«Проклятая тележка! — ругался он про себя. — Снова из-за нее ввязываться в перепалку с дворничихой. А если она не посчитается с запиской домовладельца? Тогда придется все же идти на поклон к артистке… и уж там-то быть скандалу!»
Обивщик мебели все еще не знал, в каких он отношениях с артисткой.
Аги, спустившись к Безимени на следующий вечер, вернула ему газету и сказала просто так, между прочим:
— Почему тебе не хотелось, чтобы я показала ее этой стерве? Ты же сам ей показывал. По крайней мере она сказала, что уже видела.
Безимени просто дурно стало от этой пытки. Застигнутый врасплох, он не успел собраться с духом и грубостью оборвать разговор. Он только промычал что-то, тупо уставясь на девушку.
— Да что с тобой? — вытаращила на него глаза Аги. — Почему нельзя видеть эту фотографию кому угодно? Разве не для того ее в газете напечатали?
В воображении Безимени кошмарной чередой пронеслось: если артистка помнила о фотографии, то она не могла не помнить и обо всем, что произошло между ними, а если так, то как она вывернулась перед своей горничной?
Наконец отчаянное его положение подсказало Безимени спасительную мысль, и он простонал, обернувшись к девушке:
— Но разве я не говорил тебе, что статья никуда не годится из-за того, что я здесь разулыбался до ушей? Меня ведь за это и в редакции послали ко всем чертям. А я буду всем показывать.
— Тьфу, чепуха какая! — отмахнулась горничная и перешла к обычной повестке дня.
Однако Безимени в воображаемых своих страхах дошел уже до того, что счел подозрительным полное отсутствие каких бы то ни было подозрений на его счет у Аги. Но, может, она и ее хозяйка не так-то уж и делятся друг с дружкой?…
Вот о чем размышлял Безимени, толкая к дому тележку и с отвращением думая о том, что из-за проклятой этой колымаги ему, возможно, еще сегодня придется встать лицом к лицу с артисткой в присутствии Аги.
Опасный переполох вокруг тележки
Перетаскивая громыхавшую тележку через лестничную площадку, Безимени толкал и дергал ее более нервно, чем обычно. В результате рукоять тележки, круто завернув в сторону, ударилась о стену, о кричаще-красную стену, и отбила порядочный кусок штукатурки.
У Безимени застыла кровь в жилах.
Он тотчас решил, поставив во дворе тележку, самому явиться в дворницкую и, чистосердечно покаявшись, взять на себя все расходы по возмещению ущерба.
Но, пока тележка с левым уклоном громыхала по двору, дворничиха уже выскочила из своей квартиры и сразу заметила на кроваво-красной стене безобразную белую выбоину.
Что тут началось! Какой отвратительный, какой безобразный скандал!
— Иди сюда! Иди сюда сейчас же! — как сирена воздушной тревоги, завопила она, призывая на помощь мужа. — Он испоганил стену, он весь дом разнесет… Вот, погляди, полюбуйся!.. Ни минуты не потерплю больше здесь его повозку! Господин майор приказал вынести из убежища все лишние вещи, и теперь тележке его во дворе больше нет места. Она всем мешать будет. Посмотрим, куда он ее поставил!
Последние слова дворничихи донеслись уже со двора.
Напрасно сунулся теперь Безимени к дворнику с робкими объяснениями. Дворник лишь крутил головой.
— Уж вы, господин Безимени, поищите другое место для тележки. Иначе нам придется удалить ее с помощью полицейского. Противовоздушная оборона прежде всего.
— Вот, прочитайте — письменное разрешение домовладельца держать мою тележку во дворе дома! — протянул ему Безимени свою бумажку.
— И это не поможет! — опять потряс головой миролюбивый дворник. — Хотите беду накликать? Тогда настаивайте на своем.
— Уж он за это поплатится! — злобно верещала дворничиха.
— А ты не кричи, голубка, не угрожай! Пойдем домой! Господин Безимени обдумает, как ему быть.
— Не домой, а к господину майору, вот куда я пойду! — прошипела, чуть не лопаясь от злости, дворничиха.
Ее муж вернулся в дворницкую, а Безимени удалился в мастерскую, чтобы наедине с собой обмозговать создавшееся положение.
И он мозговал, мозговал, мозговал изо всех сил.
