Шли часов шесть. Промокли и устали зверски. Речку переходили раз пятнадцать. Часа в три утра вышли на берег Ангары, к пристани.
Дул речной, прохладный ветерок, мы измотанные переходом, голодные, замерзающие, сбившись в кучку, сидели несколько часов, казавшихся бесконечными, тщетно пытаясь согреться. В шесть утра подошёл теплоход, мы загрузились, но сидеть и вновь мёрзнуть, пришлось на верхней палубе. Теплоход был забит ягодниками...
...Тогда же, в шестнадцать лет я увлёкся охотничьей литературой, и всю зиму читал тонкие брошюрки издававшиеся в серии: "Начинающему охотнику". Я узнал, как охотиться на пушных зверей, на медведя, на лисиц, стал разбираться в породах охотничьих собак.
Всю длинную, морозно-снежную зиму, я сидел дома и читал о глухариных токах, о утиных осенних охотах, о ружьях и зарядах для них. Но у меня не было охотника - учителя, и эти энциклопедические знания скапливались до поры до времени в запасниках моей памяти, как мне казалось, бесполезным грузом.
Однако, я заинтересовался сибирскими лайками и мечтал о времени, когда наконец заведу себе такую же пушистую, с хвостом бубликом, обязательно крупную и злую собаку, с которой можно будет ходить на медведя или на лося...
Жизнь тогда, была для меня особенно тосклива. И потому, я непроизвольно мечтал о другой, свободной жизни, где не надо исполнять под чьим - то строгим присмотром рутинные обязанности взрослых...
В шестнадцать лет, пошёл работать, в бригаду штукатуров, к отцу - бригадиру. Стеснялся, шершавых, изъеденных раствором рук, тяготился несвободой обязательности, особенно летом. Все сверстники учились и я завидовал им.
Однажды, сев на свой спортивный велосипед, вместо работы уехал на пляж, не думая о последствиях. На обратном пути, случайно встретил мать. Пришлось врать и оправдываться. Запомнил стыд и неловкость на всю жизнь...
Читая охотничьи книжки, я в мечтах побывал уже в самых дремучих местах тайги...
Но книжек, которые рассказывали бы о "технологии" охотничьей жизни и тогда, и сейчас нет. Или очень редки. Есть конечно учебники для охотоведов, но написаны они так скучно, что ничего не запоминается.
Я, для себя, объясняю это тем, что настоящие охотники и путешественники редко-редко - хорошие писатели. А те, что пишут, не менее редко, - настоящие охотники.
И поэтому поэзия и красота, а главное свобода лесной жизни, остаётся нераскрытой. Поэтому молодые, взрослея, погружаются в несвободу человеческих джунглей, - громадных городов, в которых царит скука и примитивный экономизм.
Молодые же, ищут приключений и часто находят их, проверяя себя в хулиганстве и в преступлениях, за которые, общество безжалостно их наказывает.
Вместо того, чтобы указать правильный, полезный для развития личности и общества, путь освоения безграничных просторов, свободы разлитой в природе, взрослые говорят - так надо, так все делают. Имея ввиду скуку и тоску обыденной жизни...
Проблема переступания закона, и прорывающихся в молодёжи зверских инстинктов, часто вина взрослых и беда подростков, которым не объяснили, не показали других путей реализации молодой энергии и азарта...
Я бы ввел в курс обучения старших школьников, курс приключений, выживания, географических открытий и путешествий. Общение с природой под руководством опытного умного наставника и руководителя, развивает фантазию творчества, воспитывает ответственность и гуманное отношение людей друг к другу...
Но я отвлёкся....
Последний, перед уходом в армию, поход, весной, с закадычным другом Валькой Тетериным - романтиком и книгочеем, как и я.
