Также мы работали над проектом нового хлебозавода. Прошли инвестиционный совет при губернаторе и получили одобрение, собрали соответствующую документацию. Так что я половину рабочего дня крыл крышу, а потом бежал по согласованиям. Собственно, почему рабочего, просто дня. Ведь выходных не было. Но в конце концов холдинг денег на новый завод не дал. Зато про это предстоящее великое для Костромы дело всё время писалось в газетах.
Там я почувствовал, что без животного белка такой график я не осилю. Когда после долгого перерыва я съел первый, забытый на вкус, кусок мяса, у меня закружилась голова. Ещё бы, ведь Кларка, большой спец в области кулинарии, торжественно приготовила бифштекс с кровью. Чем только она меня не кормила в жизни! Не выезжая из Костромы, я попробовал все кухни мира. Но вернёмся на завод.
Русских работников постоянно увольняли, заменяя их узбеками. Последние работали без выходных, по двенадцать – восемнадцать часов в сутки, получая меньше русских, и это было весьма эффективно. Через какое-то время многие из них представляли жалкое зрелище убитых работой людей. Чтобы поднять обессиленного человека ночью на работу, требуется немалое усилие. Били узбеков все, кто хотел. Когда я впервые зашёл в душное пропахшее помещение, где проживали гастарбайтеры, меня чуть не вырвало. Кругом были тараканы, а стены были чёрные от жира и плевков насвая (вещества, которое они клали под язык). Грязная одежда, грязные люди и вонь! Я подумал, что больше никогда туда не зайду.
Но Геннадьевичу пришла мысль, назначить меня начальником над всеми узбеками, он решил, что я им ближе всех, и мне пришлось забыть про спокойные ночи. В цехах работали бабы конкретной комплекции с лужеными глотками. Если какой-то из узбеков сбавлял темп, они звонили мне в любое время суток. Мне сказали, что если узбеки сачкуют, их нужно выгонять на улицу. Без документов, без вещей, вот так, в чём они есть. Так они и сидели частенько за проходной на корточках, ожидая, когда их впустят обратно.
Амиру тоже приходилось не сладко. Иногда русские грузчики сообща уходили в запой, и нам приходилось выводить узбеков на две смены. Те просто валились с ног. Но наши усилия никто не ценил. Работодатель в основном преследует одну цель: выжать из человека всё, что можно и выкинуть его.
У узбеков была только одна радость – русские бабы, замужние и незамужние, которые жалели их всем своим бабьим сердцем. Поэтому приезжая на завод, граждане Узбекистана попадали не только в производственное, но ещё и в сексуальное рабство к кладовщицам и пекаршам. Конечно, я был шокирован, когда впервые увидел русских девушек на коленях у узбеков. Дальше было круче. Например, как-то одна пекарша, взрослая баба, наметила себе молоденького узбека и сообщила о своём желании Амиру. Но Амир не передал сообщение, потому что человек должен был работать. Она же договорилась с охраной, что заберёт мальчика на сутки к себе и несколько часов ждала его под дождём. Многие занимались сексом прямо на заводе в полной антисанитарии. Однажды один товарищ из ближнего зарубежья пришел в гости к двум сёстрам. Одна, использовав его, пошла в магазин за водкой. В это время с ним переспала вторая сестра. Многие женщины влюблялись в узбеков, и их отношения были достаточно продолжительные. Так они имели одного русского мужа дома и одного узбекского гастарбайтера на работе. Очень удобно.
Мужчины, у женщин свои представления о любви и морали. Это вам нужно понять и смириться. И даже не пытайтесь возражать. Виноватыми окажетесь всё равно вы.
Иногда мне попадались строптивые узбеки. Даже пару раз кидались на меня с ножами. Но я успешно выбивал предметы оружия у них из рук, потом при помощи пинков и того, что попадалось под руку, разгонял дебош. Прямо как в боевике.
Геннадьевич особенно не любил складское хозяйство, это учитывалось при распределении рабочей силы. На склады давали максимум трёх человек. Одна из кладовщиц ненавидела за это меня и директора. Она выждала момент, когда я заболел. Нужно было пребывать на работе, хотя из-за огромной температуры я еле стоял на ногах. Она позвала своего сына – огромного злого громилу, и он кастетом раскроил мне лицо. Кладовщица была очень рада, хотя и не высовывалась несколько дней из своей каптёрки. Нужно было накладывать швы, но я стянул раны пластырем и продолжал ходить на работу. Мне было глубоко плевать. Я поправился, и раны заросли.