Из-за поганой этой тележки впутать в неприятности не только себя, но доброго домовладельца и артистку? Связываться с комендантом? С самим господом богом — всесильным ведомством противовоздушной обороны? С майором?!
Куда бы деть ее, черт возьми! Схватить топор да разнести в щепы, на растопку?…
Вдруг перед домом трижды раздался знакомый гудок. Значит, пришла машина — либо за домохозяином, либо за артисткой.
А ну-ка, быстро навстречу — будь то он, она или оба вместе. Выложим господам все начистоту. И пусть решают, как быть с тележкой.
Вот что придумал второпях Безимени. И выбрался из своей берлоги на улицу.
Но в эту самую минуту сверху, с балкона четвертого этажа, выходившего на улицу, прозвучал милый голосок Аги, обращенный к шоферу:
— Послушайте! Скажите обивщику мебели, чтобы он поднялся к нам! Да тотчас! Немедля!
Безимени взлетел на четвертый этаж.
Столкновение власть имущих из-за пустяка
Майор был сравнительно молод и строен — как говорится, красавец мужчина.
Его супруга, дама на редкость некрасивая, страдала неизлечимой хворью, какой-то бледной немочью. День-деньской лежала она на софе, курила, раскладывала пасьянсы и читала — один за другим глотала дешевые романы, до отказа набитые всяческими ужасами.
Когда-то из-за небольшого чисто бухгалтерского просчета майор распростился с армией. Затем маклерствовал, даже барышничал. Во время войны армия снова приняла его в свои объятия. Вскоре он выступил в роли директора завода.
Майор редко облекался в военную форму. Но в то утро вместо элегантного штатского костюма на нем красовался мундир и штиблеты со шпорами. В этот воскресный день ему надлежало присутствовать на официальной церемонии, имеющей быть ровно в полдень.
Накануне, в день святого Шандора, майор, носивший сие христианское имя, основательно набрался вечером в веселой компании.
Когда дворничиха позвонила в дверь, он уже успел принять ванну. Однако самочувствие у него было препоганое. С наивысшим удовольствием он снова бухнулся бы в постель. У майора трещала голова, ныло в животе.
Конечно, он предпочел бы швырнуть дворничиху за дверь, вместо того чтобы выслушивать ее жалобы.
Но дворничиха в столь драматических красках расписала неслыханные преступления обивщика мебели, который плюет на все заботы армии о гражданской обороне да еще потрясает письменным распоряжением домовладельца, «этого выкреста», что в конце концов майор тоже распалился.
— Я сам улажу с господином Гарой. А вы, Юлишка, не ввязывайтесь больше в эту историю! — распорядился майор.
— Наемный автомобиль только что просигналил под окнами, видно, господин Гара сейчас уедет! — информировала дворничиха своего начальника. — Уж вы попробуйте перехватить его!
И майор согласился. Он вошел в лифт и, поднявшись на четвертый этаж, позвонил в квартиру артистки.
Необычный свадебный подарок
Когда Аги втолкнула Безимени в комнату, он был ни жив ни мертв от страха.
— Тебя зовут! Говори смело! Домохозяин за тебя стоит! И я, и артистка чего только не наговорили уже майору про дворничиху! — напутствовала его Аги и сильно дернула при этом за руку, побуждая к мужской стойкости.
Зрелище, открывшееся обивщику мебели, снести было непросто.
Артистка раскинулась на кушетке, точь-в-точь как в тот раз, когда принимала его. Она полулежала в том самом обворожительном своем халатике.
К кушетке, точь-в-точь так же, придвинут был стол на колесиках, уставленный всевозможными яствами.
А у стола сидел майор в наводящем страх военном парадном мундире. Его грудь была увешана побрякушками.
Домовладелец стоял здесь же, но уже в пальто. Он говорил:
— Надеюсь, дражайший господин майор, наши личные отношения не пострадают от того, что, как лица официальные, мы с тобой не во всем согласны. Положение, думается мне, не таково, чтобы я не имел уже права во дворе собственного дома держать то, что мне угодно. В крайнем случае просто переставим пресловутый предмет в такое место, где бы он не мешал мероприятиям по противовоздушной обороне. Но сейчас позволь откланяться. У меня важное заседание, и я должен уйти.