Идея похода созрела в один день. Закупили продукты. Нашли резиновые сапоги и портянки и к полудню, следующего дня, тронулись. Взяли с собой Валькину одностволку, шестнадцатого калибра, которую он приобрёл в универмаге, заплатив восемнадцать рублей и предъявив паспорт. (Тогда, ещё можно было так покупать охотничье оружие). Прихватили пару коробок дробовых патронов. Чем отличается дробь от картечи мы представляли туманно...
Шли обычным путём, через Каю. Лес начинался сразу за крайними домами пригорода и чтобы дойти до речки, надо было преодолеть водораздельный хребет и спуститься в широкую долину. На это потребовалось часа два...
Перейдя, по узким мосткам, речку, пошли по просёлочной дороге, вдоль речной долины, среди леса и моховых болот, вверх по течению...
Шли и радовались ощущению свободы и полноты жизни. Погода стояла замечательная и солнечный день сменился красивым чистым закатом. Заметно похолодало...
Проходя через густой сосняк, вдруг встретили затаившихся за деревьями охотников - глухарятников.
Сердитым шёпотом они предложили нам идти по дороге тише и никуда не сворачивать километров пять. Выяснилось, что они пришли сюда охотиться и потому, ожидали на "подслухе" прилёта глухарей на ток, на ночёвку...
Тогда, я ничего этого не знал. Меня, "какой-то" глухариный ток, вовсе не интересовал...
Когда спустились сумерки, мы отшагали уже изрядно и решили останавливаться на ночлег...
Сделали подобие балагана на мёрзлой ещё земле, заготовили несколько сухих сосновых веток и сырых осиново-берёзовых "дров". Развели костёр почти на мерзлоте, чуть оттаявшей под дневным солнцем.
Мы были "чайники", новички в тайге и потому, не знали никакой "технологии" ночёвок, тем более весной, при не оттаявшей ещё земле.
Пока кипятили чай, пока ели, пока жгли сухие ветки, было тепло. Потом в темноте, сырые дрова не разгорались и мы влезли в "балаган" и ненадолго уснули, согретые горячим чаем и энергией перерабатываемой еды.
Часа через два, проснулись от холода и стали ворочаться с боку на бок. Холод от замороженной за зиму, земли, поднимался к поверхности, проникал под ватные фуфайки и свитера. Уснуть нормально мы уже не могли и начался ночной кошмар, когда казалось, что время остановилось...
С неба светили яркие блёстки звёзд. Из ближней болотинки, по временам слышалось похрустывание ледка и тихое журчание ручейка...
Я поднялся, дрожа от холода, сгорбившись подошёл к стволу дерева и полу отжимаясь на руках, выпрямил "закостеневшую" от стужи спину.
Чертыхаясь, стал искать сухие ветки и стволики валежника. Я уже начал понимать, что сырое дерево весной не горит, а только дымит. Набрав ветоши, вновь развёл костёр, сходил на ручей за студёной водой и поставил котелок на костер.
В это время, со стонами, из балагана вылез скрюченный Валька. Он, чертыхаясь и стуча зубами "танец с саблями", топтался у костра почти залезая в него и отогрелся только тогда, когда обжигаясь выпил пару кружек крепкого чая с сахаром...
Дождавшись рассвета и упаковавшись кое-как, снова тронулись в путь. Надо помнить, что нам было по восемнадцать лет и энергия била через край.
Это помогло быстро забыть неудачную ночёвку и переключиться на новые впечатления. Мы шли по бывшей лесовозной дороге и нас окружала глухая, дремучая тайга. Мы радовались необъятным просторам. Позади синел далёкий водораздельный хребет, а впереди, между деревьев, петляли извивы лесной дороги.
... Пройдя километров пятнадцать, стали спускаться в долину и вдруг, вышли к заливам окружённых лесами, ещё покрытых синеватым, весенним льдом.
Пробираясь вдоль берега, мы спугнули парочку уток и Валька неудачно пальнул по ним несколько раз - стрелять мы оба по настоящему не умели.
Сбросив рюкзаки, несколько быстрых, незаметных часов, азартно скрадывали, выслеживали уток. Иногда, по очереди, стреляли в них, но всегда мимо.
