Интересно, а почему никто не догадался опросить меня, лучшего друга этого покойного несчастья?
Отец, кажется, задумался о том же.
— Ну, это сужает круг, — пробормотал он. — Значительно сужает, кто бы мог подумать, что Скорпиус был однолюбом.
— Парней ищите, — хмыкнул я и направился к выходу.
Рабочий день в Отделе Мракоборцев заканчивался ровно в восемнадцать ноль-ноль, а значит, у меня было ровно четыре часа на то, чтоб придумать разумные и спокойные слова, которые убедят Гарри Джеймса Поттера не убить меня на месте за то, чем я занимался в течение года.
***
В Годриковой Впадине было тихо всегда.
Даже единственный в округе паб не собирал возле себя стереотипно громких завсегдатаев.
Я ночевал дома впервые за долгое время и тишину чувствовал довольно остро: на Шафтсбери-авеню постоянно было довольно шумно, как-никак центр города, а в Паучьем Тупике каждую ночь звучали единой симфонией возгласы: «Круцио!» и выстрелы, уже не говоря о постоянных воплях и завываниях.
На кухне все еще пахло ужином: премерзкий запах жирных жареных сосисок и картофельной запеканки. Да, маму нельзя было назвать поваром от Бога, но раньше, помню, я любил запах еды. Сейчас же меня тянуло на тошноту, а сама еда хоть и оказалась вполне съедобной, но голода не утолила ни на крупицу.
Все окна на кухне открыты, надо проветрить. На часах — за полночь: часы тикают так громко (или мне казалось), что чудом не перебудили маму, Джеймса и Лили.
И только я не сплю. Упорно сижу за кухонным столом и стряхиваю сигаретный пепел в блюдце. Дома никто не курит, поэтому пепельниц нет.
К идиотской привычке курения меня приучил сначала Скорпиус, который сунул первую сигарету в рот раньше, чем взял в руки волшебную палочку, потом, когда я с легкостью бросил, поддался на искушение вечно пыхтящего самокрутками Наземникуса и снова вернулся к никотиновому потреблению.
Интересно, что скажет папа, когда, наконец, вернется с работы и застукает меня посреди ночи на кухне с полным блюдцем окурков?
Хотя, если он сегодня надумает вернуться с работы и вспомнит о том, что я очень хотел с ним обсудить в буквальном смысле вопрос жизни и смерти, я торжественно клянусь никогда больше не смотреть в сторону сигарет.
Вот на лестнице послышались тихие шажочки и я, не оборачиваясь, уже знал, что это Лили — от нее пахло каким-то сладким кремом. Точно, Лили спустилась на кухню, и, не включая свет, прокралась к холодильнику.
— Ал? — завидев меня в темноте, позвала она и все же включила торшер.
Тощая, маленькая, нескладная, одетая в пижамные шорты и огромного размера футболку, короткие рыжие волосы стянуты в немыслимо лохматый пучок. Лили.
— Ты куришь?
— А ты жрешь? — вскинул брови я.
Лили насупилась.
— Когда тебя уже убьют сигареты? — злобно прошептала она.
— В тот самый день, когда посредством ночных зажоров твоя задница станет похожа на желе и вывалится из шорт, — отозвался я.
— Придурок.
— Это все, на что способен твой запас ругани, а, жертва неудавшегося подпольного аборта? — Надо бы попросить Луи объяснить мне, почему он любит свою сестру, а я свою — нет. — Давай, Лили, сэндвич в зубы и обратно к сериалу.
Лили, выхватив что-то из холодильника, как-то обозвала меня на прощание и вернулась в комнату.
А я снова закурил.
Часы все так же громко тикали, а входная дверь все так же не открывалась.
И, о чудо, в начале восьмого утра (а это две пачки сигарет, три ночных перекуса Лили и ровно шестьдесят восемь раз как я глядел на часы) колокольчик на входной двери тихонечко зазвонил и отец, на ходу послабив галстук, вошел на кухню.
— Ну и ночка, — устало сказал он, взглянув на маму, которая уже готовила завтрак. Ужас, снова что-то жаренное и резко пахнущее. — Репортеры озверели. Восемь раз отрывали меня от работы, а мой кабинет просто завален письмами, клянусь, ими можно обклеить стены коридора.
