Тайна гадкого утёнка
Константин Костенко
© Константин Костенко, 2018
ISBN 978-5-4490-8764-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Маленькие детальки большого пазла
Глава I
Кто-то идёт в Фаунград
Ночка выдалась ещё та. Паршивенькая. Было воскресенье, 12 октября **18 года. Дневное солнце не предвещало ничего особенного, но с наступлением вечера вдруг резко потемнело. Ветер пригнал с северо-запада тучи, и луну, которая до этих пор освещала путь, словно вымазали сажей. Ни одного, даже самого тонкого и тусклого лучика. Вдобавок ко всему хлынул дождь. Холодный, с ядрёными, увесистыми каплями. Будто сквозь крупное решето из ведра выплеснули воду.
– Прекрасная погодка, нечего сказать, ― завершая свои слова надсадным кашлем, проворчала едва различимая в темноте фигура. Это было странное существо, похожее на тряпичный ком. Точно перекатываясь, оно шло по просёлочной дороге через бескрайнее поле, кутая голову в одну из своих тряпок. Тряпка эта, судя по всему, была шалью. Данное обстоятельство, а также тот факт, что голос фигуры, хотя и звучавший несколько сипло, всё же явно принадлежал женской половине зверино-птичьего царства, наводили на мысль о том, что тряпичный ком ― это путница. Мелькнувшая у горизонта молния, после которой прокатился гром, позволила на короткий миг разглядеть путницу более отчетливо. Вымокший до нитки старый салоп; покрытый обшарпанной рыбьей кожей медицинский саквояж, ручку которого сжимала когтистая лапа; и (характерная деталь!) выглядывающий из-под краёв плотной шали, длинный, как школьная указка, нос.
Всё это происходило примерно в тридцати километрах от города Фаунграда ― столицы обширной территории, более известной как Страна птиц и зверей. Расположенные за пределами страны участки суши считались дикими, и те, кто там обитал, тоже считались дикарями, спрятавшимися от цивилизации либо вынужденно, либо по доброй воле.
Население Фаунграда насчитывало что-то около семи миллионов жителей. Конечно же, цифра эта была приблизительной: огромный город, как пищеварительная система, ежедневно пропускал сквозь свои ворота десятки, а то и сотни непонятных, кочующих туда-сюда личностей всех мастей, и почти столько же покидали город, не найдя там лучшей доли. На улицах толпились птицы самых разных пород; здесь же, по соседству селились млекопитающие. Реже встречались пресмыкающиеся и земноводные: жабы, ящерицы, крокодилы. Днём, особенно в районе Рыночной площади, на которой торговали кто чем горазд, стоял страшный гвалт. Птичий клёкот смешивался с обеспокоенным кудахтаньем и звериным рыком, а то вдруг поверх всего начинал рассержено драть глотку задетый за живое бабуин. Ночами (не исключая той, что была в это воскресенье) на улицах делалось тихо. Громкие звуки дня сменялись пугающими шорохами и редким уханьем неясыти. По пустым улицам расхаживали немногочисленные одиночки из породы так называемых «ночных»; изредка под газовым фонарём какого-нибудь центрального квартала, лениво и не торопясь, шествовал вооружённый дубинками и револьверами полицейский патруль; но всё же большая часть столичных жителей в это время суток предпочитала отсиживаться дома. За пределами богатых особняков и убогих каморок ночами никто не мог чувствовать себя в полной безопасности. Звериные и хищные нравы, хотели здешние жители того или нет, давали о себе знать.
Окрестности Фаунграда включали в себя немалое количество сельских поселений. Живописные деревни, сёла и раскиданные там и сям, небольшие хуторки, где какой-нибудь трудолюбивый грач с семейством выращивал личинок и дождевых червей для столичных мясных лавок. Но нас в данном случае должен заинтересовать всего лишь один населённый пункт. А именно ― постоялый двор с кривой табличкой над хлипкими, покосившимися воротами. «У З. Шпаца» ― так называлось это заведение, расположенное к югу от Фаунграда, в двадцати пяти километрах, не доходя деревни Полкановка. За оградой, выстроенной из тощих жердей, стояло несколько надворных построек, а также хозяйский дом в два этажа, где, помимо прочего, размещались комнаты для постояльцев и небольшая харчевня на первом этаже с тремя грубыми столами и ничем не отгороженной кухней, состоящей из закопчённой печи и роты кастрюль и сковородок, которыми по вечерам гремела хозяйка.