Лёд у берегов плавучих островков подтаял и неудачно перепрыгивая полынью, я провалился под лёд, и икая от холода, выскочил на плавучий, мёрзлый еще остров, как ошпаренный.
Я выжимал портянки и штаны пританцовывая и сохраняя равновесие, а мой спутник беззаботно смеялся надо мной...
Когда Валька, зазевавшись, тоже угодил в воду, пришёл мой черёд весело смеяться....
На вторую ночь, наученные горьким опытом, заготовили побольше сушняка и жгли костёр всю ночь просыпаясь по очереди, чтобы подложить дров.
Утром был замечательный, красно-розовый, холодный восход солнца. На серой, прошлогодней траве, прибитой к земле зимними снегами, белой мукой выступил иней...
Мы сидели у костра, пили чай и разговаривали о чём-то личном и интересном, наблюдая превращения вокруг нас.
Вначале, на солнце растаял ночной иней и тени отступили. На их место пришли свет и тепло. Подул лёгкий ветерок от холодного льда на заливах, в сторону берегового леса.
Но тепло наступающего дня, наконец победило холод остатков зимы и мы, ощущая потепление, радовались победе весны.
Когда солнце поднялось над горизонтом и заметно потеплело, пустились в обратный путь, в город.
В половине дороги, встретили компанию рыбаков, возвращающихся после удачной рыбалки на заливах. Они жгли костёр около дороги, пили водку и варили уху. Им было хорошо, и от полноты души рыбаки стали угощать и нас...
Уже после, я понял, что стаканчик водки заменяет русским людям медитацию, поднимая настроение и делая даже незнакомых прохожих - братьями и сёстрами...
Вообще, по воспоминаниям, люди тогда относились друг к другу, особенно в лесу, очень дружелюбно. Встретившись случайно, не боялись друг друга, останавливались, разговаривали, а то и садились пить чай, угощаясь, кто чем богат...
В тот раз, я впервые попробовал налимью вкусную печень, а после рюмки водки день расцвёл дополнительными красками...
Домой прибрели к вечеру, уставшие, и казалось полностью обессиленные...
Но попив чаю, собрались "командой" с друзьями и подругами и поехали на танцы, в соседний посёлок, где замечательно провели время...
Армия.
...В конце 1965 года меня забрали в армию.
В армию я идти не хотел, так как единственный из дружной компании друзей, был призван без отсрочек, за что, как ни странно, благодарен судьбе.
Сегодня, мне кажется, что в армии, я как-то болезненно захотел быть свободным, без всяких фокусов "относительности" с которым часто связывают это понятие.
Побудило меня к переоценке ценностей, состояние полной несвободы там, сравнимой может быть с тюрьмой.
Мне кажется, иногда, что я понимаю, почему люди после тюрьмы, часто бывают так упорны в отстаивании своей независимости: от начальства, от рутины быта, от диктатуры закона наконец.
Думаю, что воровской закон, был "написан", после жутких унижений несвободой в лагерях и тюрьмах, в "пику" государственному закону, который принуждает людей делать так-то и так-то, не оставляя права выбора гражданину, но маскируя послушание под гражданское чувство...
Конечно это не значит, что я сторонник анархии. Понимать и быть сторонником - две разные вещи...
...Я попал на Дальний Восток, за что тоже благодарен судьбе.
На острове Русском, где я служил и прожил в казарме почти три года, был климат, называемый в учебниках географии, "сухими субтропиками". Там рос дикий виноград, лимонник и грецкий орех, называемый маньчжурским. Море кругом было тёплым почти полгода, и замерзало, да и то не полностью, на несколько недель...
Помню, как в начале ноября, купался в морском заливе, а "флоты" - морячки в бушлатах, глядя, как я голышом заходил в воду, дрожали от озноба...
Не буду описывать перипетий службы, но немного расскажу о климате и о природе Приморья...
