Мы поворачиваем к кинотеатру. Нас встречает удивительное место: посреди широкого луга стоит оборудование для кинопоказа; неподалеку разбиты палатки с напитками и едой, а в центре стоят машины. Пока мы покупаем минералку, подъезжают новые зрители.
– Я никогда не слышала об этом месте.
– Недавно узнал и подумал, что надо побывать тут с тобой, – отвечает Тарас, не глядя на меня. Стесняется?
Я беру его за руку и прижимаюсь щекой к плечу. Я едва достаю ему до груди. Мне нравится прятаться в его объятиях. Видимо, про это и говорят «как за каменной стеной».
Мимо проходит парочка с кольцами на руках. Они похожи на молодоженов – слишком счастливые и улыбчивые для тех, кто женат больше года. На их футболках я замечаю надписи: «Он – мой» и «Она – моя».
– Тарас, – спрашиваю я, – может, тоже купим парные футболки?
– Зачем? Мне хватает костюма.
– Нельзя все время ходить в одном и том же, – упрекаю я его, хмурясь.
– Почему это? – Тарас не улыбается, но его глаза насмешливо прищуриваются.
– Потому что… в общем, нельзя и все.
– Ладно. Если сама мне что-нибудь сошьешь, тогда подумаю. – Он ведет меня обратно к машине.
В детстве бабушка пыталась привить мне любовь к шитью, но мне не хватало усидчивости. Тарас об этом знает. Вредина!
– Ладно, – говорю я, – сошью как-нибудь. Все равно не приму отказа.
Тарас кивает.
– Залезем? – Он кивает на крышу «шестерки».
– Да ты у нас любитель экстрима, – фыркаю я, но идея мне нравится. Мы забираемся на крышу. Чтобы не столкнуть друг друга на землю, нам приходится лечь на бок.
Тарас обнимает меня и привлекает к себе. Рядом с ним всегда тепло и уютно. Я расслабляюсь, вдыхая запах табака, исходящий от его рубашки.
– Не очень удобно, да? – говорит он. – В следующий раз возьму с собой пледы.
– Плевать на плед, у меня есть ты. – Я закрываю глаза, утыкаясь лицом ему в грудь.
Если бы в школе узнали о том, кто мой парень, они бы раскаялись? Нет, не нужно его в это втягивать. Легко решать проблемы, сваливая их на кого-то другого. Того, кто сильнее тебя. Я так не хочу. Если все дается легко, то оно теряет всякий смысл.
– Не засни только, нам еще фильм смотреть, – напоминает Тарас.
Его голос успокаивает, и я засыпаю. Он будит меня, когда начинается фильм.
Оказывается, мы приехали на фестиваль американских молодежных триллеров. Тарас говорит, что выбрал «интересный, судя по описанию». Но я-то знаю, что на самом деле он фанат Стивена Кинга, хоть и пытается прикрыться чтением дамских романов.
«Телекинез» заставляет меня задуматься. Тарас везет меня домой, а я прокручиваю события, показанные в фильме. Иногда искусство приходит в нашу жизнь, помогая пережить тяжелый период или переосмыслить его.
– Ты когда-нибудь составлял список? – спрашиваю я.
– Чего?
– Предметов, людей… не знаю.
– Все мои списки хранятся в голове. – Тарас смотрит на меня и снова переключается на дорогу. – Ты что-то планируешь?
– Пока не знаю. – Я покусываю губу, разглядывая мелькающие в боковом зеркале пейзажи.
– Хочешь еще куда-нибудь съездить?
Я накрываю руку Тараса своей. Не хочу, чтобы он забивал себе голову моими размышлениями о мести.
– А ты свозишь меня туда, куда захочу? – Лучше отвлечь его сейчас, пока он ни о чем не догадался.
– Конечно.
– Прямо в любое место?
– В любое.
Что меня привлекает в Тарасе, так это его прямолинейность. Если ему что-то не нравится, он сразу говорит об этом; если нравится – дает понять словами и действиями. И все же… мне хочется услышать от него, чего он ждет от наших отношений. Это для него что-то особенное или я просто временная подружка?
Как бы мне ни хотелось, я не могу спросить его сейчас, потому что сама не понимаю, будет ли между нами что-то серьезное.
