— Слава святому Иосифу…
Оноре, услышав это, подхватил его под руку, отвел в сторону и усадил в ландо. Но на этом мучения Фердинана не кончились. В набитой до отказа коляске, которая везла домой обе семьи Одуэн, Жюльетта прицепилась к своему брату Эрнесту, укоряя его за то, что тот не довершил разгром этих Малоре успешным любовным приключением:
— Ты сегодня вечером уже уезжаешь, а так ничего и не сделал, чтобы отнять у них письмо! А ведь оно наверняка спрятано за корсажем у Маргариты!
— Будет, Жюльетта, — запротестовал дядя Фердинан. — Как ты можешь говорить подобные вещи в присутствии детей…
— Детей? — усмехнулась Жюльетта. — Спросите-ка у Фредерика, где я его только что застала? В саду Меслонов; вот где я его застала, причем он лежал на земле, обхватив дочку Малоре за шею!
Ветеринар торопливо расстегнул свой пристежной воротничок и чуть слышно прошептал:
— Все «Буколики» переписать… полностью… И запрещаю все…
Затем страдание и возмущение вернули ему голос. Он закричал:
— Негодный мальчишка! Любовницу сам знаешь кого! Обнимать любовницу сам знаешь кого! Обхватить за шею! А я-то выбиваюсь из сил, я-то приношу такие жертвы, надрываюсь, как никто! Я-то…
Оноре, сидевший за извозчика, остановил лошадь, чтобы вступиться за Фредерика:
— Зачем поднимать такой шум из-за пустяков? Ну обнял раз…
— А как узнать, вдруг он не только обнял? Фредерик, дай мне честное слово, что… в общем, дай мне честное слово.
Фредерик дал честное слово, поклялся головами брата и сестры на образке первого причастия, который висел у Люсьены на шее. Ветеринар немного успокоился.
— Ты же сам понимаешь, — сказал он Оноре, — какими неприятностями все это может обернуться. Не далее как в четверг господин Вальтье должен приехать в Клакбю. И в связи с этим я решил кое о чем попросить тебя. Вальтье написал мне, что хотел бы повидаться со своей протеже.
— Пусть повидается, если хочет.
— Разумеется, но дело в том, что он не может встретиться с ней у ее родителей; люди удивились бы, а кроме того, там он не смог бы свободно поговорить с ней, как ему хочется. Вот почему он просил о том, чтобы встретиться с ней у тебя.
— Ну нет, — ответил Оноре, — мой дом, не…
— Это же никого не удивит. Я привезу его в своем кабриолете в четверг в три часа, а Жюльетта сходит на Маргаритой, как будто она зашла за подружкой.
— Лучше и придумать нельзя, — нежно проговорила Жюльетта. — Следует оказать им эту услугу.
Она подавала отцу знаки, чтобы он согласился, но Оноре все еще сопротивлялся:
— Пусть идут в лес и там занимаются своими гнусностями.
— А вдруг пойдет дождь? — возразил ветеринар.
— Возьмут зонтики, это уж их дело… Да! Ну и ремесло же у тебя теперь.
— Оноре, не терзай меня… Ты же прекрасно знаешь, что Вальтье может быть полезен детям, особенно Фредерику…
Оноре, удовольствия ради, сначала долго заставлял себя упрашивать, а потом, вняв настойчивым просьбам дочери, наконец согласился приютить депутатские амуры.
Жюльетта иронически-веселым взглядом посматривала на своего миловидного кузена, не без злости думавшего в этот момент об удачливом Вальтье. Обращаясь к дяде Фердинану, она сказала:
— Не наказывайте бедняжку Фредерика. Он и без того уже пригорюнился.
— Он перепишет мне все «Буколики», — заявил ветеринар. — Я требую хорошего поведения, и в этом пункте не собираюсь идти ни на какие уступки.
XIII
Увидев, что уже полседьмого, мать пошла будить Гюстава и Клотильду. Она разбудила детей, сетуя на их лень: вот уж и встать с постели без ее помощи не могут. У нее и так дел невпроворот, а тут еще ими нанимайся. Она говорила все это, а Гюстав начинал дерзко насвистывать, что входило в правила игры.
— Мам, он свистит, — говорила Клотильда.
— Вот я сейчас тебе задам, поймаю и так тебя нашлепаю.
