========== Часть 1 ==========
Алвес никогда не любил руины старой башни. Точно предчувствовал, что именно она, гордо возвышающаяся искалеченными, проломленными стенами над тёмными водами и положит начало чему-то воистину пугающему.
Он глядел на башню часто: та попадала в поле зрения и во время прогулок, и по пути домой, и на работу. Скользил, бывало, задумчивым взглядом, предпочитая игнорировать разноликую массу туристов, и чувствовал неясную тревогу. Не оттого, что вид порой и особенно в бури открывался зловещий, но что-то другое скреблось в глубине. Назойливое ощущение, будто он что-то забыл. И не пустячное, вроде включённой плиты – пожар и пожар, Алвес о таком особо не беспокоился. Но словно забытое, угрожающее жизни или чему-то большему. Не принял лекарство. Или забыл дать его кому-то, кого у него никогда и не появлялось в помине – очень дорогому человеку.
Алвес был слишком эгоистичен для таких привязанностей. Возможно (лишь слабое послабление великой вероятности), его подсознание корило его за это.
Алвес предпочитал не слушать и не думать.
А вторую неделю отпуска торжественно пообещал себе провести трезвым. После всего, что натворил в первую, нагулялся, едва не загремел в больницу и почти был обвинён в убийстве, португалец поставил крест на любом спиртном напитке, но друзья… Тимми и Фрэнк выслушали, кивнули и заявили, что они не барышни с диетами и никакой солидарности проявлять не собираются. У них, между прочим, работа, и расслабляться по вечерам в компании – то, что доктор прописал. Особенно недавно женившемуся Френку, чья молодая и прекрасная вторая половинка подошла к воспитанию его, а теперь и их приёмного сына с особой ответственностью. Так что Френк не пил, не отдыхал, а – задерживался на работе. Вот это – мужская солидарность, – кивали друзья прямо перед мордой едва не влипшего в громадные неприятности Алвеса, разливая коньяк.
Следующие пять дней он честно пытался избегать их компании.
А затем сам не понял, как очутился с ликующим Тимми в заведении ресторанно-закусочного типа. У Тимми был благородный повод: он наконец уломал одну давно преследуемую им особу и теперь жаждал похвастаться. А Френк застрял с семьёй. А другие не знали всю глубину чувств Тимми, и с ними было неинтересно.
Алвес вынужденно согласился и прибыл. Устроился со всем возможным комфортом и стал лениво наблюдать за тем, как нажирается его друг, очень внимательно слушая все причитания Тимми по поводу его любви всей жизни с перечнем страшных испытаний, через которые ему пришлось пройти (самое сложное касалось вроде прорыва труб) и о которых Алвес успел наслушаться за последний месяц.
Даже не требовалось изображать внимание – друг оказался слишком пьян, чтобы действительно следить и за своим повествованием, и за реакцией товарища. Впрочем, уследить ни за тем, ни за тем в частности он тоже не мог.
Но Тимми был в ударе и хвастался, как мог, наконец с торжеством и причмокиванием подходя к финальной части повествования – вчерашней встрече. И когда он заговорил, Алвес оказался весьма удивлён.
— Ты потащил её в руины? — шокировано придвинулся он. — Серьёзно?
— Ага! — Тимми довольно кивнул. Всё его красное, опухшее лицо выражало довольство жизнью и конкретно вчерашними событиями.
— Что делать в этих «руинах великой древней башни»? — друзья и не догадывались о неприятии Алвесом ни в чём не повинного строения.
— Свидание, балда! Знаешь, сколько легенд о, — Тимми махнул рукой и стукнулся лбом о стол, потеряв равновесие. Продолжение фразы бубнил уже в облезлое дерево. — Об Ордене этом священном! Одна печальней и романтичней другой.
— А ещё бомжатник. Или притон какой. — Алвес уже предвкушал, как придётся тащить друга домой. Или вызвать такси? И отправить его так? Жаль, дома этого идиота никакая жена со сковородкой не ожидает – заслужил.
А может, скоро и ожидать будет — с отдалённой печалью осознал Алвес. Ему такое «счастье» не светило.
— Аааа! Ты ни черта не понимаешь!!
— Не понимаю, — согласился португалец, пододвигая к себе кружку.