Однажды ночью зазвонил телефон. Кто говорит? Он. Геннадьевич собрал на заводе всех, кому доверял. Меня и водителя. «Друзья, - сказал он торжественно - Завтра у нас облава миграционной службы. Нужно вывезти всех «талибов» (так на заводе называли узбеков). Будем вывозить к водителю во двор». Я сказал, что тридцать человек узбеков, сидящих во дворе частного дома, привлекут внимание и позвонил родителям. Они разрешили спрятать несчастных в подвале своего частного дома. Это было похоже на фразу Бонасье из фильма «Три мушкетёра»: «Я спасу Францию!» Решено было возить на легковухе маленькими порциями. Проблема была в том, что мы ехали через Волгу, а на той стороне был главный пост ГИБДД.
Глубокой ночью чёрный форд с тонированными стёклами вырвался за территорию завода. Это был первый рейс, а всего нужно сделать десять. На третьем рейсе гаишники стали подозрительно коситься на нашу машину, снующую туда - сюда по тёмным пустынным улицам города. Когда на пятом рейсе милиционер (тогда ещё милиционер) поднял жезл, я сказал водителю, чтобы он проехал несколько метров вперёд и вышел навстречу гаишнику, чтобы тот не заглядывал в салон. Водитель так и сделал. Узбеки тряслись на заднем сидении, напряжение возрастало... Но всё получилось. Потом узбеки сидели в подвале, родители давали им еду, а я выводил их по очереди в туалет. Подвал долго проветривали и вычищали.
Но уволенные русские бабы пошли в прессу, и к нам зачастили журналисты. Завод становился популярнее с каждой статьёй. Пресса красочно описывала быт узбеков, антисанитарию и прочие мерзости. Например, они публиковали фотографию лежащей у контейнера с хлебом фуфайки и писали: «О, ужас! Грязная фуфайка прислонена к хлебу!» И на главной странице фото испуганного узбека по имени Санжар. Но фуфайка была чистая, и вообще новая, за день до этого выданная мой. А Санжар потом подписал мне газету: «Началника ат Санжара».
И всё-таки нас застали врасплох… Милиция и миграционная служба ворвались ночью. Узбеки бежали и прятались кто куда, но людей в форме было слишком много. «Талибов» вытаскивали из всех щелей. Всюду раздавались вопли на узбекском и русском языках. По заводу бегали люди. Это было похоже на Хрустальную ночь. Похватали даже курсантов-монголов из военного училища химической защиты, которые подрабатывали у нас по ночам.
На все свои праздники «талибы» готовили легендарное узбекское блюдо – плов и угощали меня. Это было тяжело, потому что на самом деле настоящий плов есть невозможно. Даже глотать, даже просто держать во рту. Когда плов готовят русские, он получается адаптированный, что ли. Но настоящий плов ужасен, может, из-за неимоверно громадного количества растительного масла ,влитого в блюдо, может, из-за каких-то других особенностей. Сверху они клали немного такой же противной зелени. Потом стояли рядом и, довольные, смотрели, как начальнику «нравится» из знаменитое на весь мир блюдо. А у меня лицо уже сводит гримаса отвращения, но я должен делать вид, что в восторге. Это было тяжело.
Мой напарник, тот который пил и ничего не делал во времена нашего «бизнесменства», тот самый сосед блондинки, которая давала куда угодно, только не туда, когда я с ней дружил в студенческие времена, как только остался один, сразу взялся за ум. Он помирился с женой, бросил хлестать водку и стал ездить в Москву на заработки. Я даже прикалывался над Кларой, говоря, что Макс стал человеком: «Я тоже в Москву хочу. Он даже в массовках снимается!» Клара бесилась, а я: «Он в массовке топор подносит. Не веришь?» И делал вид, что звоню Максу… «Что?! Повысили?! Уже осетра подносишь?!» Клара бесилась ещё больше…
Мы с Кларой уже не выступали, но нам иногда звонили и писали с просьбой выслать диски с песнями группы «Шиповник и лестовка». И мы отсылали наложенным платежом. Появились социальные сети, и люди стали выкладывать наши песни.
