Да, и вообще, как специалист, привыкший часто работать в экстремальной ситуации, Лекарев словами не транжирил. И если сегодня, директор офисного центра, впервые столкнувшийся с прорывом канализации и закрывающий нос рукавом модного пиджака, попытался сократить расходы своего предприятия:
– Вы что офонарели? Откуда такая цена?!
Николай Федосеевич молча, свернул шланги своего «говновоза» и уехал,
справедливо полагая, что тяжкий дух супа харчо и фетучини с ветчиной и грибами, уже побывавших в желудках офисных тружеников, не убиенный аргумент против скупердяйства.
И действительно, когда через пару часов он вернулся в офисный центр, дядя в дорогом пиджаке, а теперь ещё и с красными глазами, стал сговорчивее. И когда Николай Федосеевич сообщил, что цена услуги возросла в полтора раза, он торопливо закивал в знак согласия. А его красные глаза выражали надежду, что процесс отсасывания котлет по-киевски и ризотто с курицей, перешедших в иное состояние, больше не будет откладываться.
2.
По случаю окончания рабочего дня Николай Федосеевич был чуть навеселе, когда пришёл домой. Нельзя сказать, чтобы он «этим делом» злоупотреблял, хотя тут зависит, с чем сравнивать. Если с премьер– министром Великобритании Уинстоном Черчиллем, который по слухам, в течение дня выпивал бутылку армянского коньяка, то Лекарев весьма умеренно употреблял спиртные напитки. А если с коллегами по бизнесу, то Николая Федосеевича можно было записать в трезвенники.
Дозировка приёма горячительных напитков мужем не являлась откровением для Элеоноры Сергеевны, и соответственно не могла служить причиной насупленных бровей, и Николай Федосеевич поинтересовался у жены:
– Ты чего такая?
– Какая «такая»?!
Лекарев, как мог, передал выражение лица супруги. Гротеск пародии усиливали не прополотые кусты бровей самого Николая Федосеевича, и Элеонора раздражённо бросила на стол полотенце:
– Тебе всё смешки! А твой сын совершенно не желает учиться!
Николай Федосеевич сомневался, что его сын когда-нибудь возглавит национальную Академию наук, но и не мечтал, чтобы Слава продолжил дело отца, поэтому сказал:
– Я поговорю с ним.
Жена смягчила формулировки:
– Вообще, у него только по физике… не очень. Ну, и по математике… Мальчик, видимо, гуманитарий.
– Это поправимо.
– Учителя говорят, что он очень способный! Светлая голова…
– Умная голова, да дураку досталась.
– У мальчика переходный возраст.
– У некоторых переходный возраст плавно переходит в климакс.
– Я надеюсь, что ты обойдёшься без рукоприкладства!
– Неужели, я похож на человека, способного врезать подзатыльник нашему мальчику?
Ответ на вопрос Николая Федосеевича был однозначен, как в случае с восьмидесятипятилетней старухой, подкрасившей себе губы, и приступившей к осаде сиделки:
– Как я теперь выгляжу?
Но Элеонора Сергеевна почла за лучшее не усугублять педагогические устремления мужа, и только пожала плечами.
А Николай Федосеевич, так и не поведал жене, что вчера «их мальчик», окутанный как ёжик туманом, сигаретным дымом, огрёб полновесного «лёща». Нежданная встреча Лекарева– старшего с сыном случилась в дальнем углу двора, за гаражами.
3.
Утром. Николай Федосеевич с удивлением посмотрел на сына:
– Ты куда-то собираешься?
– Так, ведь… в школу.
– На фига?
– Учиться…
– Зачем тебе эта нервотрёпка? Физика, математика… Опять закуришь.
– Я больше не буду курить.
– Это я к слову. Я тебе о другом говорю. Ты подумай: десять классов образования. Десять лет! Годы, потраченные в пустую! За глаза, хватило бы и половины! А у тебя, уже почти шесть классов!
– И … что делать?
– У меня коллега по бизнесу заболел. – Николай Федосеевич, обозначая диагноз, щёлкнул себя по горлу. – Заменишь его. Только вот это одень.
Отец протянул сыну синие треники с вытянутыми коленками и потрёпанную рубашку.
Слава взял вещи и посмотрел на отца, словно желая удостовериться, шутит он или говорит серьёзно. Но манера Николая Федосеевича объясняться, как обычно, не позволяла этого сделать, а сейчас ещё, и не оставляла собеседнику никакого выбора.
В тот день, в душе Славы Лекарева, гуманитарий подвинулся, уступая место технарю. Слава взглянул на человека глазами конструктора. Он был потрясён, насколько не совершенен, не эффективен и не доработан этот механизм. Трудно найти другое устройство, пусть это будет самый допотопный двигатель, который пожирая такую прорву топлива, так небрежно сжигал его, словно собираясь засыпать всё вокруг сажей и перемазать копотью.
