Между тем, с Юрой случилось несчастье, - он, сапогами, которые были ему малы, натёр кровяные мозоли на пальцах и ходил прихрамывая , на обе ноги. Я, жалея его, никуда после обеда не пошел, и мы спокойно дождались вечера, пораньше устроившись на ночлег, выбрав место в густом ельнике, на полянке, рядом с которой бежал журчащий ручеек. Мы заготовили на ночь побольше дров, поужинали и, вернувшись на гребень, уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
Так и случилось.... Перед заходом солнца, на маряну, откуда-то слева вышли две матки и бык, их "повелитель". Он шествовал уверенно и величаво. А матки шли следом и пощипывали высыхающую травку на обочине торной тропы. Мы с восторгом, шепотом, стали обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных. Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось желтоватого цвета, "зеркало". На голове торчали мощные многоотростковые рога с светлыми , отполированными остриями, торчащие вперёд, как многоотростковые вилы...
Матки были поменьше, с длинными шеями потоньше, и аккуратными головками с длинными подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими, и уже поменяли шерсть, приготовляясь к зиме. Ровно короткая и плотная, волосок к волоску, она глянцево поблескивала и лоснилась, на тугих мускулистых плечах и стёгнах. Ножки были пропорционально туловищу длинны и стройны, и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения, несла их тела и в гору и под гору...
Словно услышав наш шёпот, матки остановились, замерли и уставились в нашу сторону, поводя ушами. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль: "Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону было метров сто, не меньше..."
Бык к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток, крутнулся на тропе, чуть оседая на задние ноги под массивным передом, мерной рысью догнал оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обогнув стоящих маток, переходя на размашистый галоп, "поплыл", мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей, как у кровного скакуна...
Матки легко, с места, взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром, вправо. Мы с восхищением долго ещё обсуждали увиденную картинку. Каков же слух, каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё наверху, обнаружили нас и скрылись. Тут становиться понятным, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много...
Но тут есть и другие причины... Дело скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует, потому, что когда идёт сам, то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит...
Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать, куда и когда смотреть, а как раз скоординированности чувств человеку и не хватает...
Мы с Юрой вернулись на бивуак в сумерках, и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания, о медведях, прячущихся в еловой чаще...
Юра быстро и крепко заснул, намучавшись за день, а я лежал и слушал ночную, подозрительную тишину... Часов около двенадцати ночи, где то недалеко протяжно и басовито заревел изюбрь...
"Нас, наверное, услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас. А я думал, что если олень не молчит, то значит, медведей поблизости нет. Мы ночевали в такой чаще , что медведю подкрасться к нам ничего не стоило...
Сквозь прогалы в еловой хвое, полосками, наверху, едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью, чёрное небо и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств. "Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру. - Всё - таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
Незаметно наступило время окончания ночи. Подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей, и я разбудил Юру...
Попили чаю и уже по свету, одевшись во всё тёплое, пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку , а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню, спрятался в развилку, толстого пня и стал ждать...
Через десять минут уже заметно посветлело на востоке, синева уходящей ночи сменилась серым рассветом, - там, где бежал по долине Муякан, и неожиданно, где-то в той же стороне, молодой бык, высоко и пронзительно затянул боевую песню.
Через минуту, но уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко, чуть слышно отозвался третий...
То ли от утреннего холода, то ли от азарта, меня начала колотить мелкая дрожь...
Я постарался расслабиться подышал во всю грудь, а потом затянул изюбринную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом уже стал выводить, начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд, перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
Но бык, справа, в той стороне, где лежал на гриве Юра, отозвался незамедлительно. Я, мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, переждал немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе... На дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз, уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал - Юра, наверное, уже выцеливает быка. Но время шло, а выстрела всё не было.
Я согнувшись, в основание пенька, "пропел" ещё раз вызов - призыв и тут же услышал за бугром щёлканье щебня под копытами и выскочив из за бугра, появился быстрый бык. Он остановился и я, прячась как мог, разглядел его сильный, мощный силуэт, коричневый мех, чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну, висящую вожжой из разинутого рта, с красным языком болтающимся внутри. Большие его глаза блестели и ноздри раздувались, выпуская струйки синеватого пара. Это было какое-то доисторическое разъяренное чудовище, и я разгорячённый воображением , чуть дрогнул, испугавшись такого напора.
В тот же миг, бык, упёрся в меня взглядом, как мне показалось длившемся долго - долго, а на самом деле доли секунды. Он меня увидел! Резко вздыбившись, зверь развернулся на одном месте, и как мне показалось, одним прыжком исчез, туда, откуда, так неожиданно появился.
"Ну что же там Юра?- негодовал я. Ведь бык прошёл под ним, метрах в тридцати - сорока!!!"
