Знайку оставили в покое. Задница болела кошмарно, но из-за этого боль в голове казалась далекой и тупой. Васька опять свернулся нимбом и задремал. Девочка обняла его, погладила: "Васисуалий пришел!", и он снова тихонько запел. Потом голову охватили три волны боли, одна за другой - холодная, горячая и колючая. Каждая волна уносила с собой боль изнутри головы, и после колючей волны почти ничего не осталось. Знайка сама задремала в обнимку с котом. Тогда пришел Тиша и устроился у живота. Громко запел. Девочка уснула.
...
Вечером мама и бабушка сидели на диване в гостиной, краем глаза смотрели программу "Время" и говорили о том, что случилось с девочкой. Это пришла их фамильная болезнь, она передается по наследству так же, как светлые волосы, синие глаза и стройное телосложение; от нее разламывается голова, а под конец начинается неукротимая рвота. Прадед благодаря мигрени предсказывал погоду для целого колхоза. Почему-то этим не болеют дураки. Мигрень любит покой, тишину, темноту и тепло. Плохо одно - теперь болезнь будет возвращаться и не отпустит девочку до самой старости - у бабушки она исчерпала себя всего лет семь назад. Так надо ей об этом говорить или не надо? Маме было жалко дочь, а бабушка знала, что ее Казак все равно доберется до "Справочника практического врача" и прочитает там все, что нужно. Решили так: пока девочку пугать не стоит; им, взрослым, и в голову не пришло, что Знайка жила, как и все дети, сегодняшним днем или очень далекими мечтательными планами, она бы особенно не испугалась. Значит, пока не говорить, вдруг это единственный приступ, хотя вряд ли... Когда болезнь вернется, тогда все расскажем и объясним, как с нею быть. И на всякий случай купим побольше цитромона. Девочка будет принимать таблетку в самом начале приступа, и боль не будет так сильно нарастать.
А Знайка спала на боку, окруженная тремя котами. Васька все так же обнимал ее голову, Тиша устроился подмышкой и даже Мосей растянулся в ногах. Перед тем, как пустить разбойника в постель, бабушка вычистила его щеткой и похвалила - он принес большую мышь (если бы это был очередной птенец, она погрозила бы коту батогом). Знайка спала, иногда посапывала, но не шевелилась - хотя обычно к утру она запутывается в простынях, а однажды каким-то образом влезла в пододеяльник и подумала, что спит в сугробе.
***
Бенедикт попал в пустоту и держал ребенка за плечи, чтобы не исчезнуть. Оказалось, это больно, это вредно. Он отступил, но след его рук остался на плечах и на загривке девочки. Из-за него у бедняжки разболелась голова? Взрослая женщина - очевидно, мать испуганной девочки, сама была труслива. Кое-что видел Бенедикт внутренним зрением адского палача - между кожей и мышцами матери скопились слезы и превратились в соляную глазурь, уже довольно толстую. Мать любит все чистое, правильное, прекрасное, неизменное, особенно книги, а дочка своими вспышками, драками, странными интересами то и дело врывается в эту правильность, пугает мать, разбивает нечаянно ее глазурь (в этом доме говорят: "За нечаянно бьют отчаянно"). Дочь таскает домой гусениц, личинок, мышей и косиножек, разводит слизней и пиявок - это страшная тайна для дочки, но мать боится этих тварей как самых настоящих чудовищ. Дочь вся в кота - Бежит Мосей, в хвосте репей, несет домой мышей-чертей... Неугомонная девочка повреждает эту соляную скорлупу, и матери от того плохо. Сейчас женщина почувствовала, видимо, мертвенное присутствие и испугалась. Она беспомощна, она боится дочери, она боится того, что дочь умрет. Она собирается позвать на помощь собственную мать. Он, Бенедикт, может раздавить этот соляной панцирь и оставить от женщины мокрое место. Ее чувство опасности точно, как кошачьи усы - и женщина быстро уходит, не поняв того, что убегает - нет, она идет за помощью, как можно быстрее.
Зачем Бенедикту надо, чтобы женщина-соляной столп ушла? Девочке страшно, она не понимает, чего боится, и страх матери заставляет ее чувствовать себя виноватой. Маму пугать нельзя, ей будет больно.
