Девушке сказал, что надо по делам выйти, посмотрел расписание электричек…
Дальше понятно. Дождался электрички, рассчитал там секунды…
И рванул.
Прямо перед самым носом, в последний момент.
Ух! Там такое началось! Агонь! По-моему, он меня побежал догонять просто…
Может, это тот же самый был машинист, не знаю.
Но это неважно.
В тот момент я понял, что вот.
Что это именно – что мне надо.
Это как бы такая перезарядка батареек, и мне нужен вот такой способ.
Ну, и вот я стал так жить. Так делать.
Конечно, мне стало понятно, что с электричками лучше так не шутить, а надо что-то еще придумать.
И я стал придумывать.
Записался на парашютах прыгать.
Потом еще есть паркур, бэйс-джампинг.
Я многое перепробовал за эти три года.
Видимо, ну вот просто есть породы людей, как породы собак – которым
надо экстрим, адреналин, а иначе они закисают
становятся такие вот мрачные, как был Игорек.
И с тех пор все стало очень хорошо. И как-то я думал, что я все уже знаю. Про эту жизнь, и вообще.
Девушка у меня там другая потом появилась.
А с той мы не то что поссорились.
Просто расстались.
Нормально мы расстались с ней.
А Вера появилась у меня, и вот теперь мы с Верой.
И мы с ней, я надеюсь, будем всегда.
А с ней связана такая история…
Что мне про нее все говорили и даже в личку писали…
«Да ты знаешь, что она дебилка? Она ходила в школу для умственно отсталых».
Ё-маё, ну и что? НУ И ЧТО??
Смешные какие-то люди.
Вот я не понимаю. Если у человека нет такого интеллекта, как у тебя. Это значит, что он какой-то неполноценный, по-твоему?
Да я даже обсуждать это не стал. Просто забанил их, и все.
Как это вообще – так рассуждать.
Нам отлично с Верой! Я не замечаю ничего того, что о ней другие говорят.
Я не могу сказать, что Вера может брать интегралы. Но она на самом деле УМНЕЕ этих дебилов, которые про нее говорят гадости.
Это человек, на которого я реально могу положиться в этой жизни.
Куртка вот на мне. Finn Flare.
Вот про эту куртку хочу сказать – неправда, что счастье нельзя купить.
То есть его, конечно, нельзя.
Но чуть-чуть можно.
Вот куртка – это большая часть моего счастья.
Я ее ношу четвертый год. И до сих пор из нее нитки не полезли.
Хотя говорят, Вьетнам шьет для финнов. Да наплевать кто там шьет.
Я в ней чувствую себя… Человеком. Максимом.
Я до этого все время зимой замерзал. Ходил в чем попало. В кедах каких-то, ветровках идиотских.
А теперь я зимой гуляю. И я чувствую себя – как человек.
Я пошел нормально в торговый центр. В дисконт Finn Flare.
Там висела… эта куртка. На нее была скидка 80 %.
Так она стоила… не знаю, больше двадцатки.
А так… Так она стоила меньше пяти.
И я купил себе. Вот взял и купил себе!