То была единственная за целые сутки минутка, когда Аделаида позволяла себе поиграть с детьми. Она бежала за Гюставом, преграждала ему путь, взявшись за руки с Клотильдой. Его хватали, шлепали понарошку или драли за уши. Было время, когда мать несла обоих малышей на кухню, посадив одного на правую, а другого на левую руку. Теперь же она говорила, что больше не может. Дети выросли, и она больше не может. Ей-то очень бы хотелось по-прежнему носить их вот так, взяв на руки. И она жаловалась, что дети выросли такие большие (большие для своего возраста). На ее глазах с ними повторялось все то же, что и с остальными. Она носила их, пока могла, а потом они стали слишком тяжелыми. Но поскольку они у нее были последними, поскольку других у нее больше, в ее-то возрасте, скорее всего, не будет, то она иногда еще брала на руки одного, того, кто печально смотрел на нее, или же носила каждого по очереди. А иногда брала на руки и обоих сразу.
— Сейчас позавтракаете и пойдете пасти коров. Алексис теперь работает с отцом, а вам нужно пасти скот. Вы ведь уже разумненькие, вот вам и доверяют пасти. А если бы были сорванцами, как некоторые, то не доверили бы.
После того как дети позавтракали, Аделаида выпустила коров и проследила за тем, как они погнали стадо. Собака бегала от коровы к корове, поддерживая порядок и задавая нужное направление, и ее присутствие немного успокоило мать. А то, когда они, такие еще маленькие, отправлялись на луга, к речке, сердце ее всегда было неспокойно.
— Старайтесь быть подальше от Тентена Малоре. Если он начнет что-нибудь вам говорить, держитесь поближе к Просперу Меслону.
— Ладно, мам.
Они были уже далеко, но она еще крикнула вдогонку Гюставу:
— Не забывай, что ты старший!
Вернувшись на кухню, она решила использовать свободную минутку, чтобы убраться в столовой. За работой она со злостью вспомнила, что завтра Маргарита Малоре встретится здесь с депутатом Вальтье. Протерев мебель, она сняла стеклянный колпак с часов и до блеска натерла тряпкой позолоченную бронзу. Когда она склонилась к ногам Земледелия и Промышленности, то обнаружила на мраморе следы ныли и поспешила стереть их. Ее удивило, что пыль попала под стеклянный колпак: вероятно, кто-то поднимал его, а потом не вставил как следует в паз. Аделаида осторожно провела тряпкой между часами и подставкой. Вытаскивая ее назад, она зацепила ею письмо ветеринара. Сначала она подумала, что это какая-нибудь любовная записка, спрятанная Жюльеттой, а может быть, и Алексисом. Дрожа от радостного любопытства, она вполголоса прочла: «Мой дорогой Оноре. В начале недели у вороного случились колики…»
Она читала с трудом, не имея привычки к занятию подобного рода, и смысл каждой фразы не сразу доходил до ее сознания. Ей потребовалось больше двадцати минут, прежде чем она добралась до подписи. Она не испытала облегчения, которое должна была бы испытать, узнав о таком счастливом повороте в отношениях между Одуэнами и Малоре.
— В конце концов, Оноре прав, — вздохнула она, — это его дело. А мне лучше про него ничего не знать.
Она засунула письмо назад под часы, провела еще раз тряпкой по Земледелию и Промышленности, потом аккуратно поставила стеклянный колпак так, чтобы он вошел в паз подставки.
Дочь Зефа в своем голубом платье и цветастом передничке вышла из леса в одиннадцать часов, и Оноре, работавший в долине с дочерью и сыном, насторожился. Танцующей походкой она пересекла по диагонали Горелое Поле и, перескочив через ров, вышла на дорогу у самого дома Одуэнов. Оноре сказал Жюльетте:
— Кажется, она идет к нам.
— Из-за свидания с депутатом, наверное.
— Возвращайся-ка домой. Боюсь, как. бы твоя мать не встретила ее в штыки. Коли согласились принять у себя людей, надо вести себя с ними прилично. Постарайся быть полюбезнее…
— Это в моих интересах, — ответила Жюльетта, — если уж мне предстоит скоро стать ее невесткой…
— Иди скорей. Поговорим об этом в другой раз.
Оноре опасался не напрасно. Когда Аделаида, копавшаяся в саду, увидела приближающуюся дочь Зефа, она решила жестоко поразвлечься. Не спеша наполнила корзину фасолью и пошла во двор. Маргарита направилась ей навстречу и смиренно поздоровалась:
— Я зашла поприветствовать вас, Аделаида. Вижу, у вас все в порядке.