Самой девочке очень больно. То горбатое насекомое, мертвая стрекоза, так и не родилось. Девочка не понимает, при чем тут стрекоза, но голова у нее болит из-за нее. Стрекоза привела в ее мир нелепую, жестокую, случайную смерть - ее рождение должно было стать величайшей удачей и для стрекозы, и для девочки (та еще никогда не видела появление имаго из личинки), но стало жутью, для которой не было слов. И теперь мертвая стрекоза ожила в ее голове и превратилась в смертоносный миф.
Девочка боялась, что стрекоза вырвется и разорвет ее, убьет ее старого кота. Режущие крылья шевелились в голове и делали разумное непонятным. Она действительно могла вырваться - Бенедикт часто видел такое в Аду, так случилось с Элиа - страх воплощается точно, буквально. У девочки действительно могла расколоться голова.
Тогда он подошел, сжал влажные, похолодевшие виски ребенка и не позволил стрекозе родиться. Тут же отступил, чтобы не причинить лишней боли.
Что ж, прощай, малышка-натуралист! Звери стали знаками, а твой Райский Сад погиб. Ты их все еще любишь, но больше никогда не пойдешь на охоту, не сделаешь ни чучела, ни препарата, иначе на волю вырвется хищная стрекоза. Ты немного менее виновна, чем другие дети, но и ты способна причинить смерть просто по детской беззаботности, как причиняешь боль матери. Ты виновата в том, что ты - ребенок (точно так же мальчик Бенедикт годами издевался над своим духовником), что дети растут слишком быстро, у них нет времени понять, что и почему они творят. Может быть, ты создашь бестиарий, но натуралистом тебе не быть!
Отступив, Бенедикт снова устроился в своем углу, стал очень похож на Людвига - когда тот в прежнем, поглощенном времени в полудреме наблюдал свой университет. Задремал и Бенедикт.
***
Девочку Знайкой больше никто не называл - прошло почти четыре года, а детские смыслы так легко поглощаются временем! Перестройка достигла если не своего расцвета, то апогея, и застопорилась. Бабушка не перенесла этого и умерла от сердечного приступа, одна, в огороде. Она обычно не говорила ничего ни о перестройке, ни о Горбачеве, но, кажется, знала о том, что на самом деле происходило до войны. Знала и молчала, а перед смертью ее что-то то ли возмутило, то ли оскорбило, и это было связано именно с прошлым. Незадолго до ее смерти погиб в лисьем капкане Васька, а после похорон ушел и не вернулся Мосий Шило. Мама сразу поседела, растерялась. Девочка была поражена - не существовало, оказывается, строительства коммунизма - были лагеря, и теперь у правительства не будет ни желания, ни времени устроить Нюрнбергский процесс над палачами - потому что победителей нет. И перестал писать отец - но алименты все еще худо-бедно присылал.
Был май, то самое краткое похолодание, когда цветет черемуха. В художественной школе стали выходить на пленэр, учиться писать сложный солнечный свет. Прежде писали натюрморты с одним-двумя источниками искусственного света. Пейзаж создается светом, а темой этого занятия были дома и дворы. Старые дома были как раз за художественной школой, и получилось так, что почти все ученики жили именно там. Они выбрали себе натуру, чаще всего свои собственные дома, и расселись на бревнах. Девочка выбрала себе один интересный дворик и принялась оглядываться. Ей было примерно понятно, на что опирался учитель. Собрались кучевые облака - синеватые, их становилось все больше, они рассеивали слишком сложный свет. Расцвела черемуха - по сравнению с облаками желтоватая, как старая бумага, и создала свои земные облачка. Зелень еще не так груба, как летом, оттенков зеленого сейчас немного. А старые дома отливают серебром. Или нет! Не серебром, их древесина высохла и стала легкой, как скрипки, а провода могут ныть, как струны. Дома похожи не на серебро (ненарисованного серебра девочка никогда не видела), а на алюминий.