Когда я ее купил себе
в тот день, точнее в ту ночь
я стал листать фильмы и мне попался фильм Конформист
старинный по-моему черно-белый еще
известный это фильм, все смотрели
еще в советском союзе
ну там про эту вот гейскую тему еще немножко
мне она не близка но неважно
главный герой
вот главный герой меня цепануло
он очень был похож на меня
в движениях как бы
походка, лицо
и это его как он говорит все время
«я хочу быть нормальным»
а он же фашист, даже он предал и убил своего учителя
в общем он полный мудак, если по фильму
но меня он очень сильно цепанул
он – это я
я купил себе белый маркер
и стал ходить по району
и писать разные всякие слова
потом я стал видеть эти слова
которые я написал на стенах
и мне становилось теплее
я вспоминал разные вещи
когда курил на балконе
или когда спал с Верой
и я… ну, я плакал
какая разница – подумаешь – плакал и плакал
я думал, что я все про эту жизнь
знал
а я еще не все про эту жизнь
знал
и я хочу рассказать до конца этой истории
точнее, еще далеко до конца этой
истории
а вот что случилось со мной
зимой счас октябрь
я до сих пор не понимаю, что случилось со мной зимой счас
октябрь
в общем погода была такая был мороз снег
ничего не поделаешь не попрыгаешь никуда ничего никак
и я пошел короче к электричке своей опять
хотя я знаю что это опасно
будешь там валяться с раскочевряженой башкой
а у меня еще температура была высокая перед этим ну за день
но мне было надо
я чуть Веру не ударил уже
достиг предела уже какого то
и надо было вмазаться как я про себя говорю
и вот я пришел когда по расписанию
темно дико холодно и снегу столько что рельсов не видно
и звездочки на небе блестят кошмарно
и я почему-то подумал – ну вот, прощайся с жизнью паровоз Максим
(почему-то я подумал ПАРОВОЗ Максим – из мультика что ли
в садике показывали вроде)
и такой я стою жду электричку как будет что будет не знаю
вот уже должна идти а все не идет не идет
и тут
пилит через пути какой-то дедок древний, в кроссах, ваще не по погоде одетый
ковыляет такой с палкой, в наушниках, с БОЛЬШИМ рюкзаком за плечами
такой пилит себе
что он тут делает? – думаю. – в пол-первого ночи?!
И тут электричка из-за поворота
мягко выезжает
плавно как кошка
кугук, кугук
и быстро
а дед чешет
а дед чешет себе ТУДА и не слышит ничё не видит
и я стоял далеко
и я такой КАК ЛОМАНУЛСЯ
тыдыщ!! – грохот звон я ничего не понимаю что происходит
мы лежим дедок стонет подо мной вяло шевелит щупальцами я вызываю скорую
ничего не понимаю
холод
мы короче… нас не достало
электричка проехала
и все, и больше с тех пор я
я собираю подписи петиции в интернете
чтобы сделали по-другому с этим переходом
более безопасно
чтобы другие ребята
не могли так перебегать
Мне это уже не нужно
Мне хочется велик себе купить нормальный
Я хочу трюковый велик
Я хочу ребенка, трех мальчиков
Хочу еще нормальный телефон фоткать
хочу получить образование
я все хочу
я не знаю, кто этот дед может он тоже
а я знаю кто я
я – Максим
Максим
Катя Капович
Бабочка огонь перелетела
«Чуден вечер природы…»
Памяти Николая Гумилева
Покупка
Евгения Некрасова
Лакшми
Руки своей жены Овражин попросил три года назад. Она отдала. Солнце вращало прожекторами, жир с шампуров лакировал траву, шипели стаканы из пластика. Лера – длинноносая, тонкокостная веселая синица. Овражин – влюбленная молодая мышца, прямой и весенний. Лере он нравился не до женитьбы, но дома пил отчим, гнила мать, нужно было бежать. Случился нормальный штампованный брак. Сначала обезболивание счастьем, потом настоящая жизнь. Через запятую родились погодки-сыновья. Руку на свою жену Овражин принялся поднимать два месяца назад. Не то чтобы обозлился, просто так он решил спасти свой город.
Тот торчал посреди среднерусской равнины. Спотыкался о годы. Не поспевал за миром, не менялся, а взлохмачивался. В нем самом – ноль чего-то, кроме домов и людей. Горожане потекли работать в соседний пункт с начинкой. Овражин возил их туда на автобусе. Люди отпахивали свое и возвращались к Овражину в железные двери, набивались усталыми судьбами. Чаще на автовокзале ждали мятые, отработавшие женщины, ждали Овражина страстно – резали пространство наспех подведенными глазами – как не ждали ни одного мужчину – они спешили домой – готовить ужин и растить детей. Его ждали и сами мужчины – как ждут товарища, который вывезет их, сильнораненых, с поля боя, – и они стремились домой – сами не понимая зачем. Когда автобус Овражина показывался на дороге, у всех ждущих радость оккупировала сердце. С утра его тоже ждали, но сонно, спокойно, удивляясь вспоминающимся снам.
