Живем мы, сельские священники, скромно. Может, перед кем и стоит проблема, как и во что одеться, где и какую одежду покупать, а вот у меня такой проблемы нет вовсе. Меня полностью, за исключением мелочей, одевает секонд-хенд. Люди приносят в храм много тряпок, что уже не хотят носить, а что-то от усопших осталось. И моя староста Нина, молодец такая, никогда не забывает про батюшку. А я человек в одежде непритязательный, за модой не гонюсь, так что за все слава Богу.
Но вот как-то матушка решила, что мне обязательно нужно купить зимнюю, не продуваемую ветром куртку. Ну, раз нужно, значит, нужно, поехали на рынок. Там у одного армянина сторговали коричневую замшевую куртку с искусственным зимним воротником на заклепках и подстежке на молнии. Одно было подозрительно: уж больно мало торговец за нее просил. Когда мы уже отдали деньги, он мне сказал:
– Понимаешь, брат, такие куртки уже из моды вышли. И их никто не покупает.
Ну вышли и вышли, мне все равно, главное, чтобы куртка была теплая и ветер не продувал. До сих пор я ее ношу, сносу ей нет.
Вот однажды иду после занятий в семинарии на автовокзал в своей новой замшевой куртке. Надел я ее прямо на подрясник, наверное, поленился его снимать. Иду в здание областного автовокзала и краем уха слышу, как кто-то кричит:
– Нет, ну вы полюбуйтесь на этого упыря! Полюбуйтесь, вот он, кровосос проклятый, на нашей народной шее.
На вокзалах, что железнодорожных, что авто, всегда обитало несметное полчище бездомных алкашей, поэтому к таким крикам и разборкам все давно привыкли и не обращают внимания. Я тоже не обратил внимания, и напрасно. Оказалось, что «упырь» и «кровосос» – это я. А поводом к негодованию стала моя новая замшевая куртка с искусственным зимним воротником на заклепках.
Неожиданно подбегает ко мне нетрезвая тетенька средних лет и хватается за мою куртку.
– Отдавай, паразит, куртку! Люди, люди, смотрите, как эти попы нас дурят, обжирают! Смотрите, в каких шмотках ходят, на «мерседесах» ездят, а мы, простой народ, что же, с голоду теперь подыхать должны?!
Ну, думаю, попал, вот ведь угораздило меня пойти в подряснике, поленился снять его в семинарии, теперь получай. Тетка хоть и пьяная, а сильная. Да еще и тяжелая, повисла у меня на руке и не отпускает. Но здесь меня выручили другие пассажиры. Двое молодых ребят, видя, в какую я попал ситуацию, тут же подбежали и оторвали от меня эту тетку.
– Мать, – предлагают, – чего ты хочешь? Давай мы тебе хлеба купим?
Угомонилась.
А однажды со мной произошла ну очень смешная история. Летом иду по улице небольшого городка, что рядом с нашим поселком. Мне нужно было зайти к одному моему знакомому, а тот жил в пятиэтажке. Подхожу к его подъезду, возле входа в подъезд на лавочке две бабулечки раскладывают стопки журналов. Заглянул, а это уже до тошноты знакомая «Сторожевая башня».
О как, думаю, иеговисты. Дай-ка я с ними немного пообщаюсь. И значения не придал, что на мне подрясник и крест. А для свидетеля Иеговы – это все равно что для быка красная тряпка. Бабушки в ответ на какой-то мой невинный вопрос развернулись – и на меня. Две такие миленькие старушечки, маленькие худенькие, обе в береточках, у одной золотая фикса во рту.
Оценив ситуацию, они, не сговариваясь, вытянули ко мне свои кулачки и бросились в драку. Честное слово! Это было так неожиданно. Им не хватало только боевого клича типа «банзай!» или «Иегова, вперед!».
Конечно, мне бы ничего не стоило справиться с зарвавшимися пропагандистами, наверняка из числа бывших активисток годов этак 60-х, но я не забывал, где на тот момент находился. А находился я во дворе, куда стекались подъезды четырех стоящих квадратом пятиэтажных домов. И за мной в это время могли наблюдать десятки и десятки любопытствующих глаз. И вот представьте себе картину.