Мама что-то сказала, без малейшей нотки неудовольствия, мол, понимаю, работа, и налила ему кофе.
— Спасибо, — поблагодарил отец и сел за стол. — Нет, Джинни, на завтрак не останусь, я буквально на полчаса. В девять я должен быть у министра.
— Люциус снова грозится уволить половину мракоборцев? — поинтересовалась мама.
— Вроде того.
— Раз такой умный, пусть сам разбирается с делами бедного Скорпиуса.
— Доброе утро, — взглянув на отца, который и не удостоил меня взглядом притом что я сидел все это время напротив него, произнес я.
Папа, сделал глоток кофе и слабо улыбнулся.
— Привет, Ал, не знал, что ты ночевал дома.
«Ну так спросил бы меня хоть раз, где я ночевал все это время!»
И, поймав мой ледяной взгляд, щелкнул пальцами.
— Черт, я же забыл, ты хотел мне что-то сказать. Слушай, Ал, прости, совсем замотался с этим убийством Малфоя, не помню даже, как меня зовут. Сегодня вечером, обещаю, поговорим, идет?
Как бы описать вам мои чувства в тот момент?
Злость, обида, раздражение, страх… не то.
Мой отец-трудоголик напрочь проигнорировал мою редкую просьбу, нет, даже мольбу о помощи. Забыл… как забыл купить что-то к ужину, как забыл написать кому-то не особо важное письмо.
Конечно, тогда во мне говорил исключительный эгоизм.
«Черт, Ал, ну ты же видел, какой бедлам у него в отделе, он работал всю ночь»
Обидно было не это.
А то, что виной того, что отец не помог мне советом, действием, да чем угодно, стал мой заклятый друг Скорпиус, который, даже будучи мертвым, действовал мне на нервы и отравлял жизнь.
Скорпиус.
Скорпиус!
Это мерзкое имя ключом билось у меня в голове.
Из-за него я был тенью, никем, в Хогвартсе. Из-за него я попадал в идиотские, а часто и опасные ситуации. Из-за него меня дважды чуть не исключили. Я прикрывал его курение в закутках замка. Я прикрывал его перед Доминик, в те самые моменты, когда его бушующие гормоны требовали срочного удовлетворения некоторых потребностей. Он стравил меня с Луи, который, по сути, оказался совсем неплохим. Он обманул меня, обвинив все того же Луи в собственной смерти и едва не отправил того в Азкабан. Он косвенно виноват в том, что я работаю на Наземникуса Флэтчера: именно его кокаиновая зависимость и привела меня в компанию к двум аферистам.
А сейчас он виноват еще и в том, что забрал у меня отца в тот самый момент, когда мне так нужна была его помощь.
Знаю, звучит так, словно я в бреду. Но осознание всего этого и построения параллели — словно яркий свет, ослепивший меня после долгих скитаний по темному туннелю.
— Ал. — Из мыслей меня вырвал голос отца. — Уснул что ли?
Я взглянул на него широко раскрытыми глазами и улыбнулся уголками рта.
— Работай спокойно, пап, — сказал я с легким сердцем. — Проблема решилась.
— Точно? — нахмурился отец.
— Точно.
Мама все же поставила перед ним тарелку с яичницей.
Я, пожелав папе приятного аппетита, вышел из кухни.
Возможно, святой отец, я был несправедлив в своих суждениях. Но в тот момент я был зол на обоих: и на родного отца — хорошего, правильного отца, и на друга — лучшего друга… единственного друга.
Но я отходчив. Обида на отца прошла вскоре, впрочем, я больше никогда и ни о чем его не просил.
А Скорпиус Малфой…
Именно в то августовское утро у меня возникло к нему новое чувство. Сильное, жгучее, которое не проходит со временем, от него, наверное, нет лекарств, чувство, которое перечеркивает образ человека и начинает все с чистого листа.
Имя этому чувству — Ненависть.
========== Глава 17. ==========
— «Игра Престолов»? Серьезно?
— Не любишь «Игру Престолов»?
— Не особо.
— Ты точно чокнутый. Все любят «Игру Престолов».
Закрыв входную дверь, я так и замер у порога, прислушиваясь к происходящему в гостиной.
— Давай смотреть правде в глаза, — протянул Скорпиус, сидящий по-турецки на диване. — «Игру Престолов» любят только за то, что там много голых девок.