– А если я хочу, чтобы ты увез меня из этого города, увезешь?
– А как же бабушка? – Тарас едва заметно хмурится. На его переносице проявляются морщинки.
– Значит, нет?
– Я не могу так поступить со Снежаной Валерьевной.
Я убираю руку и прислоняюсь лбом к стеклу. Машина прибавляет ход.
Тарас останавливается у подъезда, чтобы я не ходила по темноте.
– Иди, – говорит он, – бабушка ждет.
Вина кусает комариком. Она одна дома, хоть мы с Тарасом и были вместе не больше четырех часов.
– Да… ждет. – Я кашляю, скрывая неловкость, и тянусь к дверной ручке.
– Подожди. – Тарас трогает меня за плечо. Я поворачиваюсь, и наши взгляды встречаются. – Прости, что так долго не появлялся, – тихо говорит он и… целует меня.
Закрыв глаза, я неумело отвечаю ему. Подумать только – наш первый поцелуй за все это время!
Щеки вспыхивают, сердце ускоренно бьется. От волнения мне не хватает воздуха, и я разрываю поцелуй, боясь задохнуться.
Тарас улыбается, открывая мне дверь:
– Спокойной ночи, Тина. – Он легонько подталкивает меня в спину, чтобы я не приросла к креслу.
Я выскакиваю из машины, хватаю с заднего сиденья рюкзак и, не оборачиваясь, убегаю в подъезд. Все внутри трепещет и требует большего. Я счастливо улыбаюсь, глядя на свое отражение: глупая улыбка, блестящие от радости глаза.
Стыдливо прикрыв горящие щеки руками, я иду в ванную, чтобы охладиться. О первом поцелуе всегда фантазируешь, но никогда не предугадаешь, как это будет на самом деле.
– Долохова, – зовет пожилой охранник. Я вздрагиваю от неожиданности и подхожу к нему. – Сверху велели передать, чтобы сразу шла к психологу.
– Зачем?
– Я тебе что, информатор? Иди давай, не заставляй меня лично провожать тебя до кабинета. – Охранник привстает со стула.
– Что вы. – Я качаю головой и торопливо иду к лестнице.
Только громилы-охранника мне под боком не хватает для новых сплетен. Да и что за чушь? Психолог? Если из-за слухов, то почему они вызывают меня, а не одноклассников, которые их распространяют?
Я подхожу к кабинету. Живот скручивает, хочется в туалет. Нервы всегда сдают не вовремя. Я изучаю табличку на двери: «Психолог Крючков Геннадий Петрович». Почему именно полное имя? Неужели психологов тоже нужно «уважать», как и всех учителей?
Я берусь за ручку и стою так минуты три, затем нерешительно опускаю ее и приоткрываю дверь. Гляну одним глазком и сбегу. Мои планы нарушает щелчок.
Мужчина с залысинами, в очках в позолоченной оправе и тонкими пальцами смотрит на меня.
– Долохова Юстиния Олеговна? – Я киваю, застыв в проходе. – Проходи, присаживайся.
Пока я устраиваюсь в кресле, он достает блокнот и раскрывает его. От шороха бумаги меня передергивает. Звук такой, будто кто-то хрустит костяшками пальцев прямо над ухом.
– Тебе шестнадцать лет, в эту школу перешла в прошлом году, живешь с бабушкой? – У психолога спокойный, приятный голос. Волнение отступает, я выпрямляюсь.
– Да.
– Тебе не хватает денег?
– Простите?
– Расскажи, что заставило тебя стать проституткой?
Я недоверчиво смотрю на Геннадия Петровича. Разве психологи не должны быть более деликатными в разговорах с детьми? Что, если у меня нежная, ранимая психика и я сойду с ума? Похоже, его голову такие мысли не посещают.
– Вы о чем? – спрашиваю я.
– Я знаю, что у тебя из родственников только больная бабушка. Поэтому из-за слухов, что ходят по школе, мы должны убедиться, что ты, наша ученица, не занимаешься чем-то аморальным.
– И как вы собираетесь это проверять?
– Сначала задам несколько вопросов, потом ты пройдешь пару тестов, и я сопровожу тебя на медицинское освидетельствование.
– Что вы имеете в виду? Какое еще…
– Потребуется проверка гинеколога. – Психолог смотрит на меня не моргая.
