– А-а, – протянул он. – Явилась. Иди, погляди, что тут у нас. Картина Репина «Дурные на разминке».
Серафима подошла к открытым дверям сарая. Прямо у входа на пластиковом ящике сидела Тамара Степановна, обхватив голову руками. Услыхав шаги дочери, встрепенулась.
– Шайтан, – пробормотала она, взглядом показывая на дойную корову по кличке Зорька. – Уже третий час как не сдвинется с места.
Хлев полыхал гостеприимным светом, горел золотом устланный соломой дощатый пол. Клубы пыли старались приобрести осмысленные художественные формы. Зорька стояла в стойле, если так можно выразиться, на коленях. Подогнув передние ноги, она упиралась грудью в пол и молитвенным немигающим взглядом смотрела в залапанную брусчатую стену перед собой. Лохматые темные уши были неподвижны, словно рога. Красивые карие глаза ничего не выражали. Ведро с водой, поставленное у ее морды, оставалось нетронутым. Из-за нелепости положения костлявый крестец коровы поднялся еще выше, выпячивая, словно диковинный плод, набухшее недоеное вымя, едва прикрытое черной кисточкой хвоста. Пятнистый теленок с белым треугольником на лбу испуганно поглядывал из-за своей загородки в левом краю хлева. Другая телка, названная Молодухой, стояла на привязи и переминалась с ноги на ногу. Тамара сняла очки, потерла их о рукав мужской фланелевой рубахи.
– Я и подойти к ней боюсь, – сказала она. – Валера пытался ее поднять, но без толку. Напасть какая-то. И позвонить некуда. У тебя мобильник с собой?
Серафима шумно расстегнула замок кожанки, протянула телефон матери. Стояла и смотрела на все. Дедушкина крага – в одной руке, столичная борсетка – в другой.
– Это справочное аэропорта, – сказала Тамара без удивления. – Дурные на разминке.
Чувствовалось, что она вот-вот заплачет.
Серафима ни о чем не думала, когда достала из украденной сумочки большой бронзовый ключ с узорчатым гербом на основе. Старый, явно недекоративного происхождения, он напоминал о пиратских кладах и тайне черепахи Тортиллы. К дужке был прикреплен ремешок из сыромятной кожи, достаточно длинный, чтобы носить ключ на груди. Фима подошла к корове и накинула ей ключ на шею, даже не задев рогов с острыми черными окончаниями. Зорька удовлетворенно вздохнула и поднялась, словно ждала этого весь вечер.
– Мне Зинка анекдот рассказала, – сказала Фима деловым тоном. – Ну, такая чушь… Ты бы телку подоила, сейчас за молоком придут.
Корова доверчиво глядела в лица женщин, ключ на ее шее медленно раскачивался, пока не принял отвесное положение и замер над мутной лужей, излучая в сырой полутьме стойла все еще робкое, нездешнее свечение.
ИХТИАНДР
Андрей раздвинул заросли осоки локтями. Прикасаться к непослушной колючей траве не хотелось. В штормовке было жарко, но ему было легче терпеть жару, чем прикосновения растений и укусы комаров. Лодка лежала на прежнем месте. Засыпанная прошлогодними листьями на треть, она поднималась жестяным килем из травы: встреча со старой подругой оказалась тиха и радостна.
– Здравствуй, лодка, – сказал Андрей и погладил ее лоснящийся бок, ошлифованный волной и временем. Гладкий, как пасхальное яйцо. Встречи с любимыми предметами иногда более глубоки и эмоциональны, чем общение с людьми.
Сквозь кусты протиснулся Авдеев. Неясно, как тяжелая одышка могла сосуществовать с идеальной безмятежностью его лица. Он бросил взгляд на лодку и сказал с сожалением:
– На замке. У тебя ключ есть?
Андрей рассеянно кивнул, не желая расставаться с сокровенными мыслями. Счастливая меланхолия накатывала на него редко. Он неторопливо притянул к себе проржавевшую цепочку с номерным замком, с улыбкой набрал «0911». Колесики с цифрами плохо слушались, проскакивая под большим пальцем или вообще застревая от долгого простоя. Наконец лодка была освобождена. Цепочка скользнула змейкой в траву и затаилась.
Андрей вернулся к автомобилю, вытащил из открытого багажника острогу, изготовленную из лыжных палок и мотоциклетных спиц. Легкая двухметровая конструкция после сборки походила на трезубец Нептуна или вилы с выставленными наружу зубьями. Добротное оружие, хоть сейчас на войну.
