Мора сделал шаг назад - чтобы раствориться в сумраке, в паутине коридора, и не мешать, и ничего не упустить. От немецкого князя Мора в тот момент многого ожидал - но никак не того, что случилось. С грацией пантеры степенный благородный остзеец влетел во взбитые перины и сжал Рене в объятиях, так, что хрустнули кости. Тот пытался вяло сопротивляться:
- Брысь... с постели... в сапогах...
- Рене, Рене, сукин ты сын, - вполне счастливо выдохнул агрессор, ослабляя хватку, отстраняясь, но и не думая слезать, - И не врал мой цыган, ты и в самом деле с бородой...
- Что, омерзительно? - беспомощно улыбнулся Рене.
- Все равно красивый...- отвечал "месье Эрик", и было в голосе его такое, что Мора отчего-то сразу перехотел наблюдать за исторической встречей. В сущности, он все уже про них понял. Друзья, враги...Мора спустился вниз, к печке - Левка с гвардейцем самозабвенно резались в карты.
- Садись к нам третьим, - предложил добродушно Левка.
- Не надо, все цесарцы - шулера, - заартачился служивый, а Мора только отмахнулся:
- Нет, не хочу.
Он сел в уголок, потрепал по загривку старого знакомого - Балалая, и пес доверчиво положил брудастую морду на Морино колено. "Они же старые, - размышлял сердито Мора, - и каждому по сто лет в обед, хотя, конечно, оба хорошо сохранились. Что значит бездельники, всю жизнь тяжелее хрена ничего в руках не держали - и на старости лет вполне себе красавцы. Но кто бы мог подумать...Да, жизнь наполнена сюрпризами - только успевай расхлебывать".
Плаксин постучал и по старой своей привычке вошел, не дожидаясь ответа - Рене сидел в алькове и при свете шандала листал какую-то инкунабулу из коллекции графа Арно.
- Представь себе, Сашхен, у твоего Арно неплохая библиотека - я нашел Вийона и, кажется, это его прижизненное издание.
- Арно француз, - пожал плечами Плаксин, - А где же гуляет наш Мора?
- Повел фройляйн Мегид знакомиться с маэстро Керншток, - неуловимо поморщился Рене, - ты пришел порадовать нас? Принес весточку от нашего ювелира?
- Смотрите, - Сашхен уселся на край кровати, вытащил из-за пазухи сверток и разложил на покрывале свои сокровища - четыре перстня с одинаковыми камеями.
- В мое время камеи считались бесхитростным украшением, - Рене примерил один из перстней, посмотрел на свою руку, все еще изящную, - фу, куриная лапа. А камея - смотрится омерзительно, - и стряхнул кольцо с пергаментной лапки обратно на покрывало.
- Время массивных камней миновало, сиятельная милость, - напомнил Сашхен Плаксин, - пришло время скромного, классического декора.
- Фу, - повторил Рене, - со временем все делается только хуже. Оставь мне эти недоразумения, я наполню их содержимым. Завтра сможешь зайти и забрать - перед спектаклем. Во сколько мы ждем портниху?
- Сейчас два пополудни - значит, вот-вот, - сообразил Плаксин.
- Что ж, мы с тобою займем ее, пока не вернутся поклонники живописи - по крайней мере, в своей способности занять портниху я уверен, - Рене собрал перстни и спрятал в шкатулку, - Незачем лишний раз на них смотреть.
- Скажите, Рене, - Плаксин придал своему скрипучему голосу максимальную проникновенность, - куда вы направитесь, когда все закончится?
- Зависит от того, как наш банкир разделит дивиденды, - лукаво улыбнулся Рене.
- Ваша милость, - укоризненно протянул Сашхен, - вам-то грех опасаться за дивиденды. Я от себя готов оторвать - и отдать вам...
- Это нерационально с твоей стороны, Сашхен, - поднял брови Рене.