Аделаида остановилась, с преувеличенным восхищением стала разглядывать ее платье и цветастый передник.
— Какая ты, голубушка, нарядная. Я смотрю, ты с толком выбрала себе ремесло в Париже.
Маргарита улыбнулась без тени смущения, повернулась вокруг своей оси, чтобы показать себя со всех сторон, и ответила:
— Я пришла по поводу того дела, о котором вы знаете.
Аделаида обо всем знала, но ей хотелось насладиться смущением Маргариты:
— По поводу того дела? А что за дело-то? Расскажи-ка мне…
— Я должна встретиться завтра днем у вас с господином Вальтье… Хотя, может быть, мне не следовало говорить вам об этом, раз Оноре скрыл от вас…
— А! Так это ты про депутата? Да, теперь вспомнила: у меня столько хлопот, что такие глупости легко вылетают из головы. Ты тогда, значит, приходи в столовую и жди там своего депутата, а если вдруг разберет охота немного поразвлечься, сын бросит вам охапку соломы на конюшне. Я ведь не собираюсь мешать тебе зарабатывать на жизнь, чего бы ради…
Дочь Зефа покраснела, попыталась сдержать себя, но гнев ее вырвался наружу:
— Очень мило с вашей стороны, Аделаида, но я и не прошу вас одалживать нам вашу кровать!
Разговор тотчас оживился. И когда Жюльетта дошла до дома, ее мать уже успела предсказать Маргарите, что она не вечно будет увеселять свою задницу, что там у нее не преминет завестись зараза. Со своей стороны дочь Зефа высказывала мнение, что ее задница будет почище рта Аделаиды. Жюльетта встала между спорщиками, поцеловала Маргариту и примиряюще сказала:
— Вовремя я пришла. А то вы чуть было не поссорились.
— Возможно, это я виновата, — призналась Маргарита уже спокойно. — Я, наверное, что-нибудь не так сказала.
Выразительный взгляд дочери придал Аделаиде силы для дипломатического маневра.
— Да и место здесь не для разговоров, на таком солнцепеке-то…
— И в самом деле, — сказала Жюльетта, — давай-ка, Маргарита, зайди на минутку.
— Я вас оставлю одних, — сказала мать, отходя в сторону. — Идите в столовую. У меня с утра кипятится бак с бельем, и на кухне жарко, как на дворе.
Дочь Зефа с почтительным любопытством осматривала столовую, в которую Малоре еще никогда не находили. Объясняя Жюльетте цель своего прихода, она восхищалась буфетом, круглым столом, плетеными стульями и золочеными часами, даже не думая сравнивать эту обстановку с той мебелью из красного дерева, которую ей купил Вальтье. Показывая на два портрета, висящие над камином, она спросила:
— Это знаменитые люди?
— Да, — ответила Жюльетта. — Справа Жюль Греви, а слева Гамбетта.
— А где зеленая кобыла?
— Она висела здесь, между ними. Теперь она в Сен-Маржлоне, у моего дяди Фердинана. Если ты хочешь посмотреть на фотографию…
Жюльетта достала из шкафа альбом в картонном переплете, положила на стол и начала листать его. И в одной из первых страниц Маргарита заметила ополченца в плоском кепи, лихо опирающегося на ствол ружья.
— Это твой отец?
— Да, — ответила Жюльетта.
— Какой он интересный, Оноре, подожди, дай разглядеть… Он с тех пор почти не изменился.
— Он и в самом деле почти не изменился, хотя прошло с тех пор уже пятнадцать лет.
Маргарита пожалела о том, что не пришла на часок пораньше; ей бы хотелось рассмотреть все страницы альбома. Она обошла столовую, внимательно разглядывая все, что там было, а когда дошла до камина, сказала:
— Ты заметила, что часы остановились…
Жюльетта взглянула на позолоченную бронзу, и сердце у нее чуть дрогнуло при мысли о том, что там лежит письмо. Маргарита провела пальцами по колпаку, не решившись признаться, что у нее вдруг возникло желание завести часы.
— Так, значит, завтра, — сказала Жюльетта, — господин Вальтье будет здесь в полвторого?
— Да нет, в три, никак не раньше. Они с твоим дядей отправятся из Сен-Маржлона после обеда.
— В полвторого, — снова повторила Жюльетта и покраснела. — Дядя написал нам вчера. Если хочешь, я зайду за тобой что-нибудь около часу.
