О сержанте в возникшей суматохе забыли, и он спокойно огляделся на высоте. Хотя «высота» громко сказано – так, невысокий пологий холм с небольшой, но довольно ровной площадкой на вершине. На площадке расположились, начиная с юга, по часовой: сколоченный из всякой всячины душ с брезентом вместо одной стены, который служил одновременно дверью, наверху душа стояло шесть двухсотлитровых бочек; дальше была небольшая площадка, «пятак», где вдоль дувала стоял, опять же самодельный, умывальник, состоящий из бочки и трубы с дырками; далее три большие палатки для личного состава, потом две маленькие; дальше кухня с печкой, сложенной из камней; и почти на юго-западе располагался неизвестно как попавший сюда строительный вагончик без колес. На вагончике, на стене, смотрящей на трассу, над аббревиатурой GRZ, написанной черной краской, была нарисована корона – но чья-то заботливая рука пририсовала к короне красные колокольчики, превратив ее в шутовской колпак.
– Где-то я это уже видел, – усмехнулся сержант, вспомнив Казань, где на стенах и заборах, да и вообще где можно и нельзя, было много подобного художества.
Посередине площадки стоял длинный, сколоченный из досок стол, за которым вполне свободно мог разместиться взвод. Каменный забор – дувал – имел четыре выхода в разные стороны. За дувалом стояли обложенные камнем с фронта БТР, БМП-2, БМД и танк Т-72. Танк с БМП и БТРом на южной стороне. Их стволы смотрели туда, где заканчивалась долина и с гор спускалась бетонка, по которой уже третий месяц уходили домой колонны советских войск. Шел первый этап вывода войск из Афганистана. БМД смотрел в долину, на север.
«А ведь опасность равновелика – как с гор, так и из долины могут обойти, надо поровней распределить броню, по всем сторонам. Да и обложить с боков камнем не мешало бы», – размышлял сержант.
К этому моменту старший сержант Краснов, ибо это был Аркадий, прослужил в Афганистане полтора года. Спортсмен, он сразу попал в разведвзвод. Имел за плечами почти двадцать боевых выходов, из них пять на караваны. Из последнего его принесли на руках…
…Бой уже закончился, и бойцы стали спускаться, чтобы заминировать и уничтожить груз, в основном ракеты и снаряды, когда у Пастуха сработало шестое, седьмое или какое там еще чувство. Это чувство уже не раз спасало Аркадия от гибели, когда тело само по себе вдруг начинало действовать и делало все, чтобы избежать опасности. Он настолько стал доверять ему, что перестал сопротивляться этим внезапным порывам, прозвав про себя это чувство «сторожем». Аркадий спокойно спускался, когда сработал «сторож» и тело стало само разворачиваться на 180 градусов и при этом вскидывать опущенный было автомат. Голова повернулась быстрей тела, и он увидел троих неизвестно откуда взявшихся душманов. То ли это было отставшее охранение каравана, то ли они пришли на звуки боя, он так и не узнал. Он только увидел их, вышедших из-за валуна и поднимающих автоматы и один ручной пулемет. Если бы они сейчас сверху ударили по спускающимся и уже спустившимся ребятам, у тех было мало шансов не присоединиться к трупам валяющихся вокруг душманов. Аркадий мог нырнуть за валун и крикнуть. Спас бы себя и часть ребят, возможно, но далеко не всех.
Это описывать все долго. У Аркадия же на размышление ушло времени не больше, чем понадобилось, чтобы вскинуть, наконец, автомат. Как медленно он поднимался – казалось, целую вечность. Вот наконец-то он поднялся, но и «духи» не стояли столбами и три автомата ударили одновременно. Аркадий начал с пулеметчика – тот так и не выстрелил, пулемет все же тяжелей автомата и поднимать его дольше, пусть на сотую секунду, но дольше. Стрелялись с расстояния не больше шести-семи метров. Он видел, как вскинул руками пулеметчик, как пули прошивали второго душмана. Почувствовал, как ему словно кипятком обожгло слева живот и тут же сильно ударило в грудь справа. Дальше была темнота. Очнулся уже в госпитале, где и провел два месяца. Потом реабилитация еще два месяца. Потом медкомиссия. Задетое легкое еще давало о себе знать, и о разведке пришлось забыть. Так он и попал на высоту…
…Вертушки сопровождения вновь прошли над высотой. И на бетонке показалась ползущая с гор колонна.
