Фыркали, одобрительно поддакивали.
«Какие же причины способствовали поражению Красной армии в начале войны?»
Кто-то выкрикнул: «Русские все равно всех победили!»
«Победили, да. Но какой ценой – это мы должны осознавать. Гитлеровская армия была очень мощной, имела двухлетний опыт ведения войны в Европе. Красная армия уступала в профессионализме, особенно командного состава, на что повлияли массовые репрессии в армии накануне войны. Надо учитывать просчеты советского руководства в анализе международной ситуации накануне войны, а также в определении сроков начала войны, что привело к фактору внезапности».
Кто-то повторил: «Русские все равно победили!»
Прочь затравленный вид! Оборачиваюсь лицом к нему и спрашиваю:
«Всезнающий молодой человек, расскажите всему классу: каковы главные итоги войны?»
Встал. Короткий человек с физиономией комсомольского секретаря.
Сказал: «Пожалуйста… Непрерывный рост авторитета СССР в мире, превращение в сверхдержаву, образование мировой системы русского социализма, которая послужила толчком к развитию национально-освободительного движения в странах Азии и Африки, к обрушению колониальных империй. Еще чуть-чуть – и мы обгоним Пиндосию по темпам индустриализации, покорим космос, закончим строительство коммунизма в основном. Достроить же коммунизм советскому человеку помешали западные спецслужбы, заразив его рок-музыкой, жвачкой, короткими юбками, танцами буги-вуги…»
Излишнее рвение меня подвело. Надо мной нависла огромная растопыренная клешня, которая вот-вот отхватит полголовы… С нее тянется струйка слизи.
Благодарю ответившего. Прошу сесть. Указываю на его соседа.
«Можете дополнить ответ товарища?»
Он встал. Короткий человек с плечами опричника.
Сказал: «Ну, если хотите… Такое великое потрясение, как война, всегда очищает воздух, оздоровляет планету. Вторая мировая война отдраила весь мир от западной гнусности. Когда пиндосовская авиация сбросила три ядерные бомбы…»
Оборвал мальчугана: «Позволь, сколько было бомб?»
Он сказал твердо: «Три бомбы с ядерным зарядом. Две упали на японские города Хиросима и Нагасаки. И еще одну пиндосы сбросили в Сибири. Но страна быстро залечила зияющую рану. Создала свою ядерную ракету и запустила ее прямо в сердце Пиндосии».
Ястреб курочку когтит.
Господи… Люди новой эпохи. Что еще от них ждать?
Воцарилось тяжелое молчание, практически молчание бога. Хватит ли мне мужества взглянуть им в глаза?
Это ведь придется менять всю матрицу. Сверху донизу. Но остался ли для этого в стране интеллектуальный резерв? Остался ли? Или повсюду лишь послушная обслуга режима… Есть ли те, кто слышит мои сигналы бедствия? Абсолютно непонятен механизм самоспасения. С чего начинать? Чем лечить невроз, в который погрузилась страна? Похоже, такое антивирусными препаратами не лечится, придется прибегнуть к чудесам генной инженерии. Или пора уже рыть подземные ходы? Уходить под глину, под помойные ямы, зарываться все глубже и глубже…
Не к месту вспомнилась черная советская шутка: только бомба, атомная, сделает из русских японцев. Явно не к месту.
Восстанавливаю нормальный голос. Спрашиваю:
«Кто мне ответит, какие страны были союзниками СССР во время Второй мировой войны?»
Ответ является сразу, будто по мановению волшебной палочки. Плечи опричника отвечают без запинки: «Япония».
Приплыли.
Хочется спросить этого, с плечами опричника – ты ведь просто пошутил, правда, ты это не всерьез? Но момент, кажется, упущен. Когда же наконец прозвенит спасительный звонок?..
Был такой фильм, очень старый, послевоенный. В нем маленькая девочка выбегает после дождя во двор. Он освещен солнцем. На девочке платье в цветах. Она видит на асфальте длинного дождевого червя. Трогает его пальцем. Гладит его. Затем прыгает на червя тяжелой ногой – и всмятку. И, улыбающаяся, бежит навстречу подругам, те играют с мячом, всем весело. И мир лучится добротой и невинным простодушием. А червяк-дождевик – всмятку!
Спрашиваю: «Скажите, зачем мы так скрупулезно изучаем Вторую мировую войну?»
