не забыв про французское шампанское, шоколадные конфеты и фрукты. Поистине удивительная щедрость за чужой счет. Мишка заторможено соображал: а если б ему набрать столько всего и с этим добром набиваться в гости к девушке в зеленой футболке... может, выгорело бы? Или желтые шторы задернулись бы в любом случае?
Он ни словом, ни жестом не остановил разохотившегося паренька, только добавил свое:
- Ну, шампань купили... Может, еще и шампуни прикупить?
- Зачем?
- Чтобы наших девочек отмыть.
Однако Сашок решил сэкономить на шампуни и сказал, что об этом девчонки должны побеспокоиться сами.
Пошли к городу, удаляясь от ТЭЦ; Мишка только оглянулся, отметив, что теплоэлектроцентраль успешно функционирует и без его участия, судя по черному дыму из высоких труб.
Сашок завел в обшарпанную пятиэтажку, ремонт которой тоже, наверно, откладывался из-за теракта в Нью-Йорке. Слава богу, подниматься по выщербленным ступенькам не пришлось. На площадке первого этажа парень остановился, пригладил кудри, поплевав на ладони, и уверенно вдавил кнопку звонка. Мишке нечего было приглаживать: он всегда предпочитал короткую спортивную стрижку. Дверь открыла симпатичная брюнетка, прожившая на белом свете ну никак не больше восемнадцати годков.
- Принимай, Света! - радостно крикнул Сашок, поднимая вверх сумку с покупками.
- Заходи... те, - прибавила та, увидев за знакомым парнем неизвестного ей мужчину. Да, Мигуэль, много уже повидавший, смуглый, как будто подкопченный на вертеле жизни, выглядел старше своих лет.
В комнате сидела старушка. Она поворчала себе под нос и спряталась в чулане. А Света, пошептав с Сашкой, удалилась и минут через пять привела подружку. Мишка даже имени ее не запомнил, а когда они, посидев за столом, попарно уединились по комнатам, и он стал расстегивать пуговички на ее кофте, она вдруг посмотрела на него с ужасом и стала дико верещать.
Он ничего не понял. На недотрогу вроде не похожа. Из другой комнаты прибежала полуголая Света и разъяснила, что ее подруга весной простудила почки, страдала от этого, но в больницу до сих пор не обращалась.
Вызвали скорую, позвонив от соседей, и врач - молодой мужчина с бородкой - влепил укол. После чего тоном, не допускающим возражений, объявил, что больную надо везти в больницу.
- Кто будет сопровождать?
Хозяйка квартиры, а вслед за ней и Сашок моментально повернулись к Сорокину, и он оказался крайним. В машине, врач, севший рядом с водителем, повернулся к Мишке со странным требованием:
- Вы сядьте поближе к изголовью, чтобы больная вас постоянно видела. - А затем продолжал давать указания. - Возьмите ее за руку.
И опять Мишка подчинился. Ладошка у больной была холодная, глаза прикрыты.
- Вы не молчите, говорите ей что-нибудь.
Мишка пожал плечами, но и на этот раз подчинился.
- Ты потерпи, не умирай, - попросил он. - Мы мигом примчим в больничку, а там нас ждут хорошие тети и дяди в белых халатах. Они тебя подлечат, и мы... (тут он на секунду задумался; чего могла желать эта молодая девчонка?)... и мы с тобой еще сходим на дискотеку. Тебе какая музыка больше нравится?.. Что говоришь? (у нее глаза приоткрылись, и губы шевельнулись)... А мне так больше по вкусу ансамбль духачей под руководством моего старшего братана, Петра Алексеича. Небось, видела, как они по улице впереди... (похоронных процессий, хотел сказать, но спохватился)... праздничных колонн вышагивают...
Впаривал ей, хотя прекрасно сознавал, что уже давно никакие праздничные колонны по улицам не ходят, а про то, что когда-то было, оставшись в его детских воспоминаниях, она по молодости лет не ведает. И вообще, слышит ли?.. Сомневался, но все-таки продолжал:
- И я сам иду вслед за музыкантами. В руках у меня флажок, и я помахиваю в такт музыке. На улице тепло, светло, жить хочется долго и беззаботно, как Стефанычу... - он спохватился, что девчонка лидера бичей не знает, и поправился: - как и любому другому человеку...
- Флажок-то какого цвета был? - вдруг, перебив, поинтересовался доктор.