Люди с высоты своих этажей смотрят, как поп с крестом на груди дерется с двумя интеллигентного вида старушками. Кого обвинят: их или меня? Ну конечно, меня, и скажут, а если и не скажут, то подумают: «Совсем уже эти попы распоясались, мало им храмов, уже по дворам старухам от них житья нету». Ведь ни у кого не сработает, что хулиганят-то как раз эти самые божии одуванчики. А им, наверное, лестно, может, это у них за мученичество считается, от православного попа получить подзатыльник.
Так что, друзья мои, не нашел я больше ничего лучшего, как бежать. Бежал позорно с предложенного мне поля боя.
Почитай, что каждый год мне приходится бывать зимой в Москве на Рождественских чтениях. Встретился там с одним знакомым батюшкой, и тот мне рассказал, что ему накануне вечером какие-то молодые люди в метро угрожали, и даже преследовать начали, хорошо, говорит, что успел до милицейского поста добежать.
– Ты вечером подрясник не надевай, разные люди в Москве живут, будь осторожен, – предупредил он меня.
Наша секция проходила в самом центре города, в Историческом музее, что на Красной площади. Работа секции подходила к концу, а музей еще был открыт, поэтому я решил пройтись по залам, посмотреть экспозицию, тем более что всегда любил и люблю историю. Гуляю, рассматриваю разные древности и замечаю, что за мной ходят и явно хотят заговорить, но не решаются две еще нестарые посетительницы. Тогда я улыбнулся и первым обратился к ним.
Оказалось, что обе они из Петербурга и отбывают на родину этим вечером, что-то около полуночи. Чем-то я им приглянулся, и захотелось им сделать мне что-нибудь приятное. И они предложили сходить с ними посмотреть балет в Большом театре.
– Это же дорогое удовольствие, девушки.
Те в ответ снисходительно улыбаются.
– Сразу видно, что вы не театрал. Кто же из настоящих ценителей прекрасного будет покупать билеты в Большой театр? Никаких денег не хватит. Пойдемте, мы вас так проведем.
Оказывается, в билетных кассах можно попросить билет на «место неудобное», он стоит всего-то двадцать рублей, правда, с него ничего и не увидишь. А и не надо, нужно немного подождать и, как прозвучит третий звонок, смело идти в зал, и любезные смотрительницы предложат тебе занять свободное место. Вот таким образом я в первый раз в своей жизни смотрел балет в исполнении труппы нашего замечательного театра.
Помня наставление моего друга, я планировал разоблачиться еще по выходе из музея. Но, когда представил себе, как затрапезно буду смотреться без подрясника на фоне людей, специально собравшихся в Большой, то решил повременить, тем более что был не один. А по окончании представления настолько оставался под впечатлением от увиденного, что и вовсе забыл обо всем. Потом мы гуляли по Красной площади, они рассказывали мне о своем городе, в котором я еще никогда не был, а потом мы расстались.
Оставшись один, я спустился в подземный переход возле гостиницы «Москва», чтобы пройти в метро. Странно, но вокруг почти никого не было, иду один, и вдруг в одном из тупичков большого перехода я увидел их. Наверное, именно об этих людях мне и рассказывал мой знакомый батюшка. Сложно описать чувства, охватившие меня в ту минуту. Зато теперь я точно знаю, о чем думал несчастный капитан Кук в последние мгновения своей жизни.
Передо мной стояло с десяток молодых людей совершенно в невообразимой одежде с раскрашенными лицами и зелеными ирокезами. Я остолбенел, молодые люди тоже замолчали и во все глаза уставились на меня. Мы стояли и с нескрываемым удивлением рассматривали друг друга.
Внезапно один из них несмело пошел мне навстречу, и тогда я тоже пошел к нему. Мы остановились и как-то одновременно протянули друг другу руки.
– Здравствуй, – сказал я ему.
– Здравствуй, – ответил он, и мы улыбнулись.