Самолюбие майора — офицера и коменданта дома, — которое от ночных возлияний приобрело особую чувствительность, было оскорблено не смыслом слов, а высокомерным тоном домохозяина. И он сказал:
— Боюсь, что вынужден буду причинить тебе целый ряд неприятностей. Начать хотя бы с того, что я прикажу немедленно удалить упомянутый предмет со двора с помощью органов внутреннего порядка, а тебя и владельца сего предмета привлеку к ответственности за противодействие… Ну-с?
— Тут, полагаю, возможны самые серьезные последствия с точки зрения права! — холодно парировал домовладелец и они обменялись с майором непреклонными взглядами; затем домовладелец, как бы смягчая ситуацию, допустил на лицо свое ироническую усмешку и пошутил:
— А теперь, пока ты оставляешь меня на свободе, я на всякий случай сбегаю!
— Не ссорьтесь! Умоляю! Прошу вас, господин майор, отведайте, чудодейственно возбуждает аппетит! — И артистка налила майору того самого желтого зелья, которым угощала обивщика мебели. Потом сказала правительственному советнику, все еще медлившему у столика, чтобы еще раз сцепиться: — д ты, дружок, иди уж на свое важное совещание! И не порть нам дела. Мы с господином майором как-нибудь сами договоримся.
— Ну и прекрасно! Будьте здоровы! — Его милость Фердинанд Гара на сей раз попрощался окончательно.
Ахи между тем буквально протолкнула Безимени мимо домохозяина со словами:
— Да иди же, иди! Они хотят выслушать тебя!
— Смотрите не поддавайтесь и не бойтесь, Янчи! — подбодрил обивщика и домовладелец. — Удаление вашей тележки — просто уголовное преступление, преступление противу частной собственности, то есть, по-венгерски говоря, грабеж и злоупотребление официальным положением.
— Но Дини! Ты сошел с ума! — подскочила на кушетке артистка. — Не принимайте этого всерьез, господин майор! Да иди же ты!
Майор с высокомерной улыбкой ответил только:
— Он может жестоко поплатиться за подобные речи! На что он надеется?
Домовладелец вызывающе громко захлопнул за собой дверь.
Стакан артистки звякнул о стакан майора, они выпили.
— Ну а вы, дражайший преступник! — обратил вдруг майор свое внимание на Безимени. — Вам-то есть ли смысл в случае чего в кутузку угодить из-за этой вашей тележки?
— Ох, что вы, господин майор! — ужаснулся Безимени. — Вот одно только… где мне ее держать, тележку-то? Куда отвезти? Ума не приложу. Разве что разбить ее да на растопку пустить…
— Ну, это уж оставьте напоследок! — шутливо возразил майор. — Но со двора тележку придется убрать.
— Господин майор! — вмешалась тут Ахи. — Этот молчун бессловесный даже за свою правду рта не раскроет! Обивщик мебели без тележки — ничто, он ведь живет ею! Да не он один — и Вици, и все окрестные бедняки, все братья нилашисты пользуются его тележкой. Позавчера господин окружной начальник дал ему два бесплатных билета в кино за то, что он членам нилашистской партии бесплатно уступает, когда им надо, свою тележку. А дворничиха что? Ведь это злыдня бессовестная, ей бы только покомандовать да покуражиться над бедным человеком!
— Пожалуй, она права! — кивнула майору и Вера Амурски. — В конце концов, и поленницы во дворе стоят, и бочки… только для тележки нет места.
Майор немного подумал. Потом взглянул на Безимени и искренне расхохотался.
— Послушайте, мастер, а ведь кого дамы так поддерживают, тот не пропадет! Чем это вы их приворожили? Хотел бы я у вас поучиться.
Безимени ответил на шутливые речи майора лишь нелепой гримасой. Он предпочел бы сейчас провалиться сквозь все четыре этажа, лишь бы не присутствовать на этом мучительном обсуждении.
— Янчи хороший парень, и дворничиха несправедливо все время подкапывает под него! — заявила артистка.
— А вы, голубушка, сдается мне, и вовсе горой стоите за Янчи! — улыбнулся майор, поглядев на Аги.