Однажды днём мне позвонила Клара и, рыдая, сказала, что Кирилла сбила машина. Когда тебе говорят такое по телефону, весь мир рушится в одночасье. Не дай бог тебе, читатель, услышать эти слова. Нашему сыну Кирюшке на тот момент исполнилось 11 лет. Возвращаясь с тренировки, он переходил дорогу по пешеходному переходу. Автобус «Пазик» пропустил его. А автомобиль «Вольво», управляемый водителем кавказской национальности по имени Атен Гавальян - нет. О том, что нашего сына сбили, сообщила тренер Кирилла. У моей супруги была не просто истерика. Она орала и у нее текли ручьями слёзы. Мы не знали, что наш сын успел сгруппироваться и прыгнуть на капот. Пролетел несколько метров и получил травму бедра. Вместо того, чтобы отвезти его в больницу, Гавальян запихал его к себе в машину и долго возил по городу. Отвез домой пассажиров, потом заставил Кирилла наговорить на диктофон, что тот якобы сам выпрыгнул на дорогу. Когда он, наконец, приехал в больницу, его ждала милиция и наши родственники. Мы с Кларой объезжали другие больницы, тщетно ища своего ребенка. Когда мы получили информацию, что Кирилл в травме 1-й городской, кинулись туда. Водитель-кавказец сетовал на то, что мой ребёнок, сбитый им, помял ему капот, предлагал подраться и прочее…
Когда Кирилл смог перемещаться, его вызвали в ГАИ. Там на ребёнка сразу наехал мент. Он заставлял говорить Кирилла, что он перебегал дорогу в неположенном месте. Но переход в том месте один, рядом со спортивной школой, и перебегать дорогу в другом месте нет смысла. Хорошо, что нашлись свидетели. Четыре женщины из соседнего учреждения показали, как всё было на самом деле. Водителю присудили штраф сто рублей.
Кирилл поправился. Он ещё пару лет походил в секцию, пока не понял, что борьба – это не его. А ещё через несколько лет в 7-м классе он подойдёт ко мне и скажет: «Папа я люблю панк. Купи мне гитару».
Однажды мы с ним подобрали пса, который прибился к нам на хлебокомбинат. Это был чёрно – рыжий спаниель. Когда везли его домой, придумали назвать Гансом. Ганс нас очень полюбил, а соседей и таксу Жака нет. Соседей он прижимал к стенке и оглушительно лаял на них, когда мы встречались с ними в подъезде. А Жак часто огрызался и кусал нас. И, видимо, Ганс сделал вывод, что Жак - наш враг (ведь собака не может так относиться к своим хозяевам). Он стал лаять и кусать хромого такса. Жак через какое то время пропал. Возможно, его выжил Ганс, а возможно он ушел умирать. Ведь после травмы и операции он так и не пришел в себя.
Мы знаем, что когда собаки чувствуют приближение смерти, они уходят, понимая, что больше не смогут ничего сделать для хозяина. Но никто никогда не видел трупов собак. Куда же уходят собаки? Может, сразу в другой мир?
Мы справились с поставленной задачей и реконструировали комбинат. Геннадьевич тоже справился. Он купил себе большую квартиру в новостройке в центре Костромы, пару очень дорогих иномарок, старый элеватор и мельницу. Потом руководство холдинга подало на него в суд за… плохое расходование средств. Чем там всё закончилось, я не знаю. Но, когда он увольнялся, вся команда сдуру пошла за ним на элеватор. После того, как ушел я, многие пытались работать с узбеками, но «талибы» не слушались и частенько били новых надзирателей. Потом на заводе случилась облава, и предприятие оштрафовали на несколько миллионов. Сейчас там работают только русские, и часто после праздников я наблюдаю, что в нашем магазине нет хлеба. Опять отгрузка сорвалась из-за того, что грузчики напились - первое, что мелькает в моей голове.
По началу на элеваторе всё было неплохо. Мы работали на благо Геннадьевича и его папы. Боролись со снегом, этим белым врагом человечества.