В ночь с 12 на 13 октября **18 года хозяин постоялого двора воробей Зиновий Шпац сидел в пустой харчевне за столом и аккуратно, стараясь не сбиться, пересчитывал россыпь серебряных и медных монет (золото, кстати, тоже мелькало). Свои накопления Шпац держал в небольшом деревянном ящичке, называемым им «кассой». Где хранилась «касса», не знала даже жена Шпаца, воробьиха Галина. И мы этого тоже не узнаем. Не потому что это несущественный момент, просто воробей Шпац был очень скрытен.
В разлапистом медном канделябре перед Зиновием горела единственная свеча (точнее, свесивший косматые сталактиты, жалкий огарок).
– Сто сорок три… сто сорок пять… ― сдвигая монеты из одной кучки в другую, едва слышно повторял хозяин постоялого двора. Стук в дверь заставил его испуганно вздрогнуть. Он метнул взгляд на неприкрытое шторой окно. В кромешной тьме по стеклу барабанили капли и стекали извилистые струйки. Одетая в ночной чепчик, освещая путь свечой, сверху по ступеням спустилась Галина. Её черные, как бисер, глаза беспокойно бегали.
– В такую погоду… Зина, кто это? ― спросила она.
Стук повторился.
– Гаси свечу! Быстро! ― строго зашипел на супругу Шпац. ― Здесь горит одна, неужели кому-то мало?
Виртуозным движением крыла Зиновий смёл свои капиталы в «кассу» и сунул ящичек оторопевшей жене. После чего, прижавшись к холодному стеклу, попытался разглядеть, что делается снаружи.
Глава II
Старая повитуха
С таким же успехом можно было заглядывать в тёмном подвале в угольный мешок. К счастью, в этот момент полыхнула молния, и у самого порога под прохудившимся навесом, с которого ручьями текла вода, Зиновий разглядел вымокшую бочкообразную фигуру с невероятно длинным носом. Снова стук. Кто-то простуженно закашлял.
– Иду, иду! ― порхнув к двери, громко отозвался Шпац. ― Кто вы? И что хотели? ― поинтересовался он сквозь дверь.
– Пожалуйста, впустите, ― ответили голос. ― Я ехидна, повитуха. Иду из Полкановки. Прошу вас. До города мне не дойти… Нужно где-то переночевать.
Зиновий сдвинул стальной засов.
– Всегда рады гостям, ― вежливо зачирикал он. ― Входите, пожалуйста. Просим. ― Заметив, что жена всё ещё стоит с погасшей свечой и денежным ящиком, Зиновий коротким движением крыла, а также грозной мимикой, которая мелькнула лишь на одной половине его лица (той, которая была скрыта от припозднившейся гостьи), отослал Галину вон. Воробьиха взбежала по ступеням, но тут же вернулась. На этот раз без «кассы», накидывая поверх ночной рубашки пёструю вязанную жилетку, лишённую нижних пуговиц.
– Галя, мой сладкий кусочек, ― ласково пропел воробей, ― будь любезна, подкинь в печку дровишек и приготовь нашей гостье что-нибудь покушать. Чего изволите? ― обернулся он к продолжающей давиться кашлем и освобождающей колючую голову от намокшей шали посетительнице.
– Нет-нет, ничего не надо, ― замахала лапой ехидна и, несколько раз подряд громко чихнув, добавила: ― Мне бы только где-нибудь улечься. Где посуше и потеплее. Чувствую, подхватила ангину. Может, и того хуже. Апчхи! Извините.
– Но, позвольте, как?! ― запротестовал воробей. ― Именно в такую погоду и надо покушать чего-нибудь свеженького и горячего. Галина, сообрази порцию рагу из стрекозьих лапок. Быстренько, в темпе, пожалуйста!
– Но я не смогу заплатить вам за ужин, ― с унылым видом вставила ехидна.
– Как? ― растерялся Шпац. ― Вы что же, совсем без денег? Зачем же тогда пришли?
– Действительно, ― согласилась ехидна, ― денег у меня не так много. Женщина я небогатая, обыкновенная повивальная бабка. Когда-то ― до тех пор, пока не была отправлена на пенсию ― работала в престижном заведении города. Центральный общественный инкубаторий в Фаунграде. Слыхали?