Плечи опричника мгновенно находят ответ: «Мы помним, что совсем недавно, каких-то шесть-семь лет назад, история Второй мировой войны была фальсифицирована и ошельмована. На наших глазах набрала обороты оголтелая ложь, цель которой – свести на нет подвиг наших бесстрашных воинов. Попытки пересмотра итогов Второй мировой войны проводились на самом высоком уровне. Дегероизация советских воинов сопровождалась восхвалением предателей Родины, попытками пересмотреть решения Нюрнбергского процесса. Историю Руси писал кто угодно: жиды, укры, татары – но только не русские. Цель современной информационной войны против России – разрушить менталитет нашего народа, уничтожить его традиционные ценности. Переписывание отечественной истории недопустимо и безнравственно. За ней стоит желание скрыть собственное лицемерие и предательство, оправдать прямое или косвенное молчаливое пособничество пиндосовским нацистам. Фальсификация истории Великой Отечественной войны наносит народу непоправимый вред, и в этом главная опасность для будущего России. Как не попасть под влияние этих разрушительных мифов о русских героях? Ответ очевиден: необходимо читать, думать, анализировать, сравнивать различные точки зрения. И не принимать на веру сенсационные разоблачения от либерального лагеря. Нужно понимать, что их задача – очернить и оболгать историю нашей страны».
Я не верю своим ушам. Что же это? Нисхождение в ад? У юнца с плечами опричника замашки тирана. Ему ничего не стоит свалить меня с ног, связать, заключить в темницу.
Спасительный звонок. Ох, как красиво он заливается… Ученики хлопают партами. Складывают тетради и планшеты в ранцы. Инспекторы с непроницаемыми лицами просят меня зайти к директору.
Отхожу к окну, стушевываюсь. Под мышками лужа. Осталась ли у меня хоть капля уважения к себе? Достаю платок, стираю пот со лба и мел с ладони.
В класс заглядывает мужчина-инспектор. Сухим, обрубающим тоном: «Мы вас ждем! Что вы жметесь, как испуганная пичуга?» Я следую за ним. По коридору. По лестницам. Как же их много! Раньше их было меньше. Ведь я помню эту школу. Лестниц точно было меньше. Неужели он водит меня по кругу?
Вновь перед глазами всплывает картина моего провала. Как же я мог забыть, что было три ядерные бомбы? Да, одна сброшена на Сибирь. Но ведь мы выстояли. Залечили рану. Запустили ответку в пиндосов. Наслаждались победой. А фальсификаторов истории – за решетку! К ответу их!
Директор протягивает мне твердую руку. Инспекторы – мужчина с бугристым черепом и женщина с собачьими зубами – глядят покровительственно. Приговор смягчен, пожизненное заключение отменяется. Над бедным узником парит голубка свободы. Он может идти куда вздумается, ошибаться, блуждать. Он сегодня будет спать дома.
Почти недосягаемый.
Почти.
10
Разговор тот начался с числа 12.
Саша Коршунов настаивал, что именно оно управляет новейшей историей России. Из числа 12 сквозят революция, война и надежда на перемены.
– Возьмите 1905-й, год первой русской революции. Россия воюет с Японией, а у себя дома – подавленный кровью мятеж. А прибавьте, мои хорошие, двенадцать – и получите год Великого Октября.
«Мои хорошие» – это был фирменный Сашин оборотец.
Лесь хмыкнул и разлил вискарь по бокалам. Пока все разбирали питье, Коршун продолжил.
– Перенесемся в 41-й год. Мы воюем с Германией. А прибавьте двенадцать лет и – опля! – Сталину пердец. Интеллигенция зажила надеждой, – Саша дотянулся до бокала и опрокинул в себя вещество. – Далее, мои хорошие… Я иду в первый класс. Что само уже по себе событие в истории советского государства. В Москве шумит-гудит Олимпиада, «до свиданья, наш ласковый Миша». Мы воюем в Афганистане, «пенсионеры в трамваях говорят о звездной войне». А прибавьте двенадцать…
Лесь подал голос:
– У тебя ошибка в арифметике. Новая Россия начнется не через двенадцать лет, а через одиннадцать.
Коршун усмехнулся.