Весной всё расцветает на склонах сопки, с вершины которой видны "белые свечки" цветущей дикой вишни, выразительно выделяющиеся на ковре серо - зелёного, в просыпающемся после зимнего сна, лесу.
Деревья лиственных пород, росли густо и снизу были окружены зарослями кустарников... Оттого, что кругом было море, зимой было относительно не холодно, а летом, на острове не было жарко и потому приятно...
В апреле, я начинал купаться в море, и всё лето, в погожие дни, уходил с сопки вниз, на берег, в самоволки. И кроме того, при любой возможности ходил в штаб полка, где была библиотека и в клубе показывали кино...
Дорога, и туда и туда шла через лес...
В конце мая, в природе начинался праздник лета и по ночам, в тёплой темноте, среди деревьев и кустов летали мотыльки - светлячки, периодически загораясь и погасая. Казалось, что вы попадали в Рай, на праздник ночной жизни.
Зрелище волшебное...
...Так как остров был "военным", то всякая охота была запрещена, и в окрестных лесах перевитых лианами и заросших по низу куртинами непроходимого кустарника, скрывались стада диких косуль, на которых охотились многочисленные рыси. Зайцы, лисы и ёжики тоже были в изобилии.
Однажды, на дороге, с вершины трёхсот метровой высоты сопки, вниз, к морю и в полк, я увидел ежиху с ежатами и полюбопытствовал - умеют ли ежи плавать. В песчаном русле, по обочине бежал ручеёк, через который вся "компания", удирая от меня, переплыла без затруднений...
Каждый раз, проходя вдоль склона в одном и том же месте, заслышав тихое шуршание, я раздвигал густые ветки кустов и видел, спокойно пасущихся на склоне косуль... Однажды, я лежал и читал книгу, на укромной лужайке, метрах в двухстах от казармы, когда за спиной появился красавец, самец косули с аккуратными рожками на грациозной голове. Заметив меня, он прыгнул, взлетел в воздух без напряжения, казалось завис на какое-то время в полёте, а потом приземлился на склоне уже вне пределов моей видимости...
В конце зимы, у рысей начинался гон, и окрестности казармы оглашались по ночам противным "кошачьим" рёвом - воплем. Стоя на верхней площадке у входа в капонир, в котором мы, связисты несли службу, казалось, что рысь устроилась на крыше нашей казармы, до которой было по прямой метров сто.
Однажды я даже приблизился к ревущей рыси метров на пятнадцать в темноте, но она не убегала, а яростно и злобно кашляла, давясь негодованием и злобой. Я не решился без ножа схватиться с ней в рукопашную и ретировался. На Мцыри я явно не тянул...
Там же, "на сопке" впервые столкнулся с наркоманами - солдатами.
На "крыше" капонира, подземного, бетонированного, укреплённого пункта, в котором я нёс службу и который построили пленные японцы, после русско-японской войны, в начале века, стоял наш радио пост и локатор радиолокационной службы.
Придя в первый раз на пост, я застал там эртэвэшников, (радиотрансляционные войска) неудержимо хохочущих и показывающих друг на друга. Мне показалось, что они все посходили с ума, но мой напарник коротко прокомментировал: "Обкурились!"
Позже, мне уже сами эртэвэшники показывали на "крыше" заросли "травки" - конопли, которую они пестовали - выращивали всё лето. Предлагали покурить и мне, но я отказался. Их обкуренный кайф, казался мне детской глупостью...
Там, в армии, я увидел, как цветущий новобранец, через два года курения "травки", превратился в сморщенного "старичка".
Но о службе как-нибудь в другой раз...
Однако, всё это было только деталями моего пребывания в Советской Армии.
Главное впечатление после этих лет - тяжкий груз несвободы. Он заставлял меня иногда превращаться в главного нарушителя дисциплины в подразделении. Например, я чуть ли не ежедневно ходил на море купаться летом и осенью, а это называлось самовольной отлучкой и за это могли судить если бы поймали...