Но эти технические расчёты стали возникать в голове Славы уже потом, через неделю, когда смрад болот из «недогоревшего топлива», стал потихоньку отпускать.
А в тот день, Слава Лекарев разворачивал шланги «говновозки», шерудил лопатой в зловонной жиже, зеленел и блевал.
Вечером, когда, наконец, Слава вышел из ванной, Элеонора Сергеевна испуганно потрогала губами лоб сына:
– Какой-то ты бледный! Ты не простыл?
Но температуры, к счастью, не было. От сына исходил букет ароматов из шампуня, дезодоранта, духов Элеоноры Сергеевны, бальзама для ног, отцовского геля после бритья и чего-то ещё.
4.
В школу, Слава собирался на рассвете. Натягивая штаны, он старался не шуметь, и был похож на зека, отчаявшегося на «рывок» и всеми силами, старавшегося не разбудить тюремную охрану.
И когда он на цыпочках двинулся к двери, Николай Федосеевич, незримо наблюдавший за сборами сына в школу, положил ему руку на плечо:
– Присядь. – Отец поправил воротничок рубашки у Славы, и уточнил: – Ты в школу?
В голосе мальчика билась надежда, как пойманная на крючок форель:
– Да!
Николай Федосеевич одобрительно кивнул.
– Если ты хочешь сделать мой бизнес семейным, я не буду возражать. Я тебе больше скажу . Говно не знает кризисов, революций, и недостатка комплектующих, поэтому будет приносить деньги всегда. И твоего образования, уже сейчас, вполне достаточно для поступления на первичную должность. Если же ты хочешь продолжить своё образование, то пожалуйста! Но тогда, в конце года ты должен предоставить мне аттестат, из которого значится, что проблем с физикой, математикой, и прочими предметами не существует. А я обязуюсь, оплатить твой труд, согласно этой ведомости. Вот эти деньги, пересчитай.
Слава пересчитал купюры, и по его физиономии стало видно, что вчерашний день и сегодняшнее утро, были озарены самыми яркими впечатлениями в его жизни.
Николай Федосеевич взял деньги, положил в конверт и убрал в карман.
– Так сложилось, что у меня выбора не было. Когда родился твой брат Федька, твоя мама училась в институте, и деньги были нужнее, чем второй диплом о высшем образовании в семье. А у тебя выбор есть.
Отец встал, давая понять, что беседа окончена.
– У Феди тоже был переходный возраст. И вопрос о семейном бизнесе стоял достаточно остро. Но твой старший брат выбрал переход, который ведёт к юридическому факультету университета.
5.
Новые времена, разорвавшие советскую империю и поделившие людей на классы, не повлияли на производство дерьма в стране. Его не стало меньше, скорее наоборот. И если бы не предпринимались ежедневные, титанические усилия, то на месте наших равнин, давно бы уже возвышались нерукотворные горы.
Поэтому у Николая Федосеевича, вторым во дворе, после Коли «Бандюка» из семьдесят шестой квартиры, появилась иномарка. Сначала поддержанная, а потом совсем новая, лоснящаяся от своей респектабельности, как домашний кот, принимающий солнечные ванны на подоконнике. В личной беседе, Николай Федосеевич перестал бравировать чином «дерьмовщика», предпочитая звание «индивидуального предпринимателя».
А Слава Лекарев вполне успешно освоился на новой должности «ученика школы», поэтому в конце каждого учебного года пересчитывал вознаграждение, положенное ему по не писаному контракту.
Трудно сказать, что озарило Славу Лекарева больше: рабочий день ассенизатора или купюры в конверте, но вскоре алгебра уже не казалась ему полной абракадаброй, а у физики, вы не поверите, обнаружились просто интересные разделы.
И когда вопрос встал о золотой медали по окончании школы, Николай Федосеевич сказал сыну:
– Есть профессии, которые будут востребованы всегда. В этом рейтинге, на первое место я бы поставил свою специальность, а на второе банковское дело. Говно и деньги будут тащиться за человечеством до конца света. Если ты не хочешь продолжить династию, то почему бы тебе не пойти в банкиры? Ты так красиво пересчитываешь купюры, что на тебя приятно смотреть!
Гонорар, который Слава пересчитывал в конце учебного года, когда приносил отцу дневник с оценками, безусловно, влиял на его, сначала хорошую, а потом и отличную учёбу. Кто бы стал по этому поводу спорить! Но главную роль купюры в конверте сыграли в первый год, после заключения не писанного контракта с отцом.
А потом стал просыпаться интерес к учёбе, появился азарт, желание стать лучшим, и это вошло в привычку. Да, да, Слава понял, что навык хорошей учёбы, это в значительной части привычка. Ну, грубо говоря, как курение. Впрочем, нет, с куревом пример неудачный. В семье Лекаревых этим не баловались. За очень редким исключением.
6.