— Угусь. Там есть история про это… Про парня, ну, одного из ордена. Изгонителя демонов-то. И вот… это… Молодой, прекрасный, с серебряными волосами и глазами. И его товарища однажды осквернил демон. Заразил… Ну, он пытался его защитить и защитил, только не смог из-за того уклониться, и во-о-от! У него украли сердце.
Алвес поперхнулся. И не мог точно сказать, от удивления это или его организм не пожелал принимать эту дрянь, по недоразумению названную кофе. Он перевёл взгляд к мутной, почти опустевшей бутылке и мысленно поинтересовался, а что там с пойлом Тимми? Всё так же плохо?
— Женщинам нравится! — довольно заявил Тимми, пытаясь попасть горлом бутылки в рот, да тыкая в щёку.
— Ага. Украл сердце, — повторил Алвес с намёком на абсурдность сказки. — В такое хотя бы дети сейчас верят?
— Это романтичней, чем «вырвал». Говорят, он там до сих пор спит в руинах. Или спал, а его потом разбудили. Вернули сердце. Разделить с ним сердце надо было, вот о чём поговаривают!
— Такие же мастера-ухажеры, как и ты? Ходить к романтической свалке, где гниёт труп без сердца! О да!
— Там всё прекрасно! Сад кругом, а внутрь никого не пускают. Это уж для экстрималов. Хотя вроде что-то внутри строят. Тоже облагораживают. Безопасность настраивают. Хотят к новому сезону открыть новый аттракцион или просто… вид величественный! Скалы, море и эта громадина…
— Что в любой миг обвалится, — постукивая пальцами, продолжил Алвес.
— Да ну тебя! Потому у тебя бабы-то никак и нет, аксе… аскесу.. аксе.. сусал хренов! — заплетающимся языком силился продраться сквозь ужасы непроизносимого сочетания гласных и согласных Тимми.
Да. Исходя из того, что друзьям было известно о личной жизни Алвеса, они считали его асексуалом. Иногда – импотентом. Ну да… Встретились бы они с ним лет на семь раньше – сложили бы совсем иное мнение. Алвес не знал, в чём дело, но, если уж вернуться к романтической чуши, полагал, будто ждёт одного единственного, перепробовав достаточно, чтобы понять – он гурман. И от прочих у него жёсткое несварение с отходняком, растягивающимся на недели.
В любом случае через несколько минут их вежливо попросили удалиться, ибо Тимми потянулся к новым победам, или чужим юбкам. Им даже вызвали такси, и Алвес совсем перестал думать о глупостях ровно до следующего вечера.
Вот почему, прогуливаясь по набережной, всегда можно уловить взглядом ту самую скалу? Ах, потому что вокруг ночью включают иллюминацию. Хоть и не сезон, но туристы приезжали к руинам часто. И Алвес был немного несправедлив, раскритиковав их в пух и прах. Остальные находили место приятным, ухоженным, а местные рестораны, закусочные, кофейни, пара недалеко расположенных клубов, мероприятия, что часто проводились под открытым небом на набережной, — район активно развивался старательными предпринимателями разной величины.
Пока они умудрялись действовать, поддерживая общий тёмный, трагический стиль, полностью подчиняясь тематике. Иногда совершая решительный перегиб в романтику. И, по сути, раз уж башню, несмотря на явно покоцанное состояние, не сочли опасной, разрешив возле разбить парк, совсем уж странно было понимать, как пусто внутри.
И впрямь, давно пора кому-то с ловкими руками заняться башней изнутри! Вот только пока Алвес ни разу не замечал никакой особой активности. Охрана вежливо выпроваживала всех пытающихся проникнуть в башню или подобраться поближе, разжигая любопытство и гарантируя успех всего, что подумают открыть внутри.
Или Башня не была настолько безопасна, как это желали показать, и требовала серьёзных, но скрытых работ.
Теперь Алвесу даже стало любопытно. Чиркая спичкой о края коробка, он щурился на осенённую тёмно-синими и светлыми лампами с вывесками башню, рассуждая мысленно о том, как оно эффектно всё же получилось.
Чуждый концу девятнадцатого века свет вовсе не казался неуместным. В парке так и вовсе имитировали масляные и газовые осветительные приборы, вроде бы. А тут – откровенно современно, но скала и подпирающая нахмуренное небо громада выглядела в десятки и сотни раз эффектней. Мудрое решение всё же. Иначе с набережной ни черта рассмотреть бы не удалось. Возможно, тот, кто решил открыть башню для посетителей, просто хотел сделать всё идеально?
