Победив в мысленном монологе, она опускает взор к своим туфлям с приоткрытыми пальцами и прямоугольниками ярких ноготков, слегка скруглённых по линии кутикулы. Сланцы, в которых здесь ходят все без исключения, ―ужасны. Пальцы плющатся, словно выдавленные краски. Растянутые майки не менее отвратительны. Обувь и одежда должны придавать форму. Форма это… а впрочем, эта мысль уже сформулирована.
В том месте, где теплый асфальт утыкается в прохладные плиты, она сворачивает в уютную тень кафе: десяток мозаичных столиков под заштопанной солнцем крышей. Та же штопка в высветленных дредах бармена – высоком парне в мешке «майка-джинсы». Голубая слюда его глаз взята из мозаики столешниц. Блеснув лазурью, он приносит латте в чашке с блюдцем, белоснежном в его загорелых пальцах.
– Yourcoffee, Madam!
Восточная мелодия извивает молочную виньетку кофе, копируя его дреды. Солнечные пальцы блуждают по цветным клавишам мозаик, зажигают их, не дотрагиваясь. Где-то за плетённой бамбуковой прохладой – море, замершее еле уловимым солёным ароматом. «Мадам» целует молочную пену кофейно-морского коктейля.
Сердитый араб вталкивает в кафе негритянку, похожую на начатую плитку шоколада. Краски её цветастого платья блекнут в прохладе тени. Она упихивается в кресло за единственным здесь большим овальным столом и сливается с неподвижностью воздуха.
«Мадам» ставит чашку в блюдце. Виньетка томно выгибает спину, не подозревая о смерти на фарфоровой стенке.
Возникшая из тени филлипинка в застиранной зелёной юбке кивает негритянке и усаживается рядом с ней. Солнечные пальцы вышивают на лицах женщин оживление при появлении ещё двух – толстой, в шортах, и в сарафане, с обвисшей грудью, вплетая их в общую картину овального ожидания. За девушкой в джинсах и желтой заколке входит дама в натянутой на растекшейся груди фиолетовой майке и профессиональной улыбке.
– Good morning, ladies! – поставленным голосом произносит дама, садясь с крутой стороны овала.
Женщины роются в сумках, извлекая блокноты и ручки. Фиолетовая диктует названия цветов, словно считывая их вокруг себя: «Red, yellow, orange, green, blue, pink…» Нестройный хор повторяет.
Прохладный латте с податливо изогнувшейся виньеткой не спасает «мадам» от раздражения дюжиной ног в сланцах, оккупировавших её пространство гармонии, словно варвары цветущую страну. Еще одна пара ног в этом шлепающем уродстве приближается к ее столику.
– Anything else? – склоняется над ней бармен, небесно подмигнув.
– Что здесь происходит!? – спрашивает она, кивнув на женский хор, и дублирует вопрос по-английски, брезгливо дернув плечом.
– Курсы «Английский для прислуги», – отвечает парень.
– Ты говоришь по-русски? Откуда? – Она приподнимает удивлённую бровь.
– Были курсы «русский для барменов», – смеётся парень.
– Серьёзно?
– Шучу. Бабушка из России.
Его выгоревшая майка и дреды выгодно оттеняют голубизну глаз и легкий румянец на скулах. Она задумывается о сочетании этих цветов на живом лице, притом, что на холсте они бы не смотрелись так гармонично.
Подчиняясь её взгляду, парень садится рядом. Солнечные пальцы ласкают его загорелую кожу с почти детским пушком и принт на майке, висящей на ключицах. Её раздражает не столько отсутствие в нём какой-либо формы, сколько его неформатная молодость. Они почти ровесники, но она старше не на несколько лет, а на целую жизнь, на тот опыт измены себе, что вырывает из детства навсегда…
– Тебе можно сидеть с посетителями? – тоном замечания спрашивает она.
– Мне всё можно! Я тут один за всех! И в баре, и официант, и товар принимаю и пол мою, когда уборщицы нет. Где они еще такого ловкого парня найдут? И потом, нет же никого, кроме этих курсов!
– Здесь всегда так?
– Ну да! – Лазурь его глаз смеётся вместе с ним. – Утром и вечером только народ бывает, днем пусто! Поэтому курсы пустили. Надо же денежку зарабатывать. Мы от моря далеко, зато и аренда намного меньше!
Он выпрыгивает из кресла, мелькнув худыми локтями и, поколдовав в тёмном баре, ставит две чашки латте с виньетками в виде сердечек.
– Подарок от заведения!
– Благодарю, – она этикетно улыбается, качнув туфлей. Вспыхнувший на солнце лак педикюра захватывает его взгляд. Лучи взбивают искристую пену до искренности…
– Ты пойдешь сегодня на море? – Он переводит взгляд с её ног на большую грудь, фантастичную на стройном теле, и к глазам, манящим строгостью.