— За сюжет, спецэффекты, красоту пейзажей, шикарные диалоги, политические интриги, великолепную игру актеров и голых девок, — возразил Луи, ткнув ладонью в экран телевизора.
Скорпиус косо усмехнулся.
— И за высокие отношения брата и сестры.
— Не без того, — улыбнулся Луи. — Здесь даже заставка шикарна.
Скорпиус уселся поудобнее и, поерзав немного, все же глянул в экран.
Луи, завидев меня, поднялся с дивана и предусмотрительно подошел, заставив меня благоразумно передумать поманить его пальцем.
— Я думал, ты съехал, — сказал оборотень.
Скорпиус, не отрываясь от экрана, махнул мне рукой.
— А что происходит? — поинтересовался я.
Луи присел на кухонный табурет и, глянув краем глаза на Скорпиуса, произнес:
— Народная мудрость друидов гласит: не оставляй во врагах неупокоенный озлобленный призрак мужа твоей сестры…ну, или что-то вроде того. Я думал над этим после его похорон.
Меня словно обухом по голове ударили.
— Из-за него ты чуть не оказался в Азкабане, — прошипел я.
— И это была не единственная его пакость, — сказал Луи. — Недавно он пробрался в дом, где я живу, чтоб пугать меня по ночам завываниями и страшным голосом, но испугался скрипа двери в темноте и мне пришлось его полночи успокаивать…
— ЧТО?
Луи мирно поднял ладонь.
— Слушай, я знаю, он фрукт еще тот: злобный, хитрый, мстительный, туповатый. Но, посмотри на него, Ал. Это же ребенок.
— Луи, что ты несешь?
— Да, ребенок. Глупый, избалованный и одинокий ребенок. Я говорил с ним, мы многое обсудили, не знаю, что он для себя понял, но лично я увидел, что Малфой, по сути, неплохой парень. — На моем лице, видимо исказилась такая гримаса, что Луи поспешил пояснить. — Я не собираюсь с ним дружить. Но ненавидеть мертвых глупо.
— Не очень убедительно.
— А тебя самого эта ситуация не напрягала? — поинтересовался Луи.
— Если честно, нет, — сказал я.
Луи нахмурился.
— Он же твой друг.
— Но это ваш конфликт. И я благоразумно в него не лезу.
Глянув на Скорпиуса из-за спины Луи, я убедился в том, что он ничего не подслушивает, а лишь завороженно смотрит в экран телевизора, и повернул разговор в более грубое русло.
— Ты попал, Луи.
— Не понял.
— А никто сразу не понимает. Ты попал в ловушку Скорпиуса, — шепотом сказал я. — «Такой милый ребенок, бесконечно добрый, ну и что, что он женился на моей едва совершеннолетней сестре и чуть не засадил меня в Азкабан, у него же такие большие добрые глаза, что ему можно простить все: от серии убийств и до случайно учиненного Апокалипсиса!». Так было, Луи?
Луи нахмурился и чуть отодвинулся в сторону.
— А еще, уверен, он пустил слезу и громко извинялся за все свои прегрешения. Ну, признайся, было дело?
— Ал, что ты несешь?
— Было или нет?
— Было.
Я развел руками, с видом фокусника, чей трюк мастерски удался.
— И, повторяю, я не собираюсь с ним дружить, — заверил Луи. — Я просто решил действовать умнее и решить уже проблему между нами с Малфоем. Никакой закадычной дружбы.
— Боюсь, от тебя это не зависит, — покачал головой я.
— Ну и зачем ты мне это все сказал? — холодно спросил Луи.
Я облокотился на кухонную тумбу и вздохнул.
— Два года назад мы застали Турнир Трех Волшебников, — туманно начал я. — И отправились всем курсом в Шармбатон. И пока я занимался тем, что гулял по замку и прогуливал учебный год, Доминик выбрали Чемпионом Хогвартса, а Скорпиус резко сдружился точно таким же образом, как и с тобой, с Чемпионом Шармбатона, правда, отличие лишь в некоторых интимных подробностях. Сдружился настолько, что чемпион рассказывал под большим секретом, как собирается пройти тот или иной тур, какие заклинания будет использовать, рассказал так же, что его готовит сама директриса, поэтому он знает, что будет в каждом туре, а поэтому победа и тысяча галеонов у него в кармане.
— Ну и?