Неспокойное чувство нарастало, распирая грудь, а движения становились всё более дёрганными. Немигающий взгляд причинял глазам боль, но Алвес смотрел уже от злости, понятия не имея, кого пытается старательно переспорить и в чём, собственно, проблема!
— Простите, мистер? — робко позвали со спины с явным акцентом.
— Что? — рявкнул португалец, и молодая девушка попятилась, вцепившись в ладонь подруги, начиная лепетать что-то непереводимое.
Алвес чертыхнулся, опуская взгляд к искалеченному, исчерченному коробку, наконец-то осознавая, что между пальцев зажата головка.
И выбросил то и другое в тёмные воды.
Внутренний защитник экологии планеты тут же встал на дыбы, зашипев чудовищно знакомым, детским голоском, но мужчина решил лишь обязательно поговорить с другом о навязчивости его сына. Мало того что всякую живность вечно таскает, пытался стать вегетарианцем (новая мама быстро выбила эту дурь из головы юного, растущего, но глупого организма, объявив, будто вегетарианцем имеет право быть лишь совершеннолетний), постоянно доставал Алвеса с просьбами бросить курить и читал лекции о том, что именно сигаретный дым — второй в мире главный загрязнитель атмосферы. Или третий.
По мнению Алвеса, мальчику следовало ещё кабельное отключить, а доступ к интернету был ограничен с самого начала.
Но вместо этого родители записали его в какой-то кружок любителей природы.
В такие моменты Алвес не очень любил своих друзей.
Но если он бросит и курить, и пить в одно время – загнётся через полчаса. И его смерть лишь наведёт флёр загадочности ненавистной башне!
Алвес подпёр подбородок ладонью, старательно хмурясь и утешая свою тёмную ауру, что существовала по признанию большинства знакомых, легко нащупывалась и отлично отпугивала. Алвесу нестерпимо хотелось одиночества. И отсутствия башни в отдалении, но прямо перед глазами! А отвернуться оказалось недостаточно, португальцу хотелось, чтобы сооружение вдруг рухнуло, наплевав всей своей многотонной громадой на цену бессмысленных жизней проходящих внизу, на обречённый бизнес, на работников, на зарплаты, на кредиты, на вложенные средства.
Сердце жаждало разрушения. Прилюдного. Поучительного. Весомого.
Глаза слезились, а зажечь сигареты благодаря собственной недальновидности оказалось нечем.
На краткий миг ворох мыслей ослепила бредовая идея самому как-то устранить башню. Но тут же явился здравый смысл с новой лекцией о необоснованной злости, жестокости, нервах. Так недолго и к психиатру попасть, что Алвес считал последней чертой ослабшего разума, более неспособного защищаться самостоятельно.
— Вид весьма зрелищный. Особенно в бури. Но внутри весьма уныло, — раздался голос сбоку, и Алвес вздрогнул. Совсем не ожидал, что кто-то подкрадётся со спины и незамеченным встанет рядом, игнорируя подчёркнуто отвратительный настрой Алвеса. Последний раз такое произошло, когда его обокрали. Правда, португалец с лёгкостью сломал воришке руку, и пришлось оправдываться уже самому, но…
Это был его старый, любимый бумажник!
И у него частенько так получалось.
Непрошеный собеседник, начавший разговор столь безвкусным и банальным способом, был беловолос, напоминая легенду о парне с серебряными волосами и глазами из башни. Фанат? Или работает здесь?
Для местного, родившегося и прожившего в сих краях всю сознательную жизнь, Алвес поразительно мало знал об одном из главных аттракционов, хорошем источнике чужого дохода и просто месте, что всегда маячит на фоне. Стоило расспросить получше Тимми хотя бы о новых планах.
— Хорошо знаешь эти места? — насмешливо уточнил Алвес, вполне отдавая себе отчёт в том, что даже туристы могут знать больше его.
— Вроде того, — скривил парень губы. Рассмотреть глаза не позволял платок, повязанный на лоб и создающий тень. Но, кажется, они были карими. Цвета растопленных ирисок. — А вот ты всегда относился к Башне с трепетом.
— А? — теперь уже Алвес обернулся полностью. — Ты о чём, парень?
Может, и впрямь работает? Живая реклама – приходит, нагоняет жуть малопонятными фразами, распространяет легенды.