– А разве это в вашей компетенции? – спрашиваю я. – Вы не можете лезть в мою личную жизнь, на то она и личная. Как там говорится в конституции? О неприкосновенности частной жизни, да?
– «Каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени»[2], – цитирует Геннадий Петрович. Да уж, память у него отличная. – Тем не менее мы выступаем как образовательное учреждение и несем ответственность за каждого ученика. У нас уже есть постановление от органов предварительного следствия. И если не хочешь ранней огласки, тебе лучше пойти со мной.
– Покажите постановление! – требую я, повысив голос.
Геннадий Петрович вытаскивает из папки файл с документом. Печать, подпись – все настоящее. Наверное…
На лбу выступает испарина. Бежать некуда, а сопротивляться бесполезно.
Впервые я была у гинеколога в девятом классе, и уже тогда процесс мне не понравился. Ненавижу бесцеремонное вторжение в интимную жизнь. Может, виновато воспитание? Бабушка не говорила со мной о подобных вещах. Одно дело – теоретически знать, как происходит физический контакт, и совершенно другое дело испытывать это на самом деле. Тарас никогда не говорил со мной о сексе, не пытался склонять к каким-либо интимным действиям, и я была уверена, что к нужному моменту жизнь меня подготовит. Но не таким же способом!
– Успокойся, Юстиния. Это всего лишь осмотр, – говорит Геннадий Петрович, сидящий рядом со мной у входа в кабинет.
– Вам легко говорить, – сквозь зубы отвечаю я, – не в вас сейчас будут ковыряться.
Он благоразумно молчит. Когда подходит моя очередь, в кабинет сначала заходит психолог. Через минуту он зовет меня внутрь. Обследование проходит быстро.
– Не бойся, – говорит гинеколог, заметив мою подавленность.
Я бросаю на нее затравленный взгляд и поджимаю губы. Почему люди выбирают эту профессию? После осмотра я одеваюсь и подхожу к двери. Гинеколог зовет Геннадия Петровича.
– Все хорошо с вашей девочкой, вот подтверждение. – Она вручает ему какую-то бумагу, а копию отдает мне.
Я выхожу из кабинета и сажусь на скамью. Вся эта ситуация похожа на нелепый сон. Почему со мной отправили взрослого мужика, а не женщину? Неужели всем настолько плевать на то, что может со мной случиться?
– Довольны? – рявкаю я, как только психолог выходит в коридор.
– Теперь ни у тебя, ни у школы не будет проблем, – отвечает он, сдержанно улыбнувшись. – Пойдем обратно, Юстиния.
– Давайте притворимся, что мы незнакомы. Вы пойдете первым, а я – позади.
– Хорошо, если тебе так будет легче, – соглашается Геннадий Петрович.
Он уходит вперед, а я плетусь следом. Может, притвориться, что у меня развязался шнурок, и сбежать домой, пока он не видит?
Прошлую проверку у гинеколога я пережила потому, что со мной была бабушка. Она ничего не сказала, когда я вышла из кабинета, а я ничего не говорила по пути домой. Она пыталась объяснить мне на куклах, откуда берутся дети, но мы обе слишком стеснительны для откровенных разговоров.
Сейчас я понимаю, что мне не хватает мамы. Той, с кем можно поговорить на волнующие темы: о нарядах, школе, мальчиках и предохранении. Сейчас я узнаю обо всем на собственном опыте и намного позже остальных, что часто ставит меня в неловкое положение. Одноклассницы казались продвинутыми в таких делах, поэтому я боялась заводить среди них друзей после случая с Анжелой, когда только перешла в школу.
№ 6. Валерий Неклюдов
Уязвимость: Диана
ВЕРДИКТ: вне списка / в списке
№ 7. Диана Краснова
Уязвимость: Валерий
ВЕРДИКТ: вне списка / в списке
Глава 5
В ноябре жизнь налаживается. Никто не пристает ко мне. Не верится, что я могу сидеть за партой и не озираться в поисках очередной засады.
Я слушаю учительницу и пытаюсь самостоятельно разобраться в материале, потому что она сильно гнусавит и картавит. Забавно, что Валентина Михайловна ведет русский язык и литературу. Разве может человек с такой дикцией преподавать в школе? Как ее вообще поняли на собеседовании? Каждый ее урок – это мучение. Приходится искать в себе силы, чтобы насладиться любимыми предметами. Я не отличница, но получить пятерку по ним несложно.