Я почти бегом заторопился по гребню к Юре. Но когда подошёл, то увидел что, он спит, отложив ружьё в сторону и укрывшись с головой капюшоном куртки...
Делать было нечего, и я спокойно тронул его за плечо. Он открыл глаза увидел меня и смутившись произнёс. - Я тут... Я тут немного задремал...
- Так ты что и быка не слышал и не видел - безнадежно спросил я, и Юра
со смущённой улыбкой ответил,: - Да ты понимаешь... Кажется на минутку глаза закрыл и ... и ... задремал...
Я невольно махнул рукой, но потом, заставив себя собраться, проговорил. - Ну, это может и к лучшему. А так, как бы мы отсюда мясо выносили к трассе... Было бы сплошное надрывательство...
Юра был явно сконфужен, и я не стал его "додавливать" своими упрёками...
Мы ещё посидели, послушали тишину наступающего дня.
Взошло солнце и стало потеплее. Тревожный серый цвет рассвета, сменился оптимизмом ярких цветов осени. Внизу, как на громадном красочном полотне, развёрнутом природой перед нами и в нашу честь, темнели зелёные хвойные леса, перемежающиеся вкраплениями золота березняков и коричнево - красных осинников. Серые скалы предвершинья, сверху, были уже кое - где припорошены первозданно белым снежком...
...В устье долины, вдруг возник жужжащий звук, перешедший в рокот мотора и мы заметили маленькую точку, которая приблизившись превратилась в вертолёт. Юра вспомнил, что он договаривался с знакомым вертолётчиком, если будет оказия, чтобы он, забрал нас с Амнунды.
Мы замахали куртками, закричали, что есть силы, но всё было напрасно. Вертолёт серой стрекозой прокрутил несколько кругов, под нами, метрах в трёхстах ниже нас, и улетел. Звук мотора постепенно затих вдалеке и Юра с огорчением вздохнул. Он бы сейчас, не раздумывая, улетел, появись такая возможность...
Мы ночевали ещё одну ночь в долине, у реки. Среди ночи у Юры, из кармана брюк, выкатились патроны и два из них попали в костёр. Они не взорвались, как это бывает с металлическими гильзами, а просто пластмасса расплавилась и порох с пшыкающим звуком, сгорел. Мы отделались лёгким испугом...
Утром, позавтракав, двинулись вдоль Амнунды, вниз, к Муякану. Вода в реке была прозрачна и холодна, а камешки на дне, светились разноцветьем, под солнечными лучами...
Пройдя несколько километров, мы наткнулись на заброшенный лагерь геологов, где хромающий Юра, на мусорной свалке, нашёл брошенные резиновые сапоги, которые тоже были малы, но он сделал из них, при помощи острого ножа, подобие японских сабо. И шёл дальше медленно, но без боли, счастливо улыбаясь...
Рядом с геологической стоянкой, мы ещё обнаружили целую меловую гору, у подножия которой и был сделан этот лагерь...
Из неё, посмеивались мы, можно было, как казалось, добыть мела для всех школ страны.
День разыгрался солнечный и тёплый. Ветерок шевелил лёгкие разноцветные листья на деревьях, а в низинах глубоких распадков, на траве ещё сохранилась утренняя роса. В одном из таких глухих заросших оврагов, мы нашли белый череп изюбра с толстыми замечательными и развесистыми рогами. То ли волки его задрали, то ли медведь подкараулил на тропе, но кости все были растащены, и остался только этот череп с рогами. Юра цокал языком, разглядывая рога, а потом решил, что такие рога, будут подлинным украшением его ленинградской квартиры. Я помог ему нести рога, и мы, не спеша часто останавливаясь, наконец, достигли берега Муякана.
В последний раз, сделав привал ввиду реки, на опушке, заросшей брусничником, мы вскипятили чай, поели, а потом долго, полулёжа, переговариваясь, ели спелую, сладко кислую, рубиново - красную под солнцем, бруснику. День клонился к вечеру, и надо было искать возможность, переправиться на другой берег на трассу.
Мы, снявшись с привала, какое - то время брели без цели вверх, по течению реки вдоль берега Муякана. И вдруг, под ноги к нам, откуда - то справа, со стороны Белых озёр, выбежала торная тропа, которая и привела нас к переправе, сооружённой совсем недавно, видимо рыбаками. Это было подобие металлической корзины, катающейся на колёсиках, через реку по толстому тросу туда и обратно. Мы неспеша, переправились поочерёдно и буквально через пять минут вышли к трассе. Тут мы были почти дома...
И подождав полчаса, действительно без проблем, остановили попутный КРАЗ, загрузились в просторную кабину и с комфортом доехали до Тоннельного...