— О тебе, Тики.
— Я не Тики.
Парень обознался — удовлетворение и долгожданное успокоение. Португалец отвернулся, нацепляя на рожу легкомысленную улыбочку, совершенно не вяжущуюся со сталью во взгляде.
— Ах, ну да, — парень расхохотался в голос, так что окружающие направили на них взгляды. Но ненадолго, видно, решили, что он перебрал. — Но мне уже надоело, Тики. Или как ты там себя сейчас называешь? С тех пор, как Граф нас покинул, я столько раз пытался вправить тебе мозги, что бесконечно устал! Хватит, ты сам не хочешь ничего знать! Это психология и трусость! Ты не хочешь помнить — я не могу изменить твои желания!
— Так и не меняй! — едва успел вклиниться в бред Алвес. Чувство нахождения не в своей тарелке нарастало с каждым новым словом. Что-то пугающее было в невысоком пареньке с седыми волосами. По крайней мере, именно сейчас Алвес видел его волосы как точно седые.
— Ты ведь не один в Семье. Другие весьма… возмущены.
Алвес молчал, думая, что сейчас пора уже убираться отсюда по-тихому. Кто знает, что в голове у припадочного?
— Потому мне нужная твоя помощь!
— С лёгкостью, — выуживая мобильник, ответил Алвес. — Только, может, сам расскажешь, что принимал?
Парень вздохнул, мучительно застонал, начиная тереть лицо ладонями и шепча что-то ядовитое.
— Ты будешь моей смертью, Тики!
— С патетикой – перебор. И это, — Алвес дёрнул плечами, в которые вцепился парень. — Шёл бы своей дорогой.
Пока он ещё оставался добрым, милым, но парень сверлил взглядом и молчал. Алвес перехватил тонкие и хрупкие на вид запястья, надеясь как всегда с лёгкостью оттолкнуть незнакомца, как и десяток подобных ему, и с ужасом осознал, что, даже сжав и надавив со всей силы, не добился никакого результата.
Только взгляд седого стал ещё более сосредоточенным.
— Слушай. Я не буду ничего пытаться сделать с тобой в этот раз. Вообще. Это бессмысленно — заставлять тебя помнить, когда ты не желаешь. Снова забудешь сегодня же, завтра или через неделю! Я не могу исправить тебя на таком уровне! Но ты должен мне подыграть. Если хочешь, считай, будто всё это — результат розыгрыша или спора, в котором я проиграл и теперь должен до тебя любыми способами достучаться. Думай, что хочешь, даже что я действительно псих.
Меньше всего на свете Алвес хотел подыгрывать незнакомцу и соглашаться с ним хоть в чём-то. Но заманчивая идея мирного и быстрого разрешения идиотской ситуации манила.
Парень дождался кивка и сам освободил плечи, предусмотрительно отступая и оглядываясь.
— Тогда вот что: если кто-то к тебе позже придёт и спросит, так и скажи, что я был, приставал к тебе с неделю, впаривал чушь и удалился разочарованный, усталый, несчастный, измученный…
— Я тебя что, пытать должен?
— Нет. Я сам бы справился, — мотнул головой парень, задумчиво почёсывая шею. — Просто скажи, что я пытался, тому, кто спросит. Особенно убедителен будь, если припрётся мелкая девчонка. Не желая с ними иметь дела, называй меня психом — именно так ты обычно себя и ведёшь.
— Отлично, — фыркнул Алвес, оглядываясь и пытаясь угадать, в каком углу может оказаться скрытая камера. И продолжил, хотя разговор можно было бы и свернуть уже. — А ничего, что я даже имени твоего не знаю?
Парень нахмурился с таким видом, словно подобная идея ни разу не приходила ему в голову. Стукнул себя по лбу, застонал, будто под ней скрывались бинты и свежая рана (и было за что, если он так не только к Алвесу приходит), пошатнулся и отвернулся.
Алвес даже заинтересованно подался вперёд, вздрагивая при возникновении между ним и парнем очередной туристки, тут же сунувшей ему под нос цветастое фото и затараторившей о пропавшей дочке. Алвес отмахнулся, грубо послав женщину прочь, подавляя невольные сомнения о том, действительно ли она является туристкой. Уж акцент казался подставным до боли. А мошенники разного рода какие только способы не использовали в последние дни.