Девочка знала, что художником ей не бывать - ученики становились оформителями, фотографами или учителями рисования (к этому стремится Оля Волкова). Оля этого и хочет, а вот для бывшей Знайки такой путь заказан - даже отец, пьяница-оформитель с трясущимися руками, способен рисовать лучше, чем она. Девочка почти потеряла зрение на левый глаз и вместе с ним способность видеть объемы и расстояния. Хорошо - но есть же еще плоскостная живопись! Но и тут незадача - у нее совсем нетвердая рука, карандаш ползет сам собою и получается у нее всегда не то, что задумано. Но есть способность видеть и находить в красках любые оттенки цвета, да еще очень затейливое воображение. В художке теряют власть и остаются за порогом ссоры с учителями, мамина депрессия (она все два года напоминает дочке, что та оставила бабушку одну в огороде; Знайка в это время была на уроке рисунка, а когда вернулась, оказалось: она перестала быть Знайкой, потому что бабушка умерла), потери и даже любовь. Есть гипсы, есть старые предметы и множество журналов из глянцевой тяжелой бумаги, и в них - очень интересные картины и скульптуры самых разных времен. Там имеет значение твоя способность видеть мир и душу и подбирать для этого формы. Михаил Вениаминович (по-детски " Витаминыч") говорит, что ученики рождаются или живописцами, или графиками. С живописцев он не требует чрезмерной точности рисунка, а с графиков - чувствительности к оттенкам. В художке царят импрессионисты и имажинисты. Детям надо уметь видеть и выражать увиденное, а хорошей технике они научатся позже.
Никто из них, знал Витаминыч, профессиональным художником не станет, если только чудо... Но учить писать их как можно лучше необходимо. Как-то раз Михаил Вениаминович поставил натюрморт с восковыми морковками на синем фоне и добавил туда настоящий кочан капусты. Сначала его ученики отрывались - морковь отбрасывала пламенные рефлексы на синее (чего он и добивался), а капуста получилась просто загляденье - льдистая, холодная, граненая! Но тут ребята попались в ловушку. Настоящий кочан увядал, а вместе с ним жухла, зеленела и рыжела нарисованная капуста. Тускнели морковкины рефлексы, и кое у кого аппетитный натюрморт сделался похож на помойку. Тогда учитель провел занятие о том, почему нарисованные продукты выглядят тухлыми и как быстро надо писать настоящий хороший натюрморт.
Он высокий, рыжеватый, с чуть покрасневшими глазами, очень добрый и тихий. Большой фантазер.
Никто, кроме девочки, не переоделся, сидели в коричневых платьях и синих костюмчиках. А она, отсидев физкультуру на лавочке (играли в волейбол - для того, чтобы верно отбить мяч, нужно видеть двумя глазами), сунула форму и туфли в пакет, осталась в синем спортивном шерстяном костюме и смешных розовых кедах - единственных, какие ей налезли. По мнению девочки, она в них походила на гуся лапчатого. Гуси тоже так думали. Во время стометровки по стадиону ее, сверкающую розовыми подошвами, преследовала в бреющем полете целая стая гусей - отчего она очень улучшила свои до того скромные спортивные результаты. Писать в костюме и кедах куда удобнее, это уже не школа. Пишешь в форме с фартучком - и рисунки получаются детские, в рамках школьного. Только одна ученица постарше взялась выразить контраст голубой и желтоватой белизны - облаков и черемухи. Большинству было важнее правильно написать деревянный дом с фасада. Но те, кто в розовых кедах, легких путей не ищут!
Девочка выбрала не то чтобы дворик, а закоулок меж двух заборов, туда вываливались тяжелые ветви черемух и пока еще спящей сирени. Задание будет сделано, потому что будут написаны две половины разных старых домов. Здесь тень, и черемуховый цвет похож на слоновую кость. Хорошо, что сирень и черемуха недолго цветут вместе - бабушка всегда предостерегала: ставить вместе цветущие кисти нельзя, получается яд, и начинается головная боль, как от болиголова. Наверное, потому в этот закоулок никто не ходил, он зарос. Дома стали почти черными, лишь сверху пробегают узкие алюминиевые блики. Облака оттуда не видны, есть только клочок очень чистого, даже какого-то наглого неба. Зелень сирени спокойна и равномерна. Серость домов и слоновая кость черемухи дают впечатление чего-то старинного, а свежая листва - новизны. Вот на этом пейзаж и построим. Отец говорил: это дураки смотрят полминуты и потом пишут десять минут, а нормальные художники смотрят десять минут и кладут всего один мазок. Девочка-художница и, видимо, все-таки дура, и смотрела и писала минут по пятнадцать без перерыва. Потому пейзажи и натюрморты получались довольно странные.