– Наверно… – небрежно отвечает она.
– Хочешь, пойдем вместе?
– Знаешь… я не очень люблю таких… – Она делает улыбку милой, но глаза правдивей.
– Таких как я? – договаривает он.
– Не обижайся. Да.
– Можно узнать: почему?
– Это долго объяснять… – Движение плеч подчёркивает бессмысленность формулировок.
– И все-таки?
– Твои дреды, так они, кажется, называются…
– А что с ними? – тянет он себя за косичку.
– Их же, вроде, мыть нельзя…
– Понюхай! – наклоняет он голову.
Она осторожно втягивает воздух.
– Пахнет приятно…
– Я мою голову каждый день! – улыбается он по-детски безобидно. – Так ты пойдешь со мной?
– Ок…
Задорная голубизна его глаз плавится синевой надежды. Он ёрзает в кресле, словно на волнах.
– Ты катаешься на скимборде?
– На чём?
– На доске!
– Нет…
– Хочешь, научу?
– Я предпочитаю смотреть на море.
– Значит, будем смотреть вместе! Я буду ждать тебя здесь…
Она заглядывает в кафе, когда солнце уже думает о закате. Посетителей по-прежнему нет. Пусто и за овальным столом. Нагретый воздух сдвинул плетёную тень против часовой стрелки, словно не желая убивать этот день. Утро лишь в дредах бармена, колдующего за стойкой. Он улыбается, увидев её:
– О, классно, что ты пришла! Чего тебе взять? – В его пальцах банки: кола, пепси, энергетик, что-то зелёное.
– Ничего. Я такое не пью. Ты идёшь? Или я иду одна! – торопит она.
Они шагают по разомлевшему асфальту, она – в туфлях с приоткрытыми пальцами, он – в сланцах. В том месте, где асфальт отдаётся песку, она переобувается в босоножки, оплетающие ступни белым шнуром, и прячет туфли в пляжную сумку. Он любуется, как она ступает по песку на своих белых лапах с алыми коготками.
– Давай сумку, – протягивает он руку.
– Только на песок не ставь. Это очень дорогая сумка, – предупреждает она.
– Я буду держать ее в зубах, – блестит он синевой глаз из самой глубины.
Она дарит ему улыбку, от которой – знает – мужчины без ума.
Он балансирует в море на доске, она смотрит вдаль, зарыв в песок узкие ступни. Её взгляд скользит по его прилипшим к бёдрам шортам, худой спине, мокрым дредам. Плавными движениями ног она насыпает холмик, устраивает на нем щиколотки так, чтобы солнце выгодно освещало педикюр и гладкую кожу, а между ступнями оказался серфингист, и делает селфи своих ног. Идея не нова, но форма креативна, даже концептуальна, если угодно. Опять эта фраза… Она досадливо хмурится, не замечая подошедшего парня. Несуразно длинная тень его тела подкрадывается к её песочному холмику. Она рушит его одним движением и встает:
– Я хочу пройтись. Возьми сумку.
Его тень накрывает след от её тела на песке, идеальной формы, как и всё в ней, и застывает на миг, замечтавшись.
Они идут вдоль закатного моря, и он рассказывает о том, что собирается учиться на юриста, чтобы помогать отцу в бизнесе, который перейдет ему по наследству, но вообще-то ему ближе музыка и он надеется это как-то совмещать…
Она перебивает на полуслове:
– Вот тот мужчина очень богат, – кивает она в сторону стоящего на пляже человека.
– Ты что, знаешь его?
Она отрицательно качает головой.
– А как ты определила? Он же голый! В одних трусах!
– Это трусы «Армани», и видно, что их у него ещё штук пятьдесят, – снисходительно бросает она, вернув грациозность походке и кокетство взгляду.
Мужчина в трусах «Армани» провожает взглядом девушку с явно сделанной грудью и худого парня с дредами и женской сумкой.
Девушка красиво держит голову, давая ветру поиграть с её волосами.
Возле волнореза, выброшенного на берег, словно мёртвый кит, они поворачивают обратно.
«Богатый» стоит на том же месте, рассеянно глядя в море на ныряющего мальчика. Толстая негритянка в цветном балахоне по подол в воде с жутким акцентом уговаривает ребенка перестать, но он не обращает на нее внимания.
– Надо было глаголы учить, а не цвета, – зло смеётся девушка, ища глазами взгляд мужчины в трусах.
– Это другая, не та, что на курсах была, – смеётся в ответ парень.
– Какая разница…
– Я провожу тебя? – спрашивает он на последней ступени лестницы, уводящей от моря.
– Как хочешь.
Она аккуратно отрясает с ног песок, который кажется снегом, присыпавшим спелые ягоды педикюра, и ступает на асфальт, не переодев босоножек. Его сланцы шлепают чуть позади.