И вдруг Аги решительно затрещала:
— Почему бы мне не признаться вам, сударыня, и вам, господин майор, дворничиха да корчмарка все равно растрезвонили по дому, что Янчи жених мой; мы уже обручились и скоро заживем вместе!
— Вот как? Вот как? Ну-ну, желаю вам счастья! — хохотал майор. — Конечно, это никудышный свадебный подарок — помиловать и водворить обратно тележку, но все же примите его от меня. А я улажу это с Юлишкой официально.
— Спасибо! Благодарим вас! — одновременно воскликнули Безимени и Аги.
Все это время Безимени, замирая от ужаса, наблюдал за артисткой. Более того, его взгляд буквально прилип к ней, словно он не мог поверить в то, что артистка и после признания Аги улыбается им обоим так же безмятежно и ласково-одобрительно.
— А теперь пойдем! Наше дело улажено! Оставим господ в покое!
И Аги потащила Безимени из комнаты. Однако, ступив на мягкий персидский ковер передней, она снова подтолкнула его к двери, чтобы подслушать беседу второй пары.
Наисерьезнейший фактор исторического момента: анекдот!
— Есть у вас какой-нибудь новенький анекдот? Или уже и их не стало? — поинтересовалась артистка, взглянув на майора.
— О Черчилле слышали?
— Смотря какой!
— Господь бог призывает к себе его и Гитлера, потому что ему уже наскучило кровопролитие на земле… Слышали?
— Слышала. Превосходный! — засмеялась артистка, но тут же повернулась к майору и серьезно, в упор спросила, немного понизив голос:
— А теперь скажите, ведь вы военный, кадровый офицер: как вы расцениваете нынешнее положение? После всех сообщений с фронтов, после всех заявлений немецкого командования могут ли немцы еще выиграть войну?
— Видите ли, сударыня, мне бы полагалось высказаться только в оптимистическом духе, как теперь принято! — отозвался майор, и видно было, что осторожность заставила его забраковать эту фразу. — Одно точно: немцы еще очень сильны. Они способны тянуть войну до бесконечности. И как знать, может быть, вырвут договор с Соединенными Штатами…
— Как далеко это от первоначальной высокомерной самоуверенности Гитлера!
— Увы! — кивнул майор с кислой миной.
— А что слышно о чудо-оружии? — поинтересовалась Вера Амурски. Но майор лишь уныло махнул рукой, и она продолжала: — Ну, тогда я расскажу вам анекдот про чудо-оружие.
— Ну-ну!
— Такое оружие уже изобретено! Оно все разрешит и обеспечит немцам полную победу!
— Неужели! И что же это?…
— Пишущая машинка Геббельса. Она-то и есть чудо-оружие!.. Ну ладно! Еще немного этого божественного напитка! Скажите, разве он не божествен?
— Превосходен, право! Но после него я не смогу, кажется, стоять по стойке «смирно» на церемониале.
— Ну чуточку!
— Только совсем, совсем немножко!..
Артистка опять надела вдруг маску серьезности.
— Знаете, что я вам скажу? Легко этим великим политикам, за которыми стоят вон какие державы и сотни миллионов людей. Но истинно велики лишь государственные деятели таких маленьких стран, как Венгрия. Взять хотя бы Каллаи, уж как его не честили — и глупец, мол, он, и мошенник. А сейчас видите, как он держится! Венгрия стала пристанищем для иностранных беженцев. Да Черчилль попросту растерялся бы и задал реву, как сопливый мальчишка, там, где венгерские государственные мужи играючи выбираются из беды. Я знаю прелестный анекдот о Каллаи.
— Расскажите!
— Послы нейтральных стран вне себя, они хотят наконец как-то выяснить позиции венгерского правительства. И вот загоняют в угол Каллаи, премьер-министра. А Каллаи совершенно откровенно им заявляет: «Послушайте, я и Керестеш-Фишер, министр внутренних дел, — англофилы и прямо в том признаемся. Но я и Ременишнеллер, мой министр финансов, — германофилы…
Майор от души посмеялся над анекдотом. Потом, задумавшись чуть-чуть, проговорился:
— Что ж, нам, венграм, нелегко выкарабкаться из этой каши. Горький опыт говорит: сражаться немцы умеют, но зато и тонут потом до самого дна…
— Дини считает, что это случится со дня на день. Потому-то он так и заносится! — вставила артистка.