– Кто же из птиц не слышал об инкубатории, ― выглядывая из-за печи, отозвалась хозяйка.
– Ну, и кем же вы там работали, позвольте узнать? ― поинтересовался воробей.
– Сестра-акушерка. Меня уважали, был приличный денежный оклад… А теперь, как видите, хожу по деревням и помогаю тамошним жительницам благополучно разродиться. Апчхи! Хотя, знаете… Съесть ничего не съем, но чего-нибудь согревающего, пожалуй, бы выпила.
Достав из-под салопа небольшой узелок и выложив из него на стол несколько медяков, ехидна пересчитала имеющиеся у неё средства. Скосив глаз, воробей тоже их сосчитал и тут же отдал распоряжение стоявшей в ожидании супруге.
– Чаю, быстро, – сказал он. ― И капни туда чего-нибудь покрепче, для лечебного эффекта. ― Проследив за тем, как жена кинулась всё исполнять, воробей вновь обратился к постоялице. ― Можете переместиться к огню. Там лавка. Усаживайтесь.
– Спасибо, ― ответила ехидна и грузно, вразвалку, не забыв прихватить саквояж, перешла ближе к теплу.
Внутри печки, в которую воробьиха подбросила нарубленных поленьев, затрещал огонь. Запахло дымком; сделалось уютнее.
– Пойти приготовить вам комнату? Какую? С видом на юг или на восток? ― поинтересовался Шпац.
– Какой уж там вид. Темно ведь, ― растягивая рот в улыбке, отчего вздернулся нос, отозвалась ехидна.
– Вы правы. Но всё же?
– Если вы не против, я бы устроилась прямо здесь, на лавке.
– Извините, ― обиженно заявил Шпац, ― но у меня здесь не какая-то забегаловка, по лавкам никто не ночует. Или вы снимаете комнату, или я попрошу вас вернуться туда, где вы только что были. Извините, но такие правила, ничего не могу поделать.
– Сколько же у вас стоит комната?
– А сколько у вас есть? ― спросил воробей и, не дожидаясь ответа, предложил: ― Знаете, дайте мне три ваших монетки, и мы с вами будем замечательно квиты.
Расставшись с деньгами, носатая повитуха горестно вздохнула и тут же, поперхнувшись, вновь зашлась кашлем.
– Видите! ― в праведном негодовании вскричал воробей. ― Вам нужная чистая сухая постель. Я забочусь о вас, а вы, понимаете, устраиваете мне какие-то непонятные пререкания. Подождите, я мигом.
С этими словами, быстро семеня тонкими сухими ножками, Зиновий кинулся по лестнице на верхний этаж.
– Чай, ― подошла воробьиха, протягивая с добродушной улыбкой большую фарфоровую чашку с выщербленным краем. ― Осторожно, ― предупредила она, ― горячий.
Взяв чай, ехидна отчего-то вдруг подумала: «Интересно, ― спросила она себя, ― как, имея на лице такую неудобную штуковину, как клюв, вся эта птичья мелюзга умудряется улыбаться? Но ведь улыбаются же. Добрая, простая женщина, ― делая глоток, подумала она с благодарностью. ― А муж у неё ― скряга. А я ― подлая обманщица, негодяйка. О-хо-хо!»
Глава III
Непредвиденные осложнения
Утром из комнаты ночной постоялицы никто не вышел. Хотя Зиновий уже отдал распоряжение супруге ― приготовить кружку горячего чая, который он намеревался преподнести вместе с выписанным на клочке бумаги счётом:
3 фаунрубля за ночлег (уплачено)
1 фаунрубль за чай с лечебным бальзамом (2 шт.) ‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒‒
Итого 4 фаунрубля
Примерно к одиннадцати воробьям пришлось подняться на второй этаж самим. В дверь комнаты постучал супруг.
– С вами всё в порядке? ― наклонившись к замочной скважине, спросил он. ― Вы спите или уже проснулись?
Донёсся то ли возглас, то ли на стон.
– Открывай, ― шепнула воробьиха. ― Тут что-то не так.
Зиновий осторожно толкнул дверь.
Они увидели лежащую под одеялом ехидну, которая с трудом, хрипло дышала.
– Что с вами? ― забеспокоилась воробьиха. ― Совсем плохо?