На это «очень редкое исключение» Николай Федосеевич наткнулся в очередной выезд на стройку, где усилиями каменщиков, поднимался в два этажа, его загородный дом.
Обычно, ездили всем семейством, но в этот раз, у старшего сына Феди, который работал адвокатом, и у Славы, нашлись причины остаться в городе. Не обнаружилось причин ехать только у самого младшего Лекарева – Кирилла.
Когда Николай Федосеевич престал возиться с мангалом, развёл огонь и стал дожидаться подходящих для шашлыка углей, он насторожился от тоненькой струйки дыма, подымающейся из-за поддонов с кирпичами. Поддоны стояли в углу участка, образуя подобие крепости, и без необходимости туда не ходили.
Николай Фёдорович пошёл на тревожный дымок, и обнаружил в катакомбах из поддонов с кирпичами самого младшего из Лекаревых. Кирилл старательно раскуривал длинную сигару, морщась от противного табачного дыма, кашляя и постоянно сплёвывая.
Дым кубинской сигары свидетельствовал, что сын вырос для установочной беседы. А соотношение длины сигары и роста Лекарева – младшего, вызывало улыбку и лишало Николая Федосеевича способности дать сыну затрещину.
7.
На следующей неделе, то ли в среду, то ли в четверг, сейчас уже сказать трудно, и при необходимости лучше уточнить у Кирилла: он тот день запомнил навсегда, Николаю Федосеевичу позвонили.
Он поговорил по телефону, а потом подошёл к Кириллу.
– Я вот всё думаю, кубинская сигара…
– Я больше не курю. – торопливо заверил сын.
– От чего?
– Ну, её … эту сигару. Вонючая и тошнит потом.
– Я сейчас о другом. Остров Куба, океан, белый пароход. Мечта! Но чтобы стать путешественником надо хорошо учиться, в том числе и по математике.
– Мама говорит, что я, наверное, гуманитарий.
– Она путает гуманитариев с олухами. Ладно, не сбивай меня. Есть возможность посмотреть на обитателей океана: осьминогов, крабов, устриц и прочих морских гадов. Тебе, как мечтающему о путешествиях, это будет полезно.
– Живых?
– Преображённых.
– Как это?
– Долго объяснять. Увидишь, сам поймёшь.
– А как же школа?
– Морских гадов завтра выпустят в океан. Сегодня последний день, когда их можно увидеть.
Кирилл исподлобья посмотрел на Николая Федосеевича. Не нравилось младшему Лекареву всё это: гады какие-то, Куба, «олух» опять же. Муть какая-то. Да, отец водил его и в океанариум, и в зоопарк, но это всё было в выходные или в отпуске. А так, чтобы вместо школы?! Что-то тут было явно нечисто.
Но в наборе взглядов Николая Фёдоровича имелись экземпляры, убивающие альтернативу для оппонента, как свёрнутая газета комара. И этот был из их числа.
– На вот, переоденься. Это больше подходит к морской тематике.
Отец протянул Кириллу старую тельняшку и такие же, видавшие виды, штаны.
У Николая Федосеевича опять заёрзал в кармане мобильник.
– Да… Да, конечно. Я же сказал, что минут через сорок мы подъедем. Ну, если бы было не срочно, вы бы звонили не мне, а может быть в консерваторию. На отделение смычковых инструментов.
Как потом вспоминал Кирилл Лекарев, это нервничал директор рыбного ресторана «Севрюга», в котором зафонтанировали унитазы. Надо полагать, уже бывшими в употреблении лобстерами.
Комплимент.
Пребывание Валентины Ивановны в добром расположении духа, обычно, выделялось её фразой:
– Афанасий, идите ко мне. Я вам дам!
При этом она вертела в руках листок с заданиями для курьера.
Судя по всему, Валентина Ивановна не признала завоеваний сексуальной революции, воспылавшей на развалинах советской державы, после которой многие слова обрели оттенок скабрёзности.
А вот, офисный водитель Константин Михалыч, который тоже хорошо помнил времена с отсутствием секса в стране, перешёл на сторону победившей революции, правда, уже не активным участником, а сочувствующим. И как всякий ветеран, любил пофилософствовать о делах давно минувших дней.
Вот и сейчас, он весело поинтересовался:
– Валентина Ивановна, почему всегда Афанасию? А мне?
Константин Михалыч не относился к мужчинам мечты Валентины Ивановны, что читалось в её ответном взгляде.
Она уютно разместила округлости своего тела в секретарском кресле, томно посмотрела в зеркальце, проверяя сохранность макияжа, и разбавила радужное настроение водителя свинцовыми тонами:
– Тебе Курдяев даст. Он сейчас приедет.
Улыбка стекла с лица драйвера, как тосол из дырявого радиатора. Аудиенция с шефом не входила в планы Константина Михалыча, так как не имела шансов попасть в рубрику «награда нашла героя».
Конец ознакомительного фрагмента.