Возле виллы за высоким забором он берёт сумку за обе ручки, словно её саму за руки.
– Ты придешь завтра утром пить кофе?
– Утром придет маникюрша, потом массажист.
– А потом?
– Потом у меня этюды, я буду занята.
– Ты художница? Здорово! А в каком стиле ты пишешь?
– По настроению.
– А мне нравятся французские импрессионисты. Впечатление – это ведь единственное, что остается, верно?
– Они всем нравятся. Просто поголовно – любимый художник Моне, ну, или Мане, писатель – Достоевский, и композитор – Бетховен.
– А ты в России на Рублевке, наверно, живешь? – Он отводит глаза с отражённым в них серым забором.
– Нет, не на Рублевке. Спасибо, что проводил! – Она забирает сумку и уходит, не обернувшись, туда, где дверь с кодовым замком преграждает путь остывшему асфальту.
В сумраке пурпур педикюра превращается в капли запекшейся крови, разлетающиеся от её шагов по дорожке из розового туфа.
Да! Пинк! Глупый, женственный розовый, столь привлекательный для мужчин в трусах «Армани»… – окончательно решает она вопрос о цвете завтрашнего педикюра.
Ваша Эльмира
Здравствуйте!
Восхищена искренне Вашими произведениями.. У вас наверно соответствующее образование? Если Вы все пишете с натуры, когда и где успели набрать столько опыта и материала?
Я прочитала всё… Классно… И нашла в соцсетях Ваши фото… Из одного сделала картинку для Вас… Исходник взяла, чтобы ракурс совпал. Ваше на картинке только лицо. Я бы хотела Вас видеть так… Вы, в красном платье сидите у зеркала. Надеюсь, Вам нравится…
Я работаю вебдизайнером, а фотошоп― это хобби. Если есть желание, сделаю еще, но не спеша… Мне бы понравилось Вас одевать в красивые платья… Не в фотошопе, а в жизни, руками…
Вы, наверное, подумали, что я ненормальная лесби?
Возможно… Но определение «лесби» мне не нравится… слишком однозначно ―сразу кобла какая-нибудь видится… мужеподобная тетка в телогрейке, а я дюймовочка… Свои фото я тоже приложила, чтобы Вы видели, какая я…
Хочу Вам рассказать о себе немного…
В детстве я была предоставлена самой себе целыми днями… Лет в 12 начала нравиться себе… наряжалась в мамины наряды, туфли и любовалась собой в зеркале… Потом открыла, что можно не только любоваться, но и делать себе приятное… это стало потребностью, до сих пор это для меня сильнее секса… Сейчас мне стали нравится красивые женщины… и появилось желание доставлять удовольствие не только себе… Я еще не делала этого ни разу, но отчетливо себе это представляю… Не делала потому, что не было объекта вожделения… Мало таких женщин, которые поймут меня… Вы ―поймете, я это вижу… И мне важно, что Вы именно старше… Мои сверстницы мне вообще никак…
Предвосхищая Ваши возможные вопросы, отвечу, что я девственна.
С мужчиной у меня не было секса… но отношения были. Он меня понимал… он был красивый, образованный, состоявшийся мужчина 40 лет… эрудит, спортсмен, автолюбитель… Ему нравилось лизать мне, а мне сосать ему… правда, не сразу… мне было сначала неприятно брать член в рот… но потом понравилось… он делал все тактично, не торопил, тем более, не заставлял меня… Я смотрела порно в инете и училась.
У нас был не только оральный секс, ему нравилось, когда я дрочила ему… перед самым извержением надо было уловить момент и сжать член рукой… а потом резко разжать пальцы, чтобы сперма брызнула вверх… и тут же подставить рот и слизывать… Я была готова на всё, чтобы он испытал наслаждение…
Я не знала о нем почти ничего… был ли он женат… думаю, не был… но на улице мы с ним встречались только когда темно… из машины он редко выходил… Я не интересовалась, я хотела, чтобы эта эйфория длилась вечно… я боялась… один вопрос ― и все рухнет…
Он любил снимать меня на камеру… а мне нравилось позировать…
Я Вам прислала некоторые из этих фоток тоже. Я там голая. Я хочу, чтобы Вам было приятно меня рассматривать… У меня много таких фотографий. Некоторые я сама снимала на его камеру… он меня за это хвалил… Ему нравилось, чтобы я засовывала всякую фигню себе в анус и принимала развратные позы… Ещё он любил, чтобы я выглядела как школьница… или как юная проститутка… чтобы я детским голосом просила его дать мне пососать его необыкновенный, великолепный член.....
Его член ― моя любимая игрушка… была… Вообще, хуи как люди… бывают до того пиздопротивные, а бывают такие, что изо рта не вынимала бы… Я их много видела в порно… Правда, в жизни ― только один…Его…