«Уходим наконец, а на кой он вообще был нужен, этот Афган, столько ребят потеряли. "Интернациональный долг" – перед кем, черт вас возьми?! Декхан от душманов защищаем, вашу мать. Так они днем декхане, а ночью душманы», – смотря на спускающуюся колонну, Аркадий думал.
– Ты кто? И каким ветром к нам занесло тебя, товарищ СТАРШИЙ сержант? – раздался требовательный голос.
Это был Перец. Писем он не ждал, так как с прошлой почтой получил три, а если и будут, то Кок непременно возьмет. Панаму Перец носил очень низко опущенной, край был практически на уровне глаз. Поэтому при его низком росте ему приходилось постоянно задирать голову в разговоре с более высокими сослуживцами, но делал он это так, как будто оказывал одолжение «дылдам-вымахавшим-неизвестно-куда».
– Где старший? – спросил сухим тоном Пастух.
– СТАРШИЙ лейтенант Малахов обитают вон в той палатке, – вновь выделив слово «старший» ответил Перец и махнул в сторону маленькой палатки, стоящей рядом с кухней.
– Ага! – отодвинув слегка плечом в сторону Перца, Аркадий двинулся к палатке.
– Ты аккуратней там. Постучись. Они не одни, они с женой там обитают.
Аркадий повернулся к Перцу с таким выражением, будто услышал, что лейтенант живет с инопланетянином.
Конечно, в военных городках, в больших гарнизонах, понятно, жили жены офицеров и гражданские специалисты-женщины, медперсонал и т.д, но не на боевом же… Нечего тут бабе делать! И то, что лейтенант притащил жену сюда, характеризовало его далеко не лучшим образом, по каким бы причинам он это ни сделал. Не было для этого уважительных причин, не было и все тут.
– С кем? – переспросил Пастух на всякий случай.
Довольный произведенным эффектом, Перец с готовностью пояснил:
– С женой, сержант, с женой. Правда, мы слыхали, она только по жизни ему жена, а не по паспорту. А так гражданский специалист-фельдшер, и по совместительству повар.
Почту раздали, и стали подходить не получившие писем. Те, кто получил, углубились в чтение – «подумаешь, новый сержант, не убежит наверное».
– Ты откуда сам-то будешь? – спросил подошедший Кок.
– С Казани призывался, – не очень охотно ответил Аркадий, не любил он перед кем бы то ни было отчитываться, но куда деваться, новый коллектив, надо знакомиться.
– Земеля!! Откуда ты? Я с Грязи, а Кок, вон, за 56 бегал! – радостно заорал Перец, хлопнув Аркадия по плечу.
– Спортсмен что ли? – слегка озадачился Пастух, сразу поняв: ляпнул глупость.
– Ага, – радостно оскалился Перец, – мастер спорта по убеганию. Мы прибегаем, а они убегают, по подъездам.
Кок молча, мощным ударом кулака в грудь отбросил Перца метра на три. Переведя дыхание, Перец на мотив популярной песни из репертуара итальянской группы Ricchi e Poveri пропел:
Приложу, приложу, приложу доской,
Если ты побежишь за «писятшестой».
Сделав пару танцевальных движений, словно находился на дискотеке, он подошел и, смачно саданув Кока в плечо, привычно повис на нем, как ни в чем не бывало. Кок только покосился на него, не прекращая разговора:
– А ты что, спортсмен что ли? Совсем не сечешь, что на улицах родного города творится?
– Вообще-то я КМС по дзюдо.
– Кто-кто? – скривился Перец.
– Кандидат в мастера спорта. А в Казани жил только год перед призывом. О том, что парни у вас друг другу головы арматурой проламывают, слышал, конечно, вполуха. Ничего интересного в этом не нашел.
– А до этого где жил? – спросил кто-то из ребят, которых вокруг стало больше.
– Много где. Отец военный, покатались по Союзу. Перед Казанью лет семь жили на Дальнем Востоке. Порт Ванина – слыхали может?
– Это гыдэ мэдвэды по улыцам ходят? – спросил кто-то с сильным грузинским акцентом.