– Но если отсчитывать от самого начала афганского вторжения, то как раз двенадцать. И теперь самое интересное. Если прибавить двенадцать к дате крымнаша, то выходит, что Всевышнее Лицо соскочит с доски истории лишь в две тыщи двадцать шестом году. Долго, мои хорошие, ждать… Мне пятьдесят три стукнет. Боюсь высчитывать, сколько тогда исполнится Всевышнему Лицу.
Однако все стали вслух высчитывать. Малоутешительная вышла сумма.
– Фигня все это, – подал голос Дорофеев. – Гораздо раньше придет кто-то и молча поправит все.
Цитировать БГ считалось в компании хорошим тоном.
Юра Голосов помотал головой.
– Насколько раньше? Сегодня Всевышнее Лицо сжимает в кулаке все стрелки часов в округе и удерживает их от любых попыток движения. Забаррикадировал, мешок-утюжок, танковыми ежами все подступы к Кремлю, залил формалином выходы в будущее. Не знаю, как насчет двадцать шестого года…
Коршун по новой разлил. Произнес с хитрющей улыбкой:
– Если не нравится вам, мои хорошие, число двенадцать, могу для продолжения вангования предложить число семнадцать. 1985-й – начало перестройки. Прибавляем семнадцать, выходит год 2002-й, означающий заселение Кремля новой мафией и сворачивание всех реформ. Прибавляем еще семнадцать – и выходит, что через два с половиной года режим рухнет. Всего через два с половиной, мои хорошие.
Все замотали головами, сомневаясь.
– Для полноты картины предложу еще одну версию, – присовокупил Виктор. – Как-то Ахматова заметила, что самые большие потрясения в России происходят на юбилеи Лермонтова. В столетний юбилей от рождения Михаила Юрьича началась Первая мировая, через сто лет после его смерти началась Великая Отечественная. Спустя сто пятьдесят лет от рождения поэта – подвинули Хруща, через сто пятьдесят лет после смерти – отстранили Горби. Ну, и на двухсотлетний юбилей Лермонтова началась война в Донбассе…
– Намекаешь, что Всевышнее Лицо доживет до следующего юбилея Лермонтова? Аж до сорок первого года? И это, варёна-матрёна, на голом пропагандистском мельдонии? Умоляю тебя…
– А что? Как говорили в последнем «Терминаторе»: «старый, но полезный». Доживет не доживет – дело десятое. Главное – обратили ли вы внимание, что все лермонтовские юбилеи приходятся на войны и смуты. Поэтому я не исключаю, что Всевышнее Лицо уйдет даже раньше, а в сорок первом году настанет настоящий ад – будут все перекидываться туда-сюда ядерными молотами. И историки будут вспоминать Всевышнее Лицо как царя-миротворца.
Виктор нехотя брякнул:
– Но царь-то незаконный.
У него поинтересовались, имеет ли он в виду нечестные выборы с подтасовками и каруселями или что-то еще? И когда тот кивнул, мол, да, нечестные, с подтасовками, слово опять взял Коршун.
– Мои хорошие, населеньице вполне себе осознает, что царь незаконный, но если он ведет себя как законный, то населеньице завсегда не против, чтобы он правил. Пусть даже он изменяет под себя законы, пусть ухудшает жизнь населеньица и улучшает свою собственную, пусть даже ворует, пусть все главные посты в руках десяти его приятелей. Он – вождь племени, так случилось – и значит, законный.
– Причем где-то в спальне, наедине с женой, отдельная единица населеньица может ругать режим, припоминать, что Всевышнее Лицо избран с нарушениями, но на работе, в курилке, в ресторане с друзьями он будет подстраиваться под мнение большинства. И если окажется перед выбором, то сделает так, как делает большинство. Даже, возможно, вступив в конфликт со своим имхо.
– Другими словами, законность царя обосновывается простой формулой: все его признают, и я тоже.
– Да. Немаловажно, что он реально сильнее всех. Значит – и законнее прочих.
– Но вот Хан Ассасин Бейбарс, может, и посильнее будет, – вставил Лесь.
Коршун раздал всем наполненные бокалы. На ходу он вставил:
– Посильнее. Но сдать Всевышнее Лицо на цветмет и ему слабо. У него, может, рука потверже, но кишка тонка. Россию ему под себя не подмять.
Виктор, взяв бокал, хохотнул:
– А круто бы было… Перестроил бы храмы в мечети, облачил бы женщин в хиджабы. Приласкал бы по-муслимски.