Комбинат находился на окраине города, через дорогу был парк. Как-то там нашли обезображенный труп молодой девушки. Её изнасиловали и истыкали ножом в шею и лицо.
Спустя год народ начал линять от «шефа»… Мне Геннадьевич оказал великую честь стать директором фирмы при его заводе. Они гоняли через неё деньги и муку, и у фирмы был достаточно большой оборот. Достаточный, чтобы взять кредит в банке… Но в банке сидели не дураки и кредита не дали. Тогда в голове великого комбинатора родилась другая идея. Он нашёл дурака среди знакомых исполнительных директоров хлебозаводов. Фирма, в которой я значился зиц-председателем, заключила договор на поставку оборудования для хлебозавода в другом городе на сто шестьдесят миллионов рублей. Я поинтересовался у шефа: «А когда придут деньги, куда они будут перечислены?» «На фирму с таким-то названием», – ответил комбинатор. Печать и электронно-цифровую подпись Геннадьевич хранил у себя. Я поискал названую им фирму среди поставщиков хлебопекарного оборудования и не нашёл. Вообще такой фирмы не нашёл. Тогда я заморозил счета. Геннадьевич орал, что я украл у него фирму, что эту сделку он готовил несколько месяцев! Потом глубокомысленно изрёк: «Понимаешь, Володя, у нас разный уровень». Ну конечно я это понимал. Но в тюрьму ни я, ни тот, кому он предложил после, ни все остальные не захотели. Хотя какая тюрьма, мы знаем, как поступают с людьми, которые много знают. Его папе пришлось брать фирму на себя. Эх, команда, команда, где же ваша преданность?
Как может охарактеризовать человека эта фраза: «У нас разный уровень»? Когда барыга говорит поэту: у нас разный уровень. Когда вор и понтовоз заявляет преподавателю ВУЗа или дурачок, купивший себе три иномарки говорит учителю школы: понимаешь, у нас разный уровень. Что они имеют в виду? Что у них в голове? Или что у них с головой?!
Когда я избавился от страха сесть или погибнуть за чужое процветание, мне стало очень хорошо. Всё познаётся в сравнении: когда тебе хреново, а потом всё налаживается, тогда ты счастлив. Не познав зла, не оценишь добро. Наверное, поэтому и существует в мире свет и тень. И в людях, и во всём, что вокруг.
Мне нужно было не торопиться, а подождать хорошей работы. Но я сунулся в первое попавшееся место, попав ещё к одному горе-вождю. Этот сутулый, вечно моргающий человек владел оставшимся от некогда крупного предприятия цехом по производству металлических изделий, грохотов и дробилок. Досталось ему по наследству и название легендарного завода, который когда-то производил линии для гигантов машиностроения, но впоследствии был разворован прежним директором. Не знаю, как и за какие заслуги моргающий получил этот цех, но он любил говорить, что его послал президент поднимать завод. Заманивая людей на работу, он рисовал им светлое будущее, и они закрывали глаза на многое: на абсурд в его словах, на то, что завод в руинах, что никто не работает, что в цехах даже нет людей, что в коридорах и цехах лежит человеческое говно, что заработная плата не выплачивается. Моргающий вещал не только про президента, но и просто нёс чушь. Например, называл модель моей иномарки и с претензией пояснял: её ведь содержать нужно! А когда я сказал, что студенты-практиканты покрасят этаж за восемнадцать тысяч, по шесть на человека, вместо ста пятидесяти, он сказал, причмокивая и вытаращив глаза: «Нууу шесть тысяч - большие деньги, это надо…» Он всегда говорил, причмокивая и вытаращив глаза. Студентам он так и не заплатил. Когда я поведал Кларе про странное поведение директора, она сразу сказала: «Так ведь он дурачок! Ненормальный! Нужно искать другую работу». Мне бы нужно было сделать запрос в интернете. Там люди от Рязани до Питера писали, что им обещали в этом месте золотые горы, они срывались с места, веря, что выполняют миссию президента, а через месяц их выкидывали на улицу. Денег им не выплачивали. Каждую неделю завод объявлял до тридцати вакансий. Но вместо этого я пытался что-то сделать для разорившегося предприятия, нашел заказы на полтора миллиона рублей, договаривался о подряде на строительство торгового центра. Но Васе -дурачку это было не нужно…