- А я? - Аделаиса подошла бесшумно и теперь стояла с сердитым лицом, - Или мне следует вернуться домой?
- И вы приходите, - примирительно прогудела фрау Керншток, - когда вы будете готовы?
- Тоже послезавтра, - сквозь зубы процедила Аделаиса.
- Отлично, явитесь вместе.
Гостиная господина Арно на один вечер превратилась в примерочную - прибыла портниха, и манекены с полусшитыми нарядами украсили покои почтенного графа. Когда Мора вошел - Плаксин вертелся перед зеркалом в чем-то лазоревом, и портниха булавками подкалывала к его одежде подкладку. Рене полулежал в кресле в обычной своей ленивой позе, в наряде, словно созданном для райской птицы.
- И кто из нас после этого цыган? - насмешливо поинтересовался Мора, смерив взглядом пышное облачение своего "Папи".
- Все еще ты, сынок, - Рене текучим, совсем кошачьим движением поднялся с кресла и сбросил с плеч попугайский жюстикор, - Я всего-навсего взял его померить. Забавное сочетание цветов. Завтра я буду в этом, - Рене кивнул на манекен, облаченный в каштановое с серебром.
- Месье, где же мадемуазель? - по-французски спросила портниха, - Вы обещали, что будет еще мадемуазель.
Плаксин крякнул - в него вонзилась булавка.
- Вот-вот появится, - пообещал Мора.
- Я отыскал для Левки ливрею цветов Арно, - похвастался Плаксин, - только в плечах придется расставлять и в талии - у господина Арно никогда не было таких могучих слуг.
- А какие цвета были у ваших слуг, Папи? - спросил Мора у Рене.
- Черно-оранжевые, - отчего-то поморщился Рене, - впрочем, у курляндцев почти такие же. Как наша фройляйн, приняли ее в ученицы живописца?
- Вы будете смеяться - приняли даже Левку, и еще с большим удовольствием, нежели фройляйн Мегид, - поведал Мора, - Ваш портрет произвел на госпожу Керншток неизгладимое впечатление.
- Мне будет недоставать Льва, - вздохнул Рене.
- Признайтесь, у вас слабость к монументальным демоническим мужчинам, - ехидно отвечал Мора. Плаксин покосился на него осуждающе, но Рене только рассмеялся:
- Умел бы фехтовать - вызвал бы тебя. Впрочем, ты не дворянин, куда тебе драться...
- А вы дворянин, Папи? - напомнил Мора. Рене собрался было ответить - какую-нибудь язвительную гадость - но в гостиную вплыла фройляйн Мегид. В женском платье у нее была и в самом деле "поступь богини в облаках". Рене вылез из своего кресла и поцеловал ее руку - а Мора смотрел и учился, пока не поздно. Он знал, что вот-вот им с Рене предстоит расстаться, и с удвоенным вниманием следил за своим наглядным пособием по дворянским манерам. Ведь потом все это придется изображать уже самому, без подсказки.
Портниха узрела свою "мадемуазель", оживилась и увлекла Аделаису в смежную комнату - примерять платье. Заметно было, что женщины-модели ей куда интереснее мужчин. Плаксин повесил утыканный булавками жюстикор на манекен тоже уселся в кресло:
- Стоит заранее разделить сферы наших действий. Вы, Рене, целуете ручку госпоже Штраус - у вас это лучше всех получается. Госпожу Штраус я покажу вам в ее ложе. Вы, Мора, спуститесь в партер - там с вами случайно столкнется тип, представившийся мне господином Кольбером. Вы легко найдете с ним общий язык, с вашими-то навыками. Двое моих, оставшихся, торчат по ложам - я разберусь с ними сам.
Рене сухо кивнул и отвернулся - словно разговор причинял ему физическую боль. "Что с ним будет?" - в очередной раз подумал Мора. Он тоже коротко кивнул Плаксину:
- Я понял вас, Сашхен. Завтрашней ночью я планирую отбыть в Кенигсберг, поэтому постарайтесь подбить наши финансы, по крайней мере, на данном этапе.