– Обхохочешься… Телевизор бы переформатировал под себя – «Первый Ханский канал» и конкурирующее с ним «Великое Ханство – 24». А на Запад будет вещать Hanstvo Today.
– А православие – на помойку?
– Необязательно, мои хорошие. Скорее всего, будет как в СССР: церкви стоят, но не в шаговой доступности. Две-три на крупный город. И в них будут декларировать, что православие стоит на низшей по сравнению с исламом ступени. Примерно как развивашка перед настоящей школой.
Юра Голосов ввернул:
– По крайней мере, кандидатура Хана Ассасина хорошо вписывается в железную матрицу: лысый вождь – сильно волосатый вождь.
– А русские националисты?.. – ввернул Лесь. – Как его… «Бородинский клуб».
– Так это ж скоморохи… – откликнулся Юра. Он обошел всех с бутылкой, долил всем.
– Ну, на фиг, скоморохи! Они вполне себе мощь. Причем никто точно не знает, сколько у них бойцов. У них, возможно, только в Москве тыщ двадцать – двадцать пять. Носители племенного сознания: «Русские – или умрем!»
– Собственно, сколько нужно вежливых человечков, чтоб устроить восстание националистов в крупных городах? – подхватил Виктор. – По сто – сто пятьдесят человек на город? Представьте, что бородинские орлы десантируются в Нижнем, Ёбурге, в Питере, Краснодаре, Новосибе…
– И в столицах республик тоже.
– Ну да. Скажем, в Казани, в Нальчике. Шесть-семь городов запалить – и центробежная сила разнесет русский бунт по окраинам, улицы зальет кровь. И взойдут в Кремль местные фюреры – все как один, разумеется, с толкинистским прошлым.
– Нет, уж лучше тогда пусть Всевышнее Лицо правит до сорок первого, – нестройным хором выпалили друзья.
– Вообще странная штука… Мы все тут русские. Практически без примесей. А русских националистов на дух не переносим. Видимо, по закону падающего бутерброда они и усядутся на трон. Да хоть в том же сорок первом… – сказал Виктор.
Выпили молча. После паузы Лесь первым сказал:
– И заметьте, никто пока не видит счастливых развязок. Чтобы темное облако над нами разорвалось в клочья, проклюнулась синева…
Юра влез:
– Но ведь у нас в стране, кошка-ёжка, какой период ни возьми – всегда эпоха реакции, и это наша естественная атмосфера, наш воздух. У меня, ёжка-терёшка, к вам вопрос. Вот, монтируя наши видео про Писателя, приближаем ли мы будущую оттепель? Или это мы только свою совесть успокаиваем?
Замолкли. Чувствовалось, что все хотят высказаться, но обдумывают, как бы поточнее подобрать слова. Коршун заговорил, делая между предложениями долгие паузы:
– Мои хорошие… Сегодня весь протест – это тары-бары-растабары человека с самим собой. Болтовня в дружеском кругу, как у нас сейчас. Особые мнения на «Эхе Москвы», разоблачения властей в коррупции, публицистика в фейсбуке – все это не несет никакой опасности режиму. Режим все это подслушивает и подсматривает, подсмеиваясь.
– Но даже из этой, как ты говоришь, болтовни в дружеском кругу они при желании смогут склеить дело.
– Могут. Точечно, выборочно, для острастки. Не надрываясь особо.
Виктор перехватил инициативу:
– Саш, но ведь действительно публика не готова рисковать, не готова нарушать комфорт и привычное течение жизни. «Борись!» – призывают плакаты либералов. И мы их перепощиваем. Но отсиживаемся на кухнях. В лучшем случае делаем какой-то провокационный арт. Но он, конечно, не наносит вреда режиму. Вот посадили парня за одиночные пикеты. Казалось бы, для оппозиции повод выйти на площадь безо всяких согласований, перекрыть собой проспект. Но в голове раздается голос благоразумия: «боязно», «побьют», «посадят», «жестокий ОМОН», «нофлеры обмажут краской».
– Голос благоразумия… – согласился Коршун, – есть такая штука. А что ты предлагаешь?
– Ничего.
– Мои хорошие, мы меньшинство. Надеюсь, с этим никто спорить не будет? А демократия есть власть большинства. Выходов из ситуации три, и все плохие. Первое – перетянуть народ на свою сторону, как это было в перестройку. Второе – ждать помощи извне. Откуда извне, сам не знаю.