Смартфон вибрирует, когда Валентина Михайловна пишет на доске тему урока. Я торопливо выключаю звук. К счастью, учительница глуховата.
С незнакомого номера приходит сообщение:
«Привет, Тина».
Я поворачиваюсь. Все сидят со смартфонами, так шутника не вычислить.
«Привет», – вдруг это Тарас или Дарья пишут с нового номера. А может, это Аня? От мысли о подруге сердце радостно трепещет.
«Аня?» – пальцы сами набивают текст и отправляют сообщение.
«Не угадала».
«Тогда кто это?»
«Тот, у кого есть деньги. Тебе же нужны деньги, Тина?»
Тон незнакомца настораживает. Я заношу его номер в черный список и откладываю смартфон.
Новое сообщение с другого номера:
«Ты мне понравилась, Юстиния. Место выбираешь ты, а я плачу за еду».
Еще один номер отправляется в ЧС, но сообщения все сыплются как песок.
«Я уже снял номер, приезжай по адресу…», «Ты несимпатичная. Как раз в моем вкусе» и много других.
Наверное, одноклассники опять пытаются меня разыграть: слили куда-то мой номер или заказали бот-атаку? Вопрос в том, как они его узнали.
Может, староста? Я смотрю на Валерия. Он обменивается записками с Дианой. Нет, ему это не нужно.
Подсмотрели в соцсетях? Нет, я везде скрыла свои данные.
Увидели в личном деле? У кого в классе может быть к нему доступ? На ум приходит Люба, дочь секретаря. Если кто и мог выяснить мой номер, то только она. Тогда это означает, что Люба могла засветить еще и мой домашний адрес.
Мне начинают снова названивать. Все номера неизвестны и скрыты, мессенджеры забиты похабными сообщениями. Я отправляю их в черный список, но количество звонков зашкаливает. Смартфон приходится выключить. Запасная симка лежит дома, поэтому до конца уроков я сижу без связи. Гребаные шутники! А если с моей бабушкой что-то случится? Кто из них за это ответит?
В раздевалке я подхожу к Любе. Хочется ударить ее хорошенько, но я сдерживаюсь. Кулаки лучше применять в безвыходной ситуации, иначе я же и пострадаю. Если меня исключат и из этой школы, бабушка меня не простит. Я не могу ее разочаровать.
– Это ты слила мой номер? – Я прижимаю Любу к стене, держа за плечи.
– Совсем спятила, Долохова? – Люба пытается вывернуться из моей хватки, но я сильнее.
– Отстань от нее, – вмешивается Нина.
Они с Любой давно дружат. Нина отталкивает меня и помогает подруге.
– Не смей прикасаться ко мне. – Люба колотит меня рюкзаком по рукам и спине.
Нина бьет меня по ногам.
– Двое на одну – нечестно, – выкрикиваю я, хватая за волосы то одну, то другую. – Это же ты, Любка, слила мой номер? Признайся!
Нина сбивает меня с ног ударом по коленям. Я падаю на спину. Гладкая кожаная поверхность рюкзака касается моего лица. Я прикрываю его руками, пытаясь подняться.
– Да даже если и я, то что? Ты не имеешь права бить меня, да и вообще не смей ко мне прикасаться! – Люба давит каблуком мне на живот. Я скрючиваюсь эмбрионом, пытаясь освободиться. Если она дернется, ткань на рубашке порвется. Я уже слышу треск дешевого материала…
– Помогите! На нас напала психичка! – На крики Нины прибегает молодой охранник. Вид у него растерянный. Мы встречаемся взглядами. Если он не идиот, то должен помочь мне. Я здесь жертва.
– Тима, чего застыл? – Нина неумело строит ему глазки. Охранник помогает мне подняться. – Убери ее куда-нибудь, ладно?
– Я разберусь. – Тимур выводит меня на школьное крыльцо. – Жестко они тебя. Даже у нас в армии такой дедовщины не было.
Я слабо улыбаюсь. Говорить ничего не хочется. Тело болит. Меня побили ни за что.
– Что ты им такого сделала? – спрашивает охранник.