— И Скорпиус пересказывал Доминик каждое слово. И она выиграла Турнир только потому, что Скорпиус этого захотел. А когда Чемпион Шармбатона просек, что что-то не так, Скорпиус шантажировал его их интимной связью, а так же заявил, что директор Шармбатона подсуживала своему чемпиону. И парень, который поверил в дружбу, вылетел из школы на последнем году обучения.
А еще интересный случай с мачехами Скорпиуса. Сначала все до единой были им очарованы, но дольше месяца не задерживалась ни единая, так они спешили покинуть Малфой-мэнор. А еще был случай с учителем по Защите от Темных Искусств…
— Зачем мне это знать? — прервал меня Луи.
— Потому что несмотря на то, что ты здесь строил из себя, я все же разглядел в тебе хорошего человека. А рядом с Мафлоем хорошие люди долго не задерживаются.
— Но ты же задержался.
— А кто тебе сказал, что я хороший человек?
— Может кто-нибудь объяснит мне, почему там все воюют? — наконец подал голос сам Скорпиус, указав рукой в экран. — Шли бы лучше арбузы садить, чего они все воюют?
Луи закрыл лицо рукой. А после взглянул на меня так, что я сразу же понял: продуктивного диалога не выйдет.
Не то чтоб мне так нравился Луи, что я хотел в тот момент оградить его от такого гнилого человека, как Скорпиус Малфой. Луи имел ряд недостатков, взять хотя бы патологическое высокомерие, но также не стоило преумалять его достоинства (он все же умел любить и прощать), но не настолько это меня впечатлило, что я хотел его спасти от пагубной дружбы, которую, впрочем, оборотень отрицал.
Тогда, на долю секунды, мне показалось, что Скорпиус нашел мне замену. Пусть я твердо для себя решил, что Малфой не приносит ничего, кроме накопления ненависти, но, что поделать, я — эгоист до мозга костей и только меня Скорпиус может называть «другом», это только моя прерогатива. Никак не Луи, которого он ненавидел, которому желал легкой смерти в Азкабане.
Конечно, позже, я смирился. Луи действительно стал ему другом, лучшим другом, по крайней мере, куда лучшим, чем я. И, годы спустя, я смотрел на их отношения с восхищением и завистью. Предвзятое общение переросло не просто в крепкую дружбу, а после смерти Доминик — в какую-то платоническую любовь: Луи горой стоял за человека, которого так любила его сестра, а Скорпиусу просто нужен был кто-то рыжий, кто никогда не оставит его одного.
***
Дверь скрипнула и я, ступив на не менее скрипучий паркет, захлопнул ее.
— Двадцать шесть часов и сорок четыре минуты, — насмешливо протянул голос Наземникуса Флэтчера, который, развалившись на угловом кухонном диванчике, потягивал из стакана крепленое вино. — Тебе понадобилось двадцать шесть часов и сорок четыре минуты, чтоб понять, что без меня, Поттер, ты пока не можешь ничего. Однако я был слишком занят, чтоб скучать по тебе.
— Я вижу, как ты был занят, — ответил я. — Так занят, что считал часы и минуты моего отсутствия.
Наземникус картинно подпер подбородок рукой и проникновенно взглянул на меня своими налитыми кровью глазами.
— Я решил, что оставлять тебя одного в ситуации, которую мы заварили вдвоем, не совсем честно, несмотря на то, что ты руководил процессом. Мой свежий взгляд на криминальный мир и наркоторговлю в частности могут оказать позитивное влияние на то, как мы выкрутимся, используя твой опыт и мою смекалку, — сказал я с непроницаемым лицом. — Поэтому мое решение вернуться было основано исключительно на доверии и…
— Заебанный проблемами сраного министерства папаша положил огромный болт на твои проблемы?
— Да, — сконфуженно признался я.
Флэтчер захохотал и, придвинув ко мне пустой стакан, плеснул в него вина.
— А ты откуда знаешь? — осушив стакан, спросил я. — Кто меня слил?
— Кому ты нужен, хер зазнавшийся, чтоб тебя сливали? — фыркнул Наземникус. — Я, поди, не первый год на свете живу: если бы точно знал, что у тебя есть малейший шанс рассказать все папе, хрена с два я бы тебя из подвала выпустил.
Я открыл кладовку и выудил оттуда термос с кровью.