С той встречи прошло уже много лет. А я все с благодарностью вспоминаю тех женщин из Питера, что неожиданно сделали мне такой подарок, балет «Анюта», на новой сцене Большого театра. Рассказываю вам про тех забавных ребят, что встретил в подземном переходе, и думаю, а может, тот самый мальчик, что пошел мне навстречу, сам сейчас кому-то рассказывает:
«Представляешь, ночь. Подземный переход, мы стоим, никого не трогаем. И тут из-за угла такой весь в черном, страшный бородатый поп! Останавливается и смотрит на нас. Мы оторопели: куда бежать? А он, не поверишь, вдруг подошел ко мне, улыбнулся и говорит:
– Здравствуй!»
За чертой
Священнику чаще, чем кому бы то ни было, приходится входить в соприкосновение со смертью. Конечно, можно указать на врачей или работников ритуальных услуг, они-то уж точно чаще нас соприкасаются с телом человеческим. Но я говорю несколько о другом, о духовной стороне этого феномена в нашей жизни.
Почему феномена? А потому, что человек бессмертен. Появляясь в мир, он вовсе не собирается умирать и тем не менее умирает, а в болезни и в глубокой немощи даже сам просит смерти, как великой милости. Мы все ее боимся, более того, человека, который доказывал бы обратное, можно смело отдавать в руки психиатров. И тем не менее мы не можем обойти слова Христа, что смерти нет и ее не нужно бояться. Знаете, Он вообще не обращает внимания на физическую смерть человека, но постоянно предупреждает нас об ответственности за вечность и о страхе загубить эту вечность еще в нашей земной жизни.
Более того, смею утверждать, что сродство с вечностью заложено в нас изначально, оно действует в нас независимо от нас. Только мы не знаем, что нам делать с этим призывом, а душа, словно малое дитя, плачет, и мы ее пытаемся успокоить чем угодно. Суем пустышку, а не то, что ей нужно, отсюда и страх.
Помню, пришел в один дом на отпевание еще совсем нестарого мужчины. Народ уже собрался и толпился на выходе, все было готово к выносу тела, ждали только священника.
Сегодня стали возвращаться к традициям церковного погребения. Прежде чем похоронить, усопших отпевают в храме или дома. И не важно, был человек верующим или нет, ходил он в церковь, молился или только и делал, что попов ругал. Мы, церковники, стали таким внешним традиционным дополнением к началу и концу человеческой жизни.
Сперва мамины добрые руки приносят в храм маленькую душечку и крестят, во имя добра. Душа становится способной впитывать и удерживать в себе божественные энергии, чтобы напитавшись ими, подобно спелому колосу, созрев для вечности, вселиться в небесные обители. Но происходит-то как раз наоборот. Душу подготовить подготовили, а питать ее никто и не собирался.
Живет крещеный человек, кормится непонятными духовными суррогатами, от которых его душа потихонечку подготавливается для ада. И уже несозревший колос вплывает в храм на руках любящих его детей. И так и не распустившийся и не давший плода цветок спешно закапывается в землю руками, как правило, узбеков или таджиков.
Внешние традиции мы усвоили, а главному учиться так и не стали. Захожу и вижу такую картину: мать, жена усопшего и другие женщины – мужчин нет, мужчины слабее женщин и поэтому бегут от запаха смерти подальше – сидят вокруг гроба и, не поверите, вслух разгадывают кроссворд.
Я оторопел, вот так цинизм! Первым желанием было обличить и уйти, но сдержался. Повнимательнее всмотрелся в лица этих женщин, а они от горя аж черные. И понял, что если бы не нашли они для себя хоть какого-то стороннего дела и остались со своей бедой один на один, то просто сошли бы с ума.
Они не умели молиться, не знали о вечности, а значит, потеряли любимого человека раз и навсегда, а потому утешительной соломинкой стала для них эта книжка с кроссвордами.
Многого раньше не понимал. Помню, при схожей ситуации отпевал на кладбище летом человека, привезенного издалека. Лето, жарко, в храме отпевать невозможно.
Пока отпевал, дети покойного, люди еще совсем молодые, плакали в голос, глядя на них, даже взрослые мужики украдкой смахивали слезу, и у меня, грешного, в горле запершило.
Однако вскоре, как я, пропев заключительное: «Со святыми упокой…», принялся скручивать цепочки кадила, чтобы уложить его в требный саквояж, внезапно и словно по чьей-то команде это проявление чувств вдруг резко прекратилось.