- Вместо двадцати лет в русской ссылке - двадцать лет в Париже, среди приключений и гризеток - за такое не жаль не то, что дивидендов, ничего не жаль. Двадцать лет жизни, прожитой сказочно - благодаря вам. Я ваш должник.
- Жаль, что сам я не имею такого кредитора, и прекрасно просидел почти двадцать лет в русской ссылке, - легко вздохнул Рене, - и ни слова про герцога! С ним у нас запутанная история, кредиты давно перемешались...
- А я хотел опять звать вас с собой, - смутился Плаксин, - или хотя бы вернитесь в Ганновер. Его светлость снимет с меня голову - если я вас потеряю.
- Прежде ему не было дела, - возразил Рене, - так что не пытайся меня ангажировать. Если финансы позволят, я отправлюсь в Петербург и сделаю предложение одной молчаливой синеглазой даме. Она примет меня любым - и как нищего прозектора Шкленаржа, и как облезлую старую перечницу.
- Есть еще один человек, который рад будет видеть вас любым, - напомнил Сашхен, - и он гораздо ближе.
- Думаешь, стоит сделать предложение герцогу? - рассмеялся Рене. Сашхен сдавленно хихикнул.
- Если же ты хочешь продолжать, - Рене сделался серьезным, - все эти экзерсисы с перстнями и ядами, то я - не буду. Завтра, после оперы, я торжественно сложу с себя титул господина Тофана - и делите его с Морой, как вам обоим будет угодно. У меня есть свобода воли - в отличие от господ Мегид, например.
- А что не так с господами Мегид? - не понял Плаксин.
- У ангелов нет свободы воли, - пояснил Рене, - они обречены вечно сеять смерть с крыши магистрата. А мне - как-то надоело.
- Воля ваша, сиятельная милость, - отвечал Плаксин, - мне-то вовсе не с руки продолжать, я должен вернуться к своей прежней службе.
- Роешь землю копытом?
- Соскучился по службе, - смущенно признался Плаксин, - Париж, гризетки - здорово, конечно, но пора и честь знать. Пес всегда помнит, кто его хозяин.
- А фреттхен? - вдруг спросил Рене.
- Эти не признают хозяев, насколько я знаю, - Сашхен посмотрел на Рене и понимающе усмехнулся.
Мора ожидал, что старая дева фройляйн Керншток окажется суровой сухощавой цаплей, а навстречу визитерам выкатился розовощекий жизнерадостный колобок в кокетливом, с лентами, чепце. Фройляйн Керншток приняла гостей в своей мастерской - здесь пахло краской и йодом, и солнечные лучи перекрещивались под высокими потолками, свет каскадом падал из стрельчатых окон, и картины стояли везде - у стен, на стульях, на мольбертах.
- Я помню ваши работы, фройляйн Мегид, - неожиданно густым голосом произнесла художница, - наша договоренность в силе, и я готова принять вас, как только вы будете готовы.
Левка ошалел от обилия картин, и от всей обстановки - кисти, тряпки, запах краски, растворителя, творческая атмосфера, пылинки, танцующие в горизонтальных лучах полуденного света - и чихнул, и выронил папку со своими набросками. Наброски веером хлынули по полу.
- Будьте здоровы, юноша, - пожелала Левке фройляйн Керншток. Левка вдобавок кашлянул, покраснел, как рак, и неловкими руками принялся собирать рисунки с пола. Мора не стал ему помогать, и на Аделаису скосил глаза - мол, не надо.
- Это - ваше? - госпожа Керншток неожиданно легко для своей сдобной округлости присела и взяла из-под ног, из-под носка своей туфельки два рисунка - господа Мегид на крыше магистрата и майолика в кирхе. Левка, заикаясь, - от всегдашней борзости его не осталось и следа - промямлил:
- Мое, госпожа художник...
- Дайте-ка остальное, - госпожа художник хозяйским жестом взяла у него папку, - Вы прежде учились рисовать?
- Нет, - признался Левка, - я самородок.
