– Это не я играла. Скрипка. Она сама выбрала мелодию. Так странно. И неспокойно.
– Прекрати. Это всё ваши интеллигентские штучки. Оставь скрипку в покое. Ты, наверное, соскучилась по мне? Дай я тебя обниму.
Утром, после ухода Жени, Даша нашла Медицинскую энциклопедию, и прочла всё, что касалось первой ночи с мужчиной и её удивительной, редкой женской особенности. В это трудно было поверить ей самой, а уж Жене и подавно. Оправдываться или показывать ему то, что она прочла, Даша не собиралась. Пусть всё идёт, как идёт. Взяв скрипку, Дашенька отправилась в мастерскую по ремонту и реставрации музыкальных инструментов.
Римма вышла из гостиницы и, как всегда, оглянулась по сторонам. Самое главное, чтобы не встретить знакомых. Два года назад, выйдя с Марком на улицу, она столкнулась лицом к лицу с Дашей. Вечером дочь поставила её перед выбором: или мать всё сама рассказывает отцу о своём предательстве, или Даша не считает себя её дочерью. Одно из двух. Римма предпочла второе. Без Марка жить она не могла, а дочь свою терпела с тех самых пор, как родила. Внешне всё выглядело очень достойно. Забота, внимание, поцелуи перед сном, чтение сказок на ночь и много всего того, что жизнь требует от матери, Дашенька получала с самого детства. Римма пыталась полюбить дочь, очень пыталась. Не получилось. Слишком Даша была похожа на отца: те же серые глаза, тонкие черты лица, высокий лоб и русые волосы. Ни одной яркой краски. «Безликая интеллигентность», как говорил Марк о Павле. Римма внутренне соглашалась с ним, ненавидя себя за такое отношение и к дочери, и к мужу. Но всё сложилось так, как сложилось. И всё из-за пьяного врача в больнице.
Римма познакомилась с Марком на вступительных экзаменах в консерваторию, и с тех пор они не могли расстаться ни на минуту. Через неделю она переехала к нему жить, невзирая на протест родителей, а через четыре года они оба выдержали конкурс на вакантные места в оркестре оперного театра Ла Фениче в Венеции. Вещи были собраны, билеты куплены, оставалось только оформить отношения в ЗАГСе и отправиться покорять мир своей виртуозной игрой на скрипке. На концерт Давида Ойстраха Изольда Викторовна должна была пойти с мужем, но тот в последнюю минуту позвонил с работы и сказал, что у него срочное совещание. Что это за «срочное совещание», выяснилось позже. Римма после концерта решила проводить мать домой, так как был страшный гололёд. Перед самым подъездом Изольда Викторовна потеряла равновесие, и Римма, пытаясь её удержать, поскользнулась, и они обе упали на землю.
Всё остальное происходило, как в страшном сне. Поход в ЗАГС, который должен был состояться через два дня, пришлось отложить, так как рука болела нестерпимо. О поездке в Венецию можно было забыть, по крайней мере, на год, до следующего конкурса. Она просила Марка не уезжать, но он, не желая отказываться от блестящих перспектив, заявил, что для любого мужчины, даже такого влюблённого, как он, на первом месте стоит карьера, а на втором – личная жизнь. Клятвенно пообещав ждать её в Венеции, отбыл в Италию по времени, указанному в билете. Римма сочла это предательством, которое, как ей тогда казалось, простить просто невозможно.
Рука продолжала болеть, рентген показал, что кости срослись неправильно, что началось воспаление и необходима сложная операция. Врачи настаивали на ампутации. Изольда Викторовна вышла через знакомых на знаменитого хирурга, который, посмотрев снимки, пообещал, что постарается сделать всё возможное, чтобы избежать такого страшного исхода. Римма была на грани помешательства: жизни без Марка и без музыки представить было невозможно.
Операция прошла успешно. После снятия гипса Изольда Викторовна пригласила в дом китайца, который иглотерапией и массажами сделал всё возможное, чтобы рука функционировала относительно нормально. Римме пришлось взять академический отпуск, и перевестись на другое отделение.