Михаил Вениаминыч никогда не возражал против фантазий - не то что преподаватель рисунка. Более того, он умел управлять фантазиями. Года за три до этого, еще до настоящей перестройки, президент Рейган, актер, изо всех сил запугивал мир ядерной войной. Поползли слухи, что нейтронная бомба оставит все, уничтожит только людей. Что лазер из Космоса (нашего мирного Космоса!), будет охотиться на людей и боевую технику. Злющий физрук объяснял, как реагировать на сигналы воздушной тревоги и как сшить ватно-марлевую повязку, в которой нечем дышать. Дети пугали друг друга, и кое-кто даже перестал спать. А хитрый Витаминыч взял себе в помощь обычную программу для художественных школ. Сначала он провел занятие по истории искусств - об антиядерных плакатах. Демонстрация началась с произведений самых страшных и безнадежных, например, о горилле, которая нашла в пустыне человеческий череп. А закончилось карикатурой о том, как жирные капиталисты катят Землю к войне, но огромная толпа простых людей перехватывает ее и уводит к миру. Затем Михаил Вениаминыч объявил конкурс плаката. Тема: как дети могут воспрепятствовать ядерной войне. Каждый отрабатывает свою идею. Все это происходит в классе, открыто. Все в друг у друга видят. Работа продолжалась пять недель, и конкурс выиграл мальчик, чьи работы и до, и после считались скучными, ему постоянно попадало за избыток коричневого. Он нарисовал ядерную боеголовку СС-20 и целую толпу детей с инструментами. Дети ее пилили, скоблили, строгали и сверлили - всячески портили, от боеголовки уже оторвался изрядный кусок. На земле вокруг валялись металлические стружки и росли цветы. Этот плакат оценили все и решили повесить на почетное место рядом с "Шоколадницей". После этого страхи ушли в прошлое. Недаром в каждом выпуске находится кто-нибудь и дарит учителю на прощание своей рукой набросанный портрет.
Уроки на пленэре спаренные, и учитель решил, что пора вмешаться и проконтролировать. Он пошел по кругу, беседуя - поправил там, дал указание здесь и, наконец, добрался до ученицы в спортивном костюме. Ошибки у нее, само собою, были - потому что видит девочка одним глазом. Даже сейчас, несмотря на избранную цель, она не смогла добиться нужного ощущения глубины. Ее проулок уводил куда-то мимо домов и кустов, но в том месте не было ничего, кроме ядовито-бледного неба меж облаков. Учитель решил, что недостаточно глубоки тени и показал, как их углубить, чтобы задержать взгляд зрителя на пустоте между домами. Ученица сделала, но возникла еще одна проблема - пейзаж словно распался пополам и вертикально, и горизонтально. Теперь ни два дома, ни земля и небо не были связаны. Витаминыч похмыкал в сомнении, а ученица решила, что не миновать ей тройки за пленэр. Но хуже тройки оценок в художке не бывает, а потому теперь можно поэкспериментировать.
Она вспомнила вредного козла с черным крестом на спине. Но третий белый, кроме облаков и черемухи, тут был явно лишним. Тогда она набросала контуры его тем самым неопределенным серо-синим, какой бывает в тенях и на рыбьих спинках. Козел стоял, опираясь мохнатыми копытами на забор, и обгладывал куст сирени. Козла породила прозрачная тень, поэтому он получился синим, весь из лазури и ультрамарина. Лукаво косил его золотистый глаз, но и этого было мало. И девочка написала ему явно золотые рога. Козел и куст соединили дома, а рога дали яркий блик, переход от снежной белизны туч к живой белизне цветов. Учитель решил не вмешиваться и улыбнулся про себя, а девочка этого не заметила, вся ушла в работу.