Авдеев взял целлофановый пакет с водолазными масками и зажатым между ними нарезным батоном. Сунул под мышку пластиковую бутылку с водой, похлопал по карманам, чтобы не забыть сигареты. Он нащупал в наколенном кармане-клапане запасную пачку и поместил ее в более защищенное от воды место: положил себе на макушку и прижал кепкой.
– Леша, – услышал он за спиной проникновенный голос Андрея. – Леша, скажи мне, пожалуйста, почему меня комары кусают, а тебя – нет?
Было в этом голосе что-то угрожающее. Сзади стоял человек со страшным орудием подводного лова. Авдеев решил отшутиться:
– Я водку пью, Андрей. Они меня стороной обходят. Боятся потравиться. Понимаешь?
– Нет, Леша, не понимаю. Все сложнее. Я тоже иногда пью водку. Но они кусают меня от этого еще сильнее. Я бы сказал, что запах алкоголя их привлекает. И комаров, и мух, и оводов. Пьяный пот для них что валерьянка для кошки.
– Значит, у меня невкусная кровь. Отрицательный резус-фактор.
– Отрицательный? – вздрогнул Андрей. – А может быть, у тебя СПИД? Может быть, ты ВИЧ‑инфицированный?
Авдеев положил на плечо пустой холщовый мешок из-под сахара. Захлопнул багажник и пошел вслед за Андреем по вновь образовавшейся тропе. Андрей нес весла на одном плече, острогу – на другом. Авдеев тащил вспомогательные снасти. На его голом торсе с небольшим пивным животом высвечивался незагорелый отпечаток от майки-безрукавки. На груди покачивался серебряный крестик на светлом, выцветшем от долгой носки шнурке.
Мужики без труда перевернули лодку, слаженно столкнули ее в воду. Погрузились. Авдеев положил на нос моток веревки, громыхнув несколькими кирпичами, служившими якорем, сел за весла. Андрей расположился на корме. Солнце поднялось высоко, почти до зенита. Вода, скорее всего, уже прогрелась. Несколько дождливых дней, случившихся накануне, ушли в прошлое.
Они легко скользили по пустой озерной глади в направлении острова. Молчали. Улыбались. То ли друг другу, то ли своим мыслям. Метрах в двухстах от заросшего кустарником мыса, смотрящего в сторону Скемы, остановились и бросили якорь.
– Ну, я пошел, – сказал Андрей, надевая маску.
Протянул Авдееву батон. Сел на задний бортик с острогой в руках, по-аквалангистски перекувыркнулся и с немногочисленными брызгами ушел под воду. На уме вертелась песенка, услышанная недавно по радио: «Уходи, дверь закрой. У меня теперь другой».
На глубине песня зазвучала еще громче. Андрей погружался, спускаясь по якорной веревке, мысленно подпевая девичьему голосу. Увидев дно, поплыл. Постепенно, по касательной. На дне покачивались илистые заросли сапропеля, темно-зеленого, с редкими бурыми пятнами. Марсианское зрелище. Андрей шел параллельно этому клубящемуся лесу, присматриваясь к малейшим его всплескам и движениям. Солнечные лучи падали сверху соломенным снопом, глубинные толщи распределялись слоями – и по степени освещенности, и по температуре воды. К дворовому шлягеру добавился стук в ушах, вскоре перешедший в тупую боль, которую нужно было проглотить или к ней привыкнуть. Он сделал несколько характерных упражнений, поднял голову, надеясь увидеть днище лодки. Ее в пределах видимости не оказалось. Заметив волнообразное движение в зарослях, ударил туда острогой. Один, два раза. На остриях повисло три извивающихся угря, небольших, меньше метра в длину. Победно подняв острогу над головой, пошел наверх; воздуха в легких почти не оставалось.
Авдеева увидел неподалеку: тот разомлел на солнышке, курил, попыхивая желтым, как и его усища, дымом. Андрей подплыл к нему, невысоко приподнимая свой многозубец над поверхностью. Угри змеились, хлестали хвостами по его лицу. В их шевелении было что-то античное.
– Леша, прими товар, – сказал Андрей и, пока Авдеев снимал рыбу с зубьев и складывал в мешок, отдышался.
– Хорошее начало, – сказал Авдеев. – Как комары? Не мешают?