Аркадий усмехнулся:
– Было один раз, лет пять назад, забрел один зимой.
– Что, Леший, опять письмо разорвал? – обратился Перец к кому-то за спиной Пастуха.
– Не твое собачье дело. Как фамилия, сержант? – спросил подошедший прапорщик.
– Краснов.
– Пастух? – спросил прапорщик, протянув руку.
Аркадий кивнул.
– Ну а я Сергей Кустов. Леший, стало быть.
Краснов окинул взглядом долговязую фигуру прапорщика. Рост под 180 см, широк в плечах, длиннорукий, с большими кистями и при этом очень худой и очевидно жилистый. Действительно – «леший», только лицо простодушное, крестьянское, не очень подходило под кличку.
– Иди, доложись лейтенанту. Вон он, кстати, с женой из палатки вышел.
Пастух направился к лейтенанту, стараясь не слишком откровенно рассматривать его жену. Девчонка совсем, решил он, лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. И хотя ему самому только-только стукнуло двадцать, он смотрел на нее так, как будто был старше минимум на десяток лет. На ней было простое белое платье в цветочек, скрывавшее коленки. На голове из-под косынки выглядывала бойкая челка. Довольно симпатичная, со слегка вздернутым носиком, который придавал ей задорный вид. Увидев нового человека, она стала внимательно рассматривать его с какой-то детской непосредственностью. Она чему-то улыбнулась, и лицо сразу преобразилось, словно цветок распустился, и показалось – сейчас искры посыплются из горящих глаз.
Аркадий стал мужчиной в 14 лет, и с тех пор у него было много девушек, особенно в порте Ванино, да и в Казани он быстро завел знакомства и не скучал в одиночестве. Он нравился девушкам и знал это. Диапазон знакомств был довольно большой, самой старшей его женщине, хирургу в госпитале, где его латали, было почти 36, а младшей вряд ли исполнилось 14. Поэтому он был довольно искушен в амурных делах и знал, как смотрит женщина на мужчину, которому не сможет отказать, даже если еще сама не знает об этом. Именно так смотрела на него жена лейтенанта. «А что, все может быть… Тесновато здесь, правда, все на виду, ну да поживем – увидим», – решил сержант.
А вот лейтенант Аркадию сразу не понравился. Будто на парад собрался. Чистенький, гладенький, выправка – ой-ой! А по горам-то ты, дружок, совсем не лазил – там лоск махом слазит.
«Лазит, слазит – мда… ну и "выражевываетесь" вы, сударь, – мысленно усмехнулся Аркадий. – Читаете последнее время совсем мало. Все война да горы, никакого времени на личную жизнь. А вот у лейтенанта есть время. Даже эта самая личная жизнь есть, прямо под боком. И зачем же ты жену на боевое дежурство притащил, а, лейтенант? Интересно, что же ты за птица, лейтенант? Очень интересно».
Старшему лейтенанту Малахову сержант тоже не понравился с первого взгляда. Неопрятно одет, в пыли. И что, что с дороги? Мог и отряхнуться перед докладом командиру. Слегка вальяжная походка, ничего якобы не выражающий взгляд. Побыв на высоте всего несколько минут, он подходил к нему как будто он здесь хозяин, а не Малахов. Ага, на Наташку косит, впрочем, это не новость, на нее все заглядываются. А вот то, как Наташа на него посмотрела, вот это новость! Так она смотрела только на него – тогда еще курсанта Малахова, еще до аборта. А потом фонарики в глазах погасли. И хотя внешне все оставалась по прежнему, Наташа явно несколько охладела к нему. Это, конечно, хорошо – чем быстрей они расстанутся, тем лучше. Но сколько это может продолжаться? В Афганистан ведь она за ним зачем-то поехала. А каждый день, прожитый в гражданском браке, – пятно на его репутации. Конечно, отец поможет, дотянет до полковника быстро насколько позволят приличия. А дальше? Дальше трудней, и вот тут конкуренты и завистники припомнят все что можно, и его гражданский брак в первую очередь. Больше у него, золотого медалиста школы, отличника по боевой и политической «хвостов» пока не было. А сержант, значит, Наташке понравился – хорошо если бы увел. А еще лучше застукать бы их на измене. Пара ударов по его нахальной морде сержанту явно не повредят. Наташку с позором домой, и совесть чиста. Ладно, мечтать не вредно, жизнь покажет что к чему.