- Как вам угодно, - криво усмехнулся Плаксин, - Я вас понимаю. Фантастическая женщина - госпожа Гольц... Я бы тоже поспешил, если бы она меня позвала.
- Скучаете, модники? - Левка, чтобы войти, приоткрыл обе створки - таков уж он был, человек-гора. В лапах своих держал он сверток - что-то, спеленутое китайской шалью с синими птицами.
- Я слышал, вас можно поздравить, Лев - со сменой профессии, - тепло улыбнулся ему Рене, - вы теперь художник?
- Пока - от слова худо, - смутился Левка, - но мамаша Керншток обещала научить.
- Очень жаль, - вздохнул Рене, - я-то надеялся, что вы поедете со мной в Петербург...
- Нельзя мне в Питер, - признался Левка, - там, небось, мой портрет по сей день у полицмейстера на стене висит. Троих жандармов я там по молодости... того-с.
- Жаль, - с той же певучей интонацией повторил Рене, - мне будет не хватать вас, Лев. Я не смел и мечтать о таком слуге, как вы.
Левка смущенной горой приблизился к его креслу - живая иллюстрация к пословице о том, как гора идет к Магомету - и осторожно положил свой сверток на колени Рене:
- Это вам на память, папаша. Вроде, был у вас в ссылке такой - я помню, вы все о нем жалели. У меня и вовсе хозяев прежде не было, да и вы мне не совсем хозяин... Как Мора говорит - приятно было вместе поработать.
Рене развернул китайскую шаль - на коленях его стоял изящный сундучок для рукоделия, синий, с перламутровыми уголками. Внутри сундучка были спицы и крючки для вязания, тоже с перламутровой инкрустацией.
- Где ты это попер - в доме Мегид? - не удержался Мора.
- Обижаешь ты меня, - насупился Левка, - здесь, в Вене...
- Спер? - уточнил Мора. Левка кивнул.
- О, Салаи, Салаи... - непонятно и нежно похвалил Левку Рене, - спасибо вам, Лев, вы согрели мое черное старое сердце.
- Эх, Левка-Левка, - показательно оскорбился Мора, - столько лет мы с тобою, можно сказать, рука об руку, делили и горе, и радости, и утешал я тебя, и поддерживал, а подарок ты на прощание приносишь не мне, а бессердечной старой кочерге.
- Скучно будет мне без вас, - развеселился Плаксин. Дверка из смежной комнаты приоткрылась, выглянула портниха:
- Месье Рене! Мадемуазель приглашает вас - взглянуть, все ли comme il faut?
Рене показательно вздохнул, поднялся с кресла и поставил сундучок на сиденье:
- Прошу прощения, господа - но долг зовет.
- Летите, херувим, - позволил Мора.
Платье на Аделаисе было цвета богемской зелени, что хорошо к зеленым глазам, но никак не к серым, и румяные щеки не так чтобы очень выгодно оттенялись зеленым цветом, но Рене промолчал.
- Посмотрите, все - так? - волнуясь, спросила Аделаиса, и Рене ответил ей с ласковым своим безразличием:
- Я подведу вам глаза зеленым, и в сочетании с бирюзовыми лентами и пудрой - все будет - так. Не бойтесь, фройляйн, я не брошу вас один на один с венским высшим обществом. А вдвоем нам кое-как, может быть, и удастся завоевать его снисходительность.
- Вы жестоки вдвойне, подавая мне надежду, - прошептала Аделаиса - так, чтобы не услышала портниха.
- Она француженка, по-немецки почти не знает, - тоже шепотом отвечал Рене, глазами указывая на портниху - та подкалывала Аделаисин подол и виду не подавала, что понимает, - Я не даю вам надежды, я предлагаю вам свою помощь. Благодаря почтенному своему возрасту я давно списан со счетов, как галантный кавалер, и со спокойным сердцем могу накрасить ваши глаза, не роняя вашей девичьей чести.
- А как же герцог Лозэн, что женился в восемьдесят?
- Где он - и где я, - вздохнул Рене.