– Думала, утром отравлюсь в Фаунград… ― прерывая речь, пролепетала больная. ― Хотела задержаться всего на ночь… Боюсь, придется отлежаться ещё денёк.
– А я говорил, ― поспешно вставил воробей, ― подкрепитесь ужином. Хорошая пища ещё никому не навредила. Но только учтите: придётся взять с вас ещё несколько фаунрублей ― за будущий ночлег. И потом, вы ведь наверняка захотите покушать.
– Не могу, ― слабо замотала головой ехидна. ― Никакого аппетита.
– Галя, кусочек мой, сделай что-нибудь вкусненькое, ― попросил Зиновий, после чего перевёл взгляд на повитуху и назидательно приподнял крыло: ― Нет, вы просто-таки обязаны покушать, ― заметил он. ― Не будет сил ― не сможете подняться и никуда не пойдёте. А не пойдёте ― мне снова придётся брать с вас за постой, а у вас, извините, совсем ничего. И что тогда?
Ночью сделалось хуже. Постоялица безостановочно, с каждым вздохом стонала и то и дело закатывала глаза, проваливаясь в беспамятство. Стоя у постели, воробьиная чета не знала, что предпринять. Тихо совещались.
С трудом приподняв веки, ехидна поглядела перед собой. Всё плыло, как в прачечной, в которой кипят котлы. «Что со мной? Где я? ― подумала она. ― Сплю или всё на самом деле? Воробьи. Откуда? Кто они? Ах, да!.. ― вспомнила она наконец. ― Роды, ночь… Постоялый двор… Тогда кто я? Как меня зовут? ― Она всерьёз перепугалась, обнаружив, что не может вспомнить своего имени. ― Варвара! Варвара Николаевна, ехидна. Вспомнила! ― подумала она с облегчением, однако тут же с грустью добавила: ― Преступница и негодяйка. Зачем я так поступила? Ни за что не прощу себе. Болеешь, мучаешься? Поделом!»
Всё так же сквозь бред и туман ехидна услышала, как двое у её кровати обсуждают создавшееся положение. Советуются ― посылать за врачом или нет. Воробей убеждал, что врач стоит денег, а у той, которая в постели, едва хватит ещё на две ночи постоя: он видел. Кто должен платить доктору? Он, воробей? Ну нет, это было бы неразумно! Возражая мужу, воробьиха ответила, что, если не будет врача, больная может внезапно умереть. Так и так понадобится врач: кто-то должен засвидетельствовать смерть.
– Ах ты, боже мой! ― шёпотом сокрушался воробей. ― Они меня все разорят! Что же нам делать, кусочек?
– Звать Геннадия Карловича.
– Не надо Геннадия Карловича, ― внезапно очнулась ехидна. ― Кто это, врач?
– Да, ― ответила воробьиха. ― Вы не беспокоитесь, лежите. Он приедет и осмотрит вас.
– Что у вас в чемоданчике? ― наклонившись, чтобы разглядеть стоящий под кроватью саквояж, осведомился воробей.
– Инструментарий. Для родовспоможения.
– Позвольте мне его посмотреть, ― попросил воробей. ― Если он и то, что в нём, чего-нибудь стоит, я мог бы это выгодно приобрести.
– Я не продаю свои инструменты, ― заупрямилась ехидна. ― Не нужно их смотреть. И не надо никакого Геннадия Карловича!
– Тише, успокойтесь, ― попросила воробьиха.
– Дайте мне отлежаться ещё ночь, ― сказала ехидна. ― А потом я уйду.
– Но вы больны. Причём серьёзно, ― сочувственно промолвила воробьиха.
– Пожалуйста, не волнуйтесь. Всё пройдёт, ― ответила ехидна и, закрыв глаза, внезапно утихла.
– Жива? ― после минутного молчания спросил Зиновий.
– Спит, ― шёпотом сообщила Галина.
Стараясь не производить шорохов, супруги Шпацы тихо покинули комнату.
Глава IV
Воробьи узнают о тайне, после чего наступает конец
Около трёх часов в ночной тиши раздался вопль. Зиновий с Галей, как поджаренные, вскочили с кровати. Комнаты для постояльцев пустовали, занята была только одна. Кричали, по всей видимости, там.
Держа перед собой свечу, торопливо, скрипя половицами, воробьи шлёпали тапочками по коридору.