И вот, казалось бы – то, что сержант понравился Наташе, как нельзя лучше устраивало Малахова, но боль ревности резанула сердце. Его, кажется, могут поменять, нашли получше. И эта обида только усилила неприязнь к еще совершенно незнакомому человеку.
Так за неполную минуту, между еще не успевшими обменяться даже словом лейтенантом и сержантом зародилась не то чтобы вражда, но неприязнь как минимум.
– Сержант Краснов… – начал было докладывать Аркадий, но лейтенант перебил его на высоких тонах.
– Вы откуда прибыли, сержант?! Отойдите и обратитесь по форме! Да, и приведите себя по возможности в надлежащий вид. Какой пример вы подаете личному составу, даже подворотничок несвежий!
Несколько секунд Аркадий молча смотрел в глаза Малахову. От этого взгляда на лейтенанта так повеяло смертью, что озноб прошел по спине. Пастух тем временем развернулся и отошел на несколько шагов, оправился, поправил панаму, которую носил почти на макушке. Уже почти все, кто был свободен, собрались понаблюдать за знакомством сержанта с Конюхом и с трудом сдерживались от смеха. Только сейчас Пастух обратил внимание на неестественно слишком уж чистые для Афгана подворотнички. Кто-то протянул Аркадию сапожную щетку. Обычно Аркадий ходил, как и большинство, в кроссовках или кедах, но после госпиталя был еще в сапогах.
Почистив сапоги и слегка отряхнув дорожную пыль, он направился на повторный доклад, чеканя шаг.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! – более высоким, чем обычно, голосом и с ударением на слове «старший» обратился он к Малахову, отдав честь.
– Обращайтесь.
– Товарищ старший лейтенант, старший сержант Краснов прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы, – на этот раз голос был ниже обычного.
– Что у вас с голосом?
– Волнуюсь, товарищ старший лейтенант, – прохрипел Аркадий с невозмутимым лицом.
– Зря паясничаете, сержант. Служба в полевых условиях не подразумевает расхлябанности. Мой заместитель прапорщик Кустов введет вас в курс дела. Можете быть свободны.
– Есть! – ответил Пастух и, четко развернувшись, направился к Кустову.
– Где вы это чудо откопали? – спросил он Лешего, но Перец как всегда встрял.
– Это Конюх, мы его не откапывали, его к нам прислали.
– Почему Конюх? Фамилия не лошадиная, да и морда вроде тоже.
– А это потому, что его дедушка – сын коня Буденного, а отец, между прочим, генерал, самый главный. О, как! – Перец многозначительно поднял палец.
– Так, не все сразу. Чьим, говоришь, сыном был его дед? – стараясь быть спокойным, переспросил Пастух – его явно начинал раздражать этот балабол.
– Пастух, слушай меня и голос Америки, больше некого не слушай! – горячо начал Перец. – Значит так, у Буденного был конь, точнее кобыла, и во время походов командарм, ввиду отсутствия женщин…
– Я серьезно спрашиваю, – прервал его разглагольствования Пастух.
– А Перец серьезно не может, – пояснил Кок.
– Иногда могу, – нашел необходимым вставить Перец. – Например, могу всерьез в торец дать.
– Так вот, лейтеха наш – генеральский сын, и отец служит, по слухам, в Генштабе. Дед, опять же по слухам, служил с Буденным. Поэтому и Конюх.
– Мажор, важный весь такой, я, говорит, Ленина в гробу видел! – вновь встрял Перец.
– Прямо так и говорит? – спросил осторожно Аркадий, поняв, что с Перцем нужно ухо держать востро.
– Ага, а ты, сержант, что… в Мавзолее не был, что ли? – ответил Перец с делано невинным выражением лица. Но, не выдержав, через секунду заржал. Заулыбались и остальные.
– Ладно! Хватит ржать. Пошли, Леший, прогуляемся, тебе велено меня в курс дела ввести.
Аркадий с Сергеем вышли за дувал и направились по периметру. Вокруг высоты шли окопы, их соединяли траншеи чуть больше полуметра глубиной.