- Самоуверенно, - оценила госпожа Керншток, - вы черните и у вас обратная перспектива, как на иконах, но все равно это интересно. Вы даете характер - и у людей, и у вещей, а это, наверное, самое важное. Как вас зовут?
- Лев, - севшим голосом представился Левка и вдруг, словно вспомнив манеры Рене, припал губами к пухлой художничьей ручке.
- Это лишнее, - госпожа Керншток выдернула руку и вновь раскрыла папку - на портрете Рене - и повернулась к Море, - Это - вы?
- Нет, фройляйн, это другой человек, - покачал головой Мора, - вы позволите нам посмотреть картины?
- Конечно, - небрежно отмахнулась фройляйн и вновь вернулась к Левке, - вы делаете глаза слишком большими, с чересчур широкими зрачками - это придает выразительности, но неверно с точки зрения анатомии...
Мора взял Аделаису под руку и повел мимо ряда картин:
- У вас уже все хорошо, пусть они договорятся, - прошептал он девушке на ухо, - может, она и Левку возьмет в ученики.
Аделаиса кивнула - на лице ее были написаны недоумение и ревность. Мора заметил это.
- Не злитесь, фройляйн, - утешил он, - Левка - мальчик, вот госпожа художница им и увлеклась.
- Не пытайтесь меня успокаивать, - начала сердито Аделаиса, ушла вперед вдоль ряда портретов и вдруг обернулась, - Смотрите, Мора! У него лицо, как у вас!
Она пусть взволнованно, но шептала. Мора подошел - с неоконченного портрета, называемого художниками дивным словом "этюд", смотрел на него старый острожный приятель Шило - плешивый, без ноздрей, с пороховыми татуировками на лбу и щеках. Буквы "в", "о" и "р".
- Где вы видели мое лицо? - Мора, простой человек, повернул Аделаису к себе и сжал ее плечи. Он тоже спрашивал шепотом - чтобы не услышала хозяйка.
- Отпустите, чудовище, - тихо рассмеялась Аделаиса и сняла его руки со своих плеч, - В доме же, я смотрела на вас из-за гобелена. Что значат эти буквы на лице?
- Это клейма, - глухо отвечал Мора, - клейма русской каторги.
Мора взял портрет от стены - этюд был маленький, размером с Левкину папку - и с картиной в руке приблизился к фройляйн Керншток. Фройляйн водила пальцем по одному из Левкиных рисунков, басовито ворковала что-то, Левка благоговейно внимал.
- Простите, что прерываю вашу беседу, - начал Мора, держа портрет перед собой, - я хотел бы купить эту картину.
- Эту? - удивилась фройляйн Керншток, - Это же этюд, подмалевка... Я не собиралась ее продавать.
- Здесь нарисован мой друг, - проговорил Мора внушительно, - мой давний потерянный друг. Вы не скажете мне, госпожа Керншток, что сталось с моделью? Давно ли он вам позировал?
- Этот татуированный господин - кучер банкирши Мартины Гольц, я писала ее портрет, - припомнила художница, - он согласился попозировать мне, очень уж необычная внешность. Свой портрет госпожа Гольц увезла домой, в Кенигсберг, а этот набросок остался у меня.
- Давно ли госпожа Гольц вам позировала? - спросил Мора.
- Месяц назад, а то и меньше, - госпожа Керншток с веселым любопытством смотрела на изящного, утонченного господина, за долю секунды превратившегося в растерянного и нелепого бедолагу - и сейчас собиравшего себя по крупицам, как вазу из осколков, - Вы знакомы с госпожой Гольц?
- Знакомы, - Мора с трудом вернул на лицо невозмутимую маску, - Мы с нею скитаемся по Европе, как параллельные прямые по вселенной Евклида, и все никак не можем пересечься. Вы продадите мне портрет?
- Он не продается, он нужен мне для жанровой сцены, - извиняющимся тоном проговорила художница, и обернулась к Левке, - Когда вы сможете начать обучение?
- Послезавтра, - с готовностью отозвался Левка, - явлюсь к вам с вещами. Завтра мы в опере.