– «Гранада».
– «Атлетико».
Какой шустрый. Недолго тебе осталось. Любишь испанский футбол? Te mataré.
– «Осасуна».
– «Астон Вилла».
Англия? I'll kill you.
– Герберт, вам на.
– «Арсенал».
Я могу подвести его к нужной букве. Он назовет самый очевидный клуб, оканчивающийся на нужную букву. Хорошая мысль!
– «Лацио».
Италия? Ti ucciderò. Опять «о». Здесь уже не до подстав, надо спасаться. Что у нас есть на «о»?
– Пять.
Ирландия, «Ольстер»? Нет такого клуба. Италия? Нет.
– Четыре.
Испания? Что-то было еще кроме «Осасуны», слабая команда.
– Три.
Как ее? Инна, подскажи.
– Два.
Англия, Германия, Фран.
– Один, Герберт.
Франция!
– «Олимпик».
– Горячо! Ираклий, вам на.
– «Олимпик» не считается, это «Марсель».
– Эмм… У нас уже был инцидент с «Марселем», считаются оба варианта. Этот клуб можно называть и так, и так.
– Нет, нельзя. Только «Марсель».
Как он резок, когда речь заходит о футболе. Никаких «инфантов» и прочих глупостей, все предельно четко. Все-таки вы удивительный человек, Педди.
– Ираклий, мы засчитываем вариант Герберта. Таковы наши…
– Тогда я отказываюсь продолжать.
– Хорошо, давайте попробуем так: Герберт, вы согласны найти другой вариант, мы начнем отсчет заново?
– Пожалуйста, только зачем искать другой. Я назвал не французский «Олимпик», а украинский. Хотя французский тоже подошел бы.
– Остроумно! Ираклий, вот ситуация и разрешилась. Вам на «к».
Я бы сказал «Кайрат».
– Пять.
Еще можно «Кайзерслаутерн». Кстати, Ich töte dich.
– Четыре.
«Коринтианс».
– Три.
Почему ты молчишь? «Кристал Пэлас».
– Два. Ираклий?
Отвечай! «Крылья Советов».
– Один. Ираклий!