Дети усопшего шумно и по-деловому схватились за сумки, достали из них заранее заготовленную водку с закуской и так же дружно, как плакали, стали поминать. Через минуту зазвучали отвлеченные разговоры, а потом слышу, как кто-то засмеялся.
Помню, как дочка покойного заправски отшвырнула пустую бутылку из-под газировки в кучу с мусором, стихийно образовавшуюся на месте чьих-то заброшенных, хотя и относительно свежих могил.
И единственным, у кого все еще продолжало першить в горле, похоже, остался один только батюшка. Через секунду я уже убегал с кладбища, лишь бы оказаться подальше от народа, жующего и смеющегося рядом с могилами, хотя мне предлагали подождать несколько минут, а после трапезы они бы меня подкинули до храма.
Нет, куда угодно, но только подальше отсюда. Физически не мог оставаться с ними. Время прошло. Я приобрел опыт и понимаю, что люди маловерующие, напиваясь, таким образом прячут свой страх перед смертью, а тогда, грешен, их не понял и осудил. Очень уж было страшно смотреть на все это со стороны.
Дедушка
В аптеке общежития у нас еще совсем недавно бойко торговали спиртом. Маленькие бутылочки с вожделенным напитком по 200 миллилитров, брынцаловского розлива. Удобная фасовка, разбавил водичкой – вот тебе и пол-литра. Необыкновенная дешевизна – всего-то десять рублей, – бутылочки неизменно пользовались повышенным спросом у нашего потребителя. Народ трогательно прозвал их «фуфыриками», но аптекари, продавая продукт, неизменно требовали называть товар только так, как указывалось на этикетке.
Я как-то сам попросил продать мне пару «фуфыриков», на что в ответ услышал:
– Не знаем никаких «фуфыриков», отойдите, мужчина, не мешайте работать.
Забавно было наблюдать, как по утрам, еще до открытия аптеки, собиралась огромная толпа мужиков с синими задумчивыми лицами с целью приобрести спирт для инъекций. Куда колоть-то собираются, в горло, что ли?
Если оказывался в это время в толпе, то нередко слышал просьбы от страждущих докинуть пару рубликов до необходимой суммы. Я никогда им в этом не отказываю, знаю, что порой для них это действительно вопрос жизни или смерти, а я и так уже устал отпевать.
Однажды мне пришлось соборовать старого человека в доме рядом с общежитием. Припарковал машину недалеко от аптеки и отошел. После совершенной требы, уже садясь за руль, вижу: ко мне торопливо подходит прилично одетый, еще нестарый мужчина. Думаю, наверное, о крещении внуков хочет со мной поговорить. Но мужчина, который на вид был лет на пять старше меня, говорит:
– Дедушка, выпить хочется, не могли бы вы дать мне взаймы рублей пятьдесят?
В этот момент я обнаруживаю, что оставил в храме барсетку с деньгами и документами на машину. Хорошо еще гаишникам не попался. Пошарил по карманам и обнаружил в куртке мелочью рублей пятнадцать. Пока искал деньги, думаю: «Надо же, дедушкой меня назвал. С чего бы это?»
Меня никто еще так не называл. Тем более человек старше меня возрастом. Говорю мужику:
– Вот возьми, на «фуфырик» хватит, а так, извини, все в храме осталось.
Смотрю, покоробило его это мое предложение:
– Дед, ты меня с этими подонками не равняй, я приличный человек и «фуфырики» не потребляю. У меня просто сейчас денег нет, а опохмелиться надо.
В то же самое описываемое мною время мы вокруг храма вели своими силами ландшафтную планировку. Это значит, что мы срывали лопатами бугры и засыпали лишней землей углубления, при этом предварительно убирая дерн. А потом еще по осени подсевали культурные травки.
Периодически приходили помогать молодые ребята, наши прихожане и дети наших прихожан. Привлекал я и знакомых гастарбайтеров в дни их отдыха от основной работы. Они возили тележки с дерном и песком. А мы взамен подкармливали их обедом и выручали рабочей одеждой.
Вот я этому товарищу и предложил:
– Слушай, приходи к нам в храм. Я даю тебе лопату, и ты копаешь часа три, а потом я тебе выдаю рублей 150, и ты имеешь возможность пить самую хорошую водку.