Маргарита улыбнулась и взяла Жюльетту за талию.
— В первый раз ты зайдешь за мной, а? Когда мы ходили в школу, я поджидала тебя на дороге возле нашего дома, а если ты успевала пройти раньше, то ты клала камень у первой яблони. Но ты никогда не ждала меня…
Голос ее звучал ласково, и Жюльетта, с нежным изумлением глядя в смеющиеся глаза дочери Зефа, позволила ей притянуть себя к цветастому переднику.
— Бывало, когда мы возвращались из школы вдвоем, — шепнула Маргарита, — и шли по тропинке между изгородями, ты помнишь…
Ее щека коснулась щеки Жюльетты, она резко развела руки, пытаясь обнять ее за шею. Жюльетта, вспыхнув, чуть было не поддалась искушению, но все же оттолкнула Маргариту и удержала ее на расстоянии своими вытянутыми вперед смуглыми руками.
— Уже почти двенадцать часов. Смотри, опоздаешь.
Маргарита, хлопая ресницами, попыталась выдавить слезы, которые никак не хотели появляться. Она прошептала:
— Ладно, значит, договорились, ты заходишь за мной… по крайней мере у тебя будет предлог повидать Ноэля. Ты ведь любишь его?
Жюльетта опустила руки и сделала вид, что уходит.
— Ну-ну, мне-то можешь сказать это, — настаивала Маргарита. — Любишь.
— А ты любишь Вальтье?
Дочь Зефа засмеялась:
— О! Это разные вещи. Ты же знаешь, кто я такая, да и мать твоя только что обо мне высказалась без обиняков…
Приподняв юбки, она показала на свои прозрачные чулки и тонкое кружево панталон, захохотала еще громче и добавила:
— Но только, поверь мне, я не жалуюсь.
Жюльетта с матерью проводили ее взглядом, и как раз в тот момент, когда она скрылась за поворотом дороги, во двор вошел Оноре. Алексис помог Гюставу и Клотильде загнать в хлев коров. Жюльетта с озабоченным видом рассказала отцу о визите Маргариты.
— Никогда не видела такой наглой девки, — прокомментировала Аделаида. — Ты бы только послушал, как она разговаривала с нами, что за манера вертеть людьми! Наверное, они с тех пор, как письмо Фердинана попало к ним в руки, думают, что им уже все позволено…
— Ну она-то, скорее всего, ничего не знает, — сказал Оноре. — Я бы удивился, если бы Зеф, с его-то осторожностью, ей все рассказал.
— Похоже, что она все-таки знает… Пусть Жюльетта тебе скажет, как она меня тут обзывала.
— Ну конечно, она знает, — подтвердила Жюльетта. — И доказательство тому, как она меня расспрашивала, что я собираюсь делать с Ноэлем, да еще с таким видом, будто приказывала мне… В общем, тут не может быть никаких сомнений. Письмо у них, и они этим пользуются.
Одуэн яростно покусывал кончики усов, бормоча невнятные угрозы. Подошла Клотильда с братьями, и они стали очень заинтересованно следить за беседой.
— Они пользуются тем, что Эрнест уехал, — коварно заметил Алексис, — и что никто больше не сможет им ничего сказать.
Отец опустил на него свой грозный взгляд, который заставил Алексиса попятиться назад, но тут Клотильда непринужденно сообщила:
— Папа, а Тентен Малоре пытался сейчас дотронуться до меня под платьем.
Аделаида издала крик ужаса. Малышку окружили, и она повторила:
— Он попытался до меня дотронуться.
— Это правда, Гюстав? — взревел отец. — Да скажи же ты!
— Я не знаю, — запинаясь, сказал Гюстав, лицо которого приняло растерянное выражение. — Я не видел. Это возможно, но я не видел…
Он почувствовал, что его ответ всех разочаровал, и поспешно добавил:
— Хотя я бы не удивился. Тентен, он такой… Он нисколько не стесняется, снимает штаны перед девочками, и уж тут-то я могу подтвердить, что это я видел.
Последнее обвинение можно было бы с таким же основанием высказать в адрес абсолютно всех деревенских сорванцов, включая и самого Гюстава, но тут оно было встречено ропотом гнева. Аделаида обняла девочку и сказала, что отныне она больше никогда не пойдет на луг. Клотильда, не ожидавшая подобной реакции матери, попыталась было взять свое заявление обратно, но та потащила ее в кухню, заглушая ее слова шумом своего голоса.