Вечером мы пошли к знакомому плотнику из Тоннельного отряда, в баню, и парились нещадно, выбегая, в чем мать родила, из предбанника в пустынный огород, в паузах между заходами в адски горячую парилку. Юра разомлел, блаженно улыбался и беспрестанно повторял. - Об этом я буду рассказывать своим друзьям в Питере, а они будут мне завидовать!..
Мы посмеивались, но понимали его восторг. Ведь горожане не видят ничего подобного, потому что бояться оторваться от рутины обыденной жизни, засасывающей человека, как зыбучее болото...
Напарившись и отмывшись до прозрачной лёгкости, мы сели на кухне у нашего приятеля, и достав контрабандную бутылку водки (на БАМе был сухой закон), выпили по первой, закусывая солёным, с чесночком, ароматным и необычайно вкусным, жирным омулем, которого хозяин поймал, сбегав в браконьерский рейд, на Верхнюю Ангару. Водочка была хрустально холодной и такой аппетитной, что мы немедленно повторили...
И тут Юра сказал тост. Он встал, расправил левой рукой пушистые усы, а-ля английский композитор Элгар, кашлянул и начал: - Я хочу выпить за то, что судьба, подарила мне возможность попасть сюда, познакомила меня со всеми вами и позволила увидеть такую красоту жизни и природы, о которой я мечтал сидя перед скучными, пыльными слепками в рисовальной студии в Академии Художеств. Я запомню на всю жизнь и этот наш поход на Амнунду, и эту почти римскую баню - он ухмыльнулся довольный собственным каламбуром...
Ещё раз хочу сказать всем вам большое спасибо и обещаю вам, что если вы приедете в Ленинград, я со своей стороны постараюсь показать вам, что называется " лицо товаром" - он ещё раз ухмыльнулся...
И... и... выпьем за сказанное!!! - завершил он и опрокинув рюмку в рот, одним глотком выпил. Потом поправив усы, закусил кусочком омуля и кусочком хлеба с хрустящей корочкой (в посёлке была замечательная пекарня). Все последовали его примеру...
... Когда мы вышли на улицу, направляясь в сторону Дома Быта, был глубокий вечер, и звёздное небо во всю ширь и глубину раскинулось над спящим посёлком. Из - под речного обрыва, доносился необычно громко, шум быстро бегущей по камням воды и я привычно прогнозируя погоду назавтра, подумал, что, наверное, будет дождь...
А потом, спохватившись довольно резюмировал - Который нам уже не страшен!...
2005-02-19. Лондон
Берег бурых медведей
Я решил съездить в Байкало-Ленский заповедник, сокращенно БЛЗ, но известно, что в России без бумажки ты никто. Отправился в правление БЛЗ в Иркутске, за разрешительным документом.
Встретил меня, среднего роста человек чиновной наружности, и я без лишних слов показал ему свое удостоверение сотрудника иркутского телевидения. Затем рассказал, что давно мечтаю побывать на севере Байкала, осмотреть места, поговорить с людьми, а потом сделать киноочерк или даже документальный фильм. Директор, несмотря на свою внешность, оказался милейшим человеком: написал мне тотчас рекомендательное письмо, отпечатал его, вручил и пожелал легкого пути, но предупредил, что места глухие, медведи, дорог нет. Я успокоил его и сказал, что я в тайге человек не новый, потому будем осторожны, ибо осторожность - доблесть храбреца. Директор этот афоризм записал, пожал мне руку, и повторил дружелюбно улыбаясь: "Хорошо сказано!"
В тот же день, я заехал в аэропорт, купил на завтра билет до Онгурен - это бурятский посёлок на берегу Байкала - и приехав на дачу, стал собираться. В общем, у меня обычно все готово: рюкзак, лесная одежда, резиновые сапоги, котелки, кружки, ложки, брезент, топор маленький и легкий...
По дороге, уже сойдя с автобуса, зашел в магазин и купил продуктов: рыбных консервов, крупы, сахару, чаю, хлеба, сухарей. В те времена в магазинах ничего больше и не было. Тушенка, мясо, масло доставались только по карточкам или по блату. Но я никогда блатным не был...
Придя на дачу, вскипятил на электроплитке чаю, сидел, долго, сосредоточенно глядя в окна с южной стороны: на дачные домики внизу на склоне, на речной залив, обрамленный зеленым, сосново-березовым лесом. А в голове, крутились разныемысли о вариантах и возможных встречах в будущем путешествии...
Незаметно спустились сумерки, и из зарослей на берегу раздалось птичье пение. Похоже, было, что соловей налаживает трели, но я знал, что здесь соловьи не живут. Но видимо какой - то сибирский, природный "самородок" так наловчился исполнять весенние песни, что по силе чувств нисколько не уступал, европейскому "собрату".