- Ась? - переспросил Мишка. - Да какая разница!.. Музыканты трубят - трамтарарам, барабанщик бухает - бум-бум, мой братан оглядывается и улыбается мне. А вечерам он со своей дружиной играет в парке на танцплощадке. Бывало, я с пацанами бегал туда, но нас не пускали. Мы из-за прутьев наблюдали, и так хотелось повзрослеть. Вот туда я тебя и свожу, когда ты подлечишься. Наверно, сейчас там дискотека, я давно не бывал. Правда, я не большой любитель прыгать под негритянскую музыку, но за компанию и удавиться горазд. И танцевать я не очень. Но ты простишь меня, если наступлю на твою босоножку?..
Доктор одобрительно кивнул, слушая его болтовню. Мишка продолжал держать руку девушки. Ее ладонь разогрелась и сделалась горячей. Глаза расширились, и темные зрачки в упор глядели на него, будто запоминая.
- Док, а теперь у нее, кажется, температура.
- Организм борется, - отозвался врач. - Думаю, все обойдется. И вы меня еще на свадьбу позовете.
- А как же, - подыграл ему Мишка. - Тебя в первую очередь. Самым дорогим гостем будешь.
В больнице пациентку перегрузили на каталку. Сорокин и перегружал. Машина уехала, а к прибывшим вышла худенькая, бледная медсестра. Она не очень торопилась.
- У больной температура, - напомнил Мишка.
- У меня тоже температура, - отпарировала она.
- Так что ж ты, больная, работаешь?
- Некому больше, - с неохотой и раздражением пояснила. - Сменщица не пришла.
Тут он припомнил, что тоже не вышел на работу, и ему несдобровать. Еще вопрос, уговорит ли Митрич, сменный мастер, кого-нибудь поработать вместо него, разгильдяя с испанским именем.
- Почему она, такая-сякая, не пришла?
- Ты давай, не болтай, а кати прямо по коридору в рентген-кабинет.
- А без рентгена нельзя?
Медсестра не удостоила ответом. В рентген-кабинете им командовала уже другая женщина, тоже по виду уставшая, с серым, нездоровым лицом. Он подумал, что им, сотрудникам, самим лечиться надо.
- Раздень до пояса!
"Ничего себе, мне еще и раздевать!" - но он сделал то, что не доделал на квартире у Светы: расстегнул девице все пуговички на кофте и оголил тело. Под кофточкой одежды не было. Он посмотрел на ее небольшую, крепкую грудь, потом на лицо, обрамленное золотистыми кудрями. Она вдруг открыла глаза и глянула на него. Хотя, возможно, и не на него, а просто на белый свет. А он улыбнулся и глупо сказал:
- С возвращеньицем!
Потом велели везти в операционную, и он вяло подумал: "Неужели мне и оперировать придется?" Но туда не пустили и от дальнейших услуг отказались. Правда, велели зайти в приемную. Там сидела еще одна медсестра или, возможно, врач - толстая и одышливая. С места она не вставала.
- Имя? Фамилия?.. - спросила, собираясь записывать.
На дворе уже стояла глубокая ночь. Его потянуло на сон.
- Сорокин. Михаил Серафимович, - чтобы не дразнить гусей, назвался по-простому, как предпочитала называть мать.
- Да не вас! Той, которую вы сопровождаете.
Пришлось напрячь извилины.
- Изабелла. Аркадьевна. Конопацкая.
Вопросы сыпались один за другим. Число полных лет. Адрес, по которому зарегистрирована. Место работы, учебы... Немного напрягся с возрастом. Обеспокоили детские конопатинки на лице. Наверно, еще несовершеннолетняя. Но лучше "состарить", а то мало ли, припишут статью за совращение малолетних.
- Восемнадцать ей.
Зато на все остальные вопросы, разохотившись, ответил с фантазией. Сделал девчонку студенткой филиала московского юридического института и прописал на центральной улице.
- Кем доводитесь больной?
Ну и дура же эта баба. Доктор со скорой сразу определил, а она до сих пор не может сообразить.
- Женихом, естественно.
- Почему документы с собой не взяли?
- Ну, вы даете. Что ж мы, приглашенные на помолвку к ее подруге, документы должны с собой таскать?
- Завтра принесите. Паспорт, медицинскую книжку и страховой полис. - Женщина взглянула на большие настенные часы. - Не завтра. Уже сегодня.
Мишка освободился и вышел на улицу. Темная ночь, только ветер свистит, остужая уши. Машин не видно... Нет, проехала одна, ослепила фарами, но не остановилась. Он поежился и вернулся в больницу. В коридоре сидели люди, ожидавшие приема и новостей о своих близких, доставленных сюда. Мишка приметил незанятую банкетку и присел, а потом и прилег, подогнув ноги и положив под голову ладонь.