- Жаль, что я не узнала вас раньше, - произнесла Аделаиса с таким отчаянием, что портниха подняла удивленно голову от подола, - И всего-то между нами было - какая-то тысяча верст...
- Я счастлив был бы любить вас, но вы опоздали, - Рене склонил голову в изящном поклоне, - всего-то на тридцать лет, Зверь.
- Зверь... - повторила, как эхо, Аделаиса. Ей стало вдруг ясно - и тридцать лет назад у нее, у такой нелепой и красной, не было бы с тогдашним Рене ни малейшего шанса.
Вечером, перед сном, Рене забрался в альков, обставил себя шандалами и принялся вязать на спицах какое-то ажурное безобразие. Мора с веселым недоумением за ним наблюдал.
- Что это будет, Папи? - спрашивал он, - Шарфик или чепчик?
- Сам пока не знаю, не мешай мне считать петли, - отозвался Рене, - возможно, шарф, на котором мне предстоит повеситься.
- Отчего так мрачно? - удивился Мора, - Вас пугает лежащее перед вами будущее?
- Ужасает, сын мой, - признался Рене, - но так жить даже веселее. Лучше ужас, чем скука.
- Это да, - согласился Мора, - я и вовсе проигрался в свою игру. Видел себя пять лет назад - алхимиком, учеником господина Тофана, великим отравителем - и не потянул. Ни кавалера из меня не вышло, ни алхимика - возвращаюсь к тому, что было, с поджатым хвостом.
- Ты неплохой алхимик, Мора, - возразил ему Рене, - со временем ты поймешь, что это не ремесло, а искусство, и прекратишь торговать собой. И все начнет у тебя получаться.
- Я не понимаю вас, Рене.
- Спасибо, что не назвал меня Папи, - Рене улыбнулся и поднял глаза от вязания, - Ты все поймешь со временем сам, без меня. Калейдоскоп повернется, сложит другой, следующий узор - и ты все увидишь сам. Главное - ты не бездарность, Мора. Меня всегда называли бездарностью - но ты, мой единственный ученик, не бездарность.
- Вас? - не поверил Мора, - Бездарностью? Каковы же были другие?
- О-о... - Рене театрально закатил глаза, - Но их уже нет. Так что беги в свой Кенигсберг, и госпожа Гольц не посмеет тебя презирать - ты давно ничем ее не хуже.
- Отчего вы не поедете с Плаксиным? - вырвалось у Моры, - Ваш месье Эрик...
- У моего месье Эрика новый, свежепостроенный, замок и в нем - новый, свеженабранный из курляндских выскочек, двор, - мягко возразил Рене, - и новые молодые фрейлины, и свой очередной гофмаршал... Я буду там - как пятое колесо в телеге, так ведь говорят русские? Есть в мире те, кого любим мы, и те, кто любит нас. Со вторыми легче, если что-то хочешь получить. И я поеду в Петербург, к своей Керубине, друг мой Мора.
Мора хотел было возразить - мол, герцог в свое время, сам под арестом, только что в лепешку не расшибился, чтобы вас вытащить - но решил, что это выйдет по-детски, и промолчал. В конце концов, Рене уже принял решение, взвесил все за и против, и ему лучше знать - что делать со своей жизнью дальше. Свобода воли...
В графской ложе Мора и Рене рядом, в соседних креслах, смотрелись забавно - изящный подкрашенный господин, тонкий и манерный, как графский вензель, и его эльфийский подменыш с глубокими ночными глазами, венецианская маска в паутинке морщин. Как треснувшее зеркало, в котором ловил Мора свое отражение. Аделаиса сидела по правую руку от Рене, белая от пудры, и не сводила с Рене подведенных зеленым глаз, все смотрела на него, а не на сцену. Левка в расставленной ливрее цветов Арно стоял за спинками кресел, Плаксин - бегал где-то, навещал в ложах двоих своих клиентов.
- О чем эта опера, Папи? - тихо спросил Мора, - Вы понимаете по-итальянски?
- Более или менее, - отвечал Рене, - Я знаком с либретто. Если в двух словах - о том, что, полюбив, мы теряем всю свою силу.