Андрей погрузился опять. На этот раз поплыл сразу на прежнее место. Он был уверен, что нашел счастливую поляну. Второй заход принес монструозную тварь, длиной около двух метров. Авдеев умудрился насадить ее сразу на три зуба остроги. Отличный удар. Он чувствовал, что входит во вкус: вынырнув, поднес гигантскую вилку к лицу и поцеловал царь-угря в плоский и склизкий лоб.
– Попался, хозяин. Долгожитель. Как вас зовут, ваше сиятельство? Карл? Фердинанд? Петр?
– Это самка, – разочаровал его Авдеев. – Видишь, какая голова? Значит, самка. Царица морей.
– Тебе бы в зоопарке работать.
– В аквариуме, – поправил Леша. – Рыбы в аквариумах живут.
Они сложили гиганта вдвое, засунули в мешок, который тут же сделался наполненным и живым.
– Не устал? А то могу заменить.
– Спасибо. Мне нравится. Ихтиандр возвращается в родную стихию.
Прилипчивая песенка не отставала. Оказалось, Андрей помнит чуть ли не весь ее текст:
Натерпелась, наждалась. Я любовью обожглась. И теперь я наконец-то будто снова родилась…
Красивые слова, жизненные. Он задумался о далекой школьной юности, первой любви, выпускном вечере.
Следующий удар пришелся в голову примерно такой же крупной особи. Угорь оказался сильнее, чем предполагалось. Когда Андрей притянул его к себе, чтобы как следует вздеть на острогу, угорь мощно вильнул телом и сорвался со спицы. Андрей шуганул своим орудием ему вдогонку несколько раз. Не попал. Он уже готовился к всплытию, когда из зарослей отчетливо показалось змеиное кольцо другого чудища. Чудище выросло из мха, вздулось – и огромной хищной петлей потянулось к шее аквалангиста. Замашки плотоядных змей: анаконд и питонов. У страха глаза велики, но Андрею показалось, что угорь составлял сантиметров пятьдесят в диаметре, чего в природе не встречается. О его длине приходилось лишь догадываться.
Расставаться с такой добычей не хотелось. Андрей всплыл, схватился за борт лодки, начал быстро дышать носом, чтобы как можно скорее наполнить легкие кислородом.
– Пусто? – равнодушно спросил Авдеев.
Андрей не ответил, лишь приложил палец к губам для обозначения важности момента.
– Отдохни. Всех не поймаешь. Давай я занырну. Разомлел я здесь на солнце. Что с тобой?
Неожиданно лодку ударило так, что Авдееву с трудом удалось сохранить равновесие. Бесконечным серебристым потоком по поверхности озера шел косяк уклеек. Рыбки мелькали в глазах, не отклоняясь от своего маршрута ни на йоту. Веселенькие, юркие. То ли память предков их вела, то ли характер подводных течений. Лодка плавно покачивалась в быстро движущейся рыбьей массе. Авдеев тяжело дышал, зачарованно глядя им вслед.
– Щекотно, – сказал Андрей. – Якорь на месте?
– Далеко они нас не утащат, – отозвался Леша. – Ты когда-нибудь видел такое? Всеобщая мобилизация! Куда они? Почему так спешно?
Андрей вдохнул поглубже и пошел на погружение. Рыбки ударялись по щекам, бились в маску, приятно щекотали тело, но плаванию не мешали. Вскоре стая осталась наверху, полупрозрачно заслоняя солнце калейдоскопическими тенями. «Мне не нужен больше твой номер в книжке записной».
Он внимательно оглядывал дно водоема, пытаясь узнать место, где только что видел угря-гиганта. Книга рекордов Гиннесса, сто процентов. Может, это сом? О существовании столь больших угрей Андрей не слышал. Если есть гигантские сомы или там щуки, значит, и угри могут быть очень большими. Некоторые считают, что динозавры еще не вымерли, а сохранились в таких вот озерах, имеющих выход к морю. У плезиозавра, судя по картинкам, такая же шея. Длинная, змееподобная. Недаром многих морских чудищ ошибочно зовут змеями: и спрутов, и осьминогов, даже крокодилов…
Ил, устилавший дно Нарочи, оставался кладбищенски спокоен. Андрей был уверен, что монстр где-то рядом, но старческая мудрость подсказывает ему затаиться. «Надо найти какую-нибудь расщелину, пещеру, – думал охотник. – Такая большая рыба должна жить в собственном гнезде. У нее должна быть штаб-квартира, может быть, даже дворец. Как в сказках. Был же раньше дворец на Мядельском озере. Был, да ушел под воду. Вместе со всеми его крестоносцами и правителем их Гедимином».