Через полгода, в день своего рождения, Изольда Викторовна пригласила приятельницу с сыном, предварительно обговорив с ней возможность его женитьбы на Риммочке. Павел к тому времени уже преподавал в училище, был малоразговорчив, учтив, лишних вопросов не задавал и, ровно через месяц после знакомства, пришёл с букетом фиалок и предложил Римме стать его женой. Она дала согласие, совершенно не осознавая до конца, что происходит в её жизни. Платье, которое было предназначено для регистрации с Марком, нашло своё применение на скромной свадьбе с Павлом. Изольда Викторовна уговорила молодую супружескую пару обосноваться в её доме, взяв на себя все бытовые заботы.
Римма никогда не пыталась понять своего мужа, не интересовалась его жизнью, супружеский долг после рождения дочери выполнять перестала, ссылаясь на постоянную усталость, а когда Даше исполнилось пять лет, решила заговорить о разводе. Не успела. Отец ушёл к другой женщине. Оставлять семью без мужчины было бы крайне опрометчиво. Пришлось смириться. Окончательно и бесповоротно.
Встреча с Марком, который к тому времени был женат и имел годовалого сына, произошла десять лет назад в Зале имени Чайковского. Любовь вспыхнула с новой силой, предательство было прощено, жизнь обрела смысл, даже изнуряющие душу ожидания свиданий были счастьем. Влюблённые приняли решение развестись со своими половинками, сочетаться законным браком и прекратить двойную жизнь, которая, хоть и придавала их встречам определённую остроту в отношениях, но нервы выматывала изрядно. Ждали только удобного момента.
Павел оставил машину у училища, решив пройтись по улице Горького и, в очередной раз, убедиться, что его жена всё ещё продолжает встречаться со своим любовником. Он никогда не следил за ней. Это слишком унизительно, да и ни к чему. О том, что жена ему изменяет, узнал случайно: доброжелателей на свете много. Один из них работал вместе с ним в училище и часто повторял, что красивые женщины, особенно такие, как Римма, не могут принадлежать одному мужчине и, тем более, быть верными жёнами. Павел отмалчивался, считая, что опускаться до таких разговоров, ниже его достоинства. Но однажды, услышав всё от того же доброжелателя, где именно и когда жена проводит время с другим мужчиной, не выдержал и решил во всём этом убедиться сам. Убедился. Но ничего в этой ситуации изменить не мог. Для решительных поступков нужен характер. Откуда ему взяться, если с самого детства за него всё решали женщины: бабушка, мама, старшая сестра и тётя. Отец ушёл из жизни в день его рождения.
С самого детства от него требовалось только одно: безоговорочное подчинение. Подчинение всем четверым. Во всём. В мелочах, в еде, в выборе профессии, в одежде, и даже в женитьбе. Лет до пяти, если ему не изменяет память, он пытался сопротивляться, и его наказывали. Жестоко. Если он отказывался играть на ненавистном пианино, его ставили в угол на соль, или привязывали к стулу и оставляли сидеть в таком положении всю ночь. А однажды мать, известная на всю страну пианистка, перевязала запястья верёвкой, сказав, что если он не будет играть, то ручки его отсохнут, и он на всю жизнь останется никому не нужным калекой. Мать перевязывала, тётя и сестра держали, а бабушка наблюдала. Он выдержал несколько часов, а когда руки стали распухать и нестерпимо болеть, ему стало так страшно, что он сдался, пообещав всем своим женщинам научиться играть. Играть он научился, но великим пианистом, как мечтала его мать, не стал.
Ни один человек в мире не знает того, что ему пришлось пережить в те минуты. Он никогда, ни с кем не был откровенен, никогда не пытался ни перед кем открыть душу, никогда никого не любил. Никогда. Никого. Пока не родилась Дашенька. Дочка стала смыслом его жизни, солнечным лучиком, его единственной любимой женщиной. Как это ни банально звучит, но он действительно готов был отдать за неё жизнь. Да и что его жизнь без этого удивительно прекрасного искреннего создания. Павел и раньше задумывался о смысле своего существования, о том, для чего он родился на этот свет, если ничего, о чём он мечтал с самого детства, так и не сбылось. Так в чём же его предназначение, если ни в рождении дочери?
Мастер, посмотрев на скрипку, сказал, что ничем, к сожалению, помочь не может.
– Нет у меня в данный момент нужного лака. Получу из Италии и позвоню Вам, Дашенька. В моём ассортименте только жёсткий лак, русский. Не подойдёт он «итальяночке нашей», испортит. Она же не стала хуже звучать?