Лера – на восемь лет младше мужа, сама еще не выросла. Она не понимала и не знала, чего хочет. Ее не спрашивали. Пять лет назад она прекратила играть в куклы. Собственные дети казались ей ожившими игрушками. Первая – лысый младенец, который мог лежать, сидеть, мычать «мама», по-настоящему портить пеленки и по-настоящему есть. Вторая – бегающий автоматический щелкунчик, громкий и вездесущий. Детей нельзя было приостановить, выключить, сложить в шкаф, заняться делами, отдохнуть, потом достать и включить снова. Они были беспрерывны. Жизнь не показала Лере ничего больше, кроме родителей-сомнамбул, подруг-мечтательниц, учителей – устаревших роботов, мужа – напряженную мышцу, а теперь детей-игрушек. Лера разглядывала последних с удивлением, но всегда решала, что они + муж и есть то – что ей нужно. По крайней мере, все так говорили.
Три месяца назад Овражина сократили. Он, и так невысокий, – стал ниже. Маршрут его остался – из их города в больший и обратно. Руль его автобуса держал теперь в руках юный сын директора школы. Тот заплатил, чтобы сыну дали эту работу. Новый шофер водил дурно, ронял пассажиров на поворотах, ломал расписание, но люди мирились. Они и его ждали, как не ждали никого другого, только как Овражина прежде.
Овражин играл две недели. Не со своими детьми. Без еды и сна. Не говорил с женой. На экране один за одним гибли вражеские солдаты. Лера тихо приносила еду, уносила чуть расчесанные вилкой блюда. Она ходила по комнате от лысого к кудрявому и не понимала, как быть дальше.
Она никогда не работала. Овражин не зря так сильно держал руками руль. Работа – подобно кентаврам, единорогам, мамонтам – вымерла в их городке; в крупных городах-соседях она попадалась редко, о ней шатались мифы и легенды. Когда дети шли в третий класс, родители принимались считать год выхода знакомых на пенсию. Потом они отправлялись свататься к самым сговорчивым и расположенным из них, лучше бездетным или с уже работающими детьми. Не получалось – находили другого. Если выходило – работающий знакомый год от года рассказывал начальству о растущей достойной замене. Раз в полгода-год родители подкрепляли дело дорогими подарками работающему знакомому. Так ребенку выбиралась профессия. Но раз в декаду случалась дыра – на моментальную вакансию не находилось человека-заготовки. Как было с Овражиным. Прежний водитель вдруг убежал из пункта. Говорили, любовница увезла его на своей машине в больший город. Так тогдашний двадцатиоднолетний Овражин, прежде перебивавшийся случайными заработками, самый молодой, самый трезвый из умеющих водить в округе, сел за руль важнейшего автобуса в пункте. Из таких историй лепили мифы. Не делая из своего ребенка заготовку, не надеясь на удачу – работы можно было добиться только важным знакомством или взяткой. Так поступил директор школы, когда его сын захотел водить овражинский автобус.
Важных знакомств и крупных сумм Овражин не нажил. Из-за прямого и нудного характера у него осталось двое всего друзей. Лера знала, что он никогда не найдет себе места. Он и не находил себе места. Деньги списывались с дебетовой карты. Кредитных Овражины боялись и не заводили. Дети ели по расписанию, и нужно было искать путь спасения.
Овражин не мыслил практично. Он переживал только о гибели своего героизма. Страшно болело, что он не возил теперь людей до источника их существования и обратно. Враги брызгали кровью на экран, это немного обезболивало. На третью неделю Овражин вдруг захотел прогулки. Под удивленным взглядом жены он встал и шагнул в город.
Тот вдруг поразил коренастое овражинское сердце. Овражин рос тут, но постоянно был занят – сначала детством, потом пубертатом, потом следил за дорогой и собирал с пассажиров деньги, дальше добавил себе семью. Не оглядывался по сторонам. Родной пункт оставался вне овражинского внимания. И вот показался при дневном свете. Овражин, отвыкший ходить, ковылял по городу, заваливаясь на обочины, и растирал по лицу соляной раствор.