Увидев шевеление справа, Андрей молниеносно ударил острогой в ту сторону и зацепил еще одного угря среднего размера. Ударил опять. Теперь уже наугад. Попался еще один. Удивительное место. Рыбное. Счастливая поляна. Надо отметить ее как-нибудь. Андрей решил временно привязать к якорю спасательный оранжевый жилет Авдеева, чтобы обозначить место.
– Еще два? Нормалек. – Леха заскучал уже основательно. – Андрюша, не могу я здесь больше сидеть. Хочу в воду.
– Хорошо. Скоро поменяемся.
Андрей нырнул опять, поплыл в прежнем направлении. Почувствовал, что устал. Не отдавать же Авдееву такую добычу! Ему мерещился морской змей с короной на голове, песенка медленно точила его душу: «Но подружка мне призналась, что тайком с тобой встречалась. По щеке бежит слеза. Я скажу тебе в глаза».
Вскоре ему пришлось забыть и песенку, и змея, и мечты детства. В поисках чудо-рыбы Андрей опустился совсем глубоко и шел в нескольких сантиметрах от дна, надеясь на свою реакцию и легкость остроги. Угриные всполохи виднелись то здесь, то там, но он больше не обращал на них внимания. Мелочь, успеется. Прямо по ходу он заметил шарообразный предмет, похожий на пушечное ядро, но в несколько раз превышающий его в диаметре. Что-то подсказывало, что камень как-то должен быть связан с властителем этих вод. Он приблизился к нему, прикоснулся острогой, стараясь не затупить ее о твердую породу. Валун напоминал часть фасада провинциального Дома культуры – такие огромные шары украшали здания, построенные в советские времена, красовались на парапетах у парадных лестниц. Поверхность оказалась металлической на ощупь, пористой, напоминающей коксующийся уголь. Андрей положил острогу рядом с камнем, обхватил его двумя руками, стараясь ободрать склизкий растительный налет с его боков и верхушки. Илистая дрянь отходила на удивление легко, словно наросла совсем недавно. Очистил шар, решив, что тот, видимо, создан природой или людьми из метеоритного железа. На левом его боку он обнаружил какой-то барельеф и решил очистить это место как можно тщательнее. Наросты отваливались клочьями, стоило лишь прикоснуться.
Наконец работа была завершена. Андрей обогнул загадочный мегалит и уставился на рисунок, выдолбленный на нем неизвестно когда, неизвестно кем, неизвестно зачем.
Наверх поднимался как ошпаренный. Он понимал лишь одно: отсюда пора валить. С озера, из города. Может быть, из страны. Зловещий смысл древнего знака воспринимался напрямую, без включения интеллекта, минуя возможности анализа и интерпретации. Иероглиф отпечатался на сетчатке его глаз навсегда, навечно, сколько ни мусоль, ни три глаза, ни промывай их родниковой водой или авиационным бензином.
Жалкий, дрожащий, он подгреб к лодке, перевалился за ее борт и на мгновение распластался на днище. Авдеева на месте не оказалось. Ждать его также не предcтавлялось возможным. Андрей осмотрелся и стремительно погреб в сторону шоссе. «Если Леха нырнул, то вот-вот всплывет, – думал он. – Он может быть только возле острова». Страх гнал вперед, заставляя забыть о дружбе и здравом смысле. Он вглядывался в горизонт, но увидеть что-либо был уже не в силах. Тяжелые слезы застили его глаза, ужасный облик увиденного сдавливал черепную коробку, стучал в висках.
Он причалил к берегу, машинально вытащил лодку одной рукой на песок. Кое-как оделся, поднял мешок с рыбой, но, что-то вспомнив, отшвырнул его в сторону. Глаза его рыскали в поисках церковного креста. Андрей перебежал дорогу, поднялся по огромным бетонным ступеням к стеле «Памяти павших». Последний раз он был здесь в день своего бракосочетания. Образ мускулистого солдата с поднятым автоматом «ППШ», изображенного на стеле, не принес ему спокойствия. Он начал молиться, насколько был на это способен. «Господи, помилуй мя, Господи…» Собрал все цветы, лежавшие у постамента, в охапку, сложил в сухой пахучий стог. Потом рухнул на него головой и уснул. Глубоким, бессмысленным, беспробудным сном. Как убитый. Менты, разбудившие его к вечеру, не могли поверить, что он не пьян. Увидев их над собой, Андрей тут же твердо решил, что не скажет им ни слова…