– Нет, звучит хорошо. Но эти пятна… Они так портят скрипку.
– Вашей скрипке, считай, лет сто будет. Реликвия. Я помню ещё до твоего рождения Риммочка приходила ко мне с такой же проблемой. Я предлагал ей взять скрипку мастера Подгорного, а эту мне оставить. Отказалась. А потом руку сломала.
– Это просто совпадение, ничего больше. Вы тогда помогли маме?
– Нет, не помог. Лака тоже не было. Всё совсем не так, девочка. Эта скрипка беду чувствует. Не простая она. Душа у неё есть. Как у вас в семье, всё нормально?
– Да, у нас всё хорошо. Не пугайте меня, пожалуйста, – ответила Даша и, простившись, быстро выскочила из мастерской.
С детства она побаивалась Вениамина Валерьевича, его пристального взгляда и спокойной манеры рассказывать страшные истории. Но бабушка, а затем и мама, считали его большим мастером своего дела, и, когда настала очередь Даши посещать мастерскую, ей ничего не оставалось, как прислушаться к их мнению. Сколько она себя помнит, скрипка всегда имела идеальную поверхность. Так кто же её отреставрировал?
Даша выбросила из головы всё, что сказал мастер, и, вернувшись с занятий, приготовила ужин, надела красивое, новое платье в красную клетку, взяла в руки скрипку, и стала ждать Женю. Она мечтала, что он обязательно придёт с букетом цветов, ведь то, что произошло сегодня ночью, было очень важным для неё, для их отношений, для их будущего. Она где-то читала, что близость с мужчиной возможна только тогда, когда у женщины существует доверие к нему. Дашенька вчера дала понять, что доверяет Жене, доверяет себя, свою душу, свою жизнь, своё тело. Она впервые ждала от него знака внимания, подтверждения его, пусть не любви, но тёплого, нежного отношения. Ждала, играя на скрипке. Ждала, изредка поглядывая на часы.
Женя не пришёл и не позвонил. Ночь Даша провела без сна. На следующий день повторилось то же самое: Даша приготовила ужин, надела красивое платье, и стала ждать. На скрипке она не играла. Не было сил. Душа разрывалась на части. Она пыталась дозвониться до общежития и поговорить с Наташей, но не получилось: подруги в комнате не оказалось, а просить к телефону Женю или Володю было неловко. Она прекрасно понимала, что если бы с ним что-то случилось, то Наташа непременно сообщила бы ей. Оставалось одно – ждать.
Ждать пришлось долго: Женя объявился на третий день. Без цветов. Даше уже было всё равно. Не до цветов, когда существует единственное желание – увидеть того, кого любишь больше жизни, когда каждый день разлуки приносит боль, от которой есть только одно лекарство: быть рядом с любимым.
Весь последующий месяц был, как сказочный сон. Каждая ночь приносила всё более сильные ощущения, душа познавала таинство любви, мелодия двух тел снимала запреты, разум отказывался видеть реальность.
– Дашка, у меня никогда не было такой женщины, – говорил Женя, удивляясь её умению предугадывать каждое его желание. – От тебя можно сойти с ума. Ты так прекрасна в постели, что дух захватывает. Это, наверное, в крови у тебя, моя крошка. О такой любовнице мечтает каждый мужчина. Мне крупно повезло.
Даша была счастлива. Счастлива и горда. Горда тем, что Женя обнаруживает в ней те качества, о которых говорил в первый день их знакомства. Без сомнения, у неё получается стать именно такой женщиной, которая сможет быть интересна ему всегда и каждую минуту. Она верила, что Женя любит её. Любит, но сам пока этого не осознаёт. Дашенька решила, что будет ждать. Ждать и надеяться. Что ещё остаётся делать, если смысл её жизни в этом человеке. Что делать, если вся она переполнена любовью к нему. Что делать, если она любит всё, к чему прикасается его рука? Она любит все его вещи, когда смотрит на них: рубашку любит, брюки любит, туфли любит. Женя пьёт чай – Даша любит чай. Женя принимает душ – Даша любит поток воды. Если бы она видела воздух, которым дышит Женя, она любила бы и этот воздух.
Воздух. Его не стало хватать с тех пор, как Женя уехал. Даже здесь, на даче, рядом с бабушкой и отцом, она чувствовала себя одинокой и несчастной. Даша ждала. Ждала письма или звонка. Тишина оглушала, давила. Сознание отказывалось принимать истину. Всё было прекрасно до самого отъезда: она присутствовала на защите дипломной работы, вместе с Женей была свидетелем на свадьбе у Наташи с Володей, перед самым отъездом он подарил ей огромный букет цветов и сказал, что позвонит, как только устроится в общежитии. Прошёл месяц. Ощущение, что она не нужна ему, убивало. Она пыталась отвлечься. Брала в руки скрипку, отмечая, что количество трещин увеличивается с каждым днём. Её сковывал страх и предчувствие надвигающейся беды.
– Женя, – шептала она, – где ты. Что с тобой. Позвони. Скажи, что у тебя всё хорошо. Я люблю тебя. Услышать твой голос уже для меня счастье. Скрипка, девочка моя, о чём ты хочешь мне сказать?
Скрипка издавала слабый стон, и замолкала, как будто переставала дышать. Дашенька прижимала её к себе и вспоминала, как играла Жене «Болеро» Равеля. Обычно его не играют на скрипке, но Женя очень просил, и она не могла отказать.
День, когда Даша приняла решение ехать к Жене в Харьков, начался очень странно. Она проснулась от непривычных, болезненных ощущений в низу живота. Сама не понимая, почему, подошла к скрипке, и открыла футляр. Леденящий душу страх сковал её. Поверхность инструмента была покрыта мелкими капельками золотистой жидкости, очень похожими на слёзы.
– Что-то с Женей, – прошептала Даша и, не думая больше ни секунды, стала собираться в Москву, предупредив Изольду Викторовну о том, что поживёт неделю в городе.
Уже по дороге домой она поняла, что не может вспомнить название завода, на который Женя получил направление. Пришлось изменить маршрут и поехать к Наташе. Володе от кафедры предоставили комнату в семейном общежитии, что приводило только что образовавшуюся супружескую пару в полный восторг.
Дашенька застала Наташу дома.
– Даша? Ты в Москве? Как я рада тебя видеть. Думала, что ты ещё на даче? Проходи.
– Наташа, я на одну минуту. Скажи мне, как называется завод, где Женя работает.
– А почему у Жени не спросишь? Что, не пишет тебе?
– Нет. Не пишет. И ни разу не позвонил. Мне кажется, что с ним что-то случилось. Мне надо ехать в Харьков. Переживаю за него.
– Дашка, поверь, ничего с ним не случилось. Женька такой, какой он есть. Живёт своей новой жизнью. Он и Володе ничего не пишет, хотя дружил с ним пять лет.
– Нет, я не верю. Он обещал, что напишет или позвонит. Вдруг он заболел?
– Да он здоров, как бык. Ты лучше о себе подумай. Бледная ты какая-то. Не заболела?
– Не знаю. Низ живота тянет. Неприятно. Вчера в речке купалась. Застудила, может.
– Вот как? К врачу сходи. Это не шутка.
– Мне не до этого. Мне ехать надо.
– Господи, ну какой же ты ещё ребёнок! Не надо никуда ехать. Забудь ты его. Он, наверняка, уже другую нашёл, а о тебе и думать забыл. Если бы любил, позвонил бы.
– Не скажешь адрес, я просто так поеду. Через адресное бюро найду. Я не успокоюсь, пока его не увижу. – сказала Даша и сморщилась от очередного приступа боли.
– Что? Так болит? Вот что, девочка моя, иди-ка ты к врачу. Вечером позвонишь из дома, и я тебе дам Женькин адрес. Только на таких условиях. И куда твои родители смотрят? Ты их предупредила, что в Харьков собираешься?
– Нет. Я быстро. Только на один день. Я на самолёте. Бабушка боится летать. Не хочу, чтобы она переживала. Мама и не заметит. А отец … Он тоже ничего о Жене не знает. Не хочу ему ничего рассказывать. Если узнает, решит со мной лететь. Он у меня рыцарь.
– Ну, в таком случае, только после врача. Всё. Ты меня знаешь. Я решений не меняю. Кто-то же должен о тебе позаботиться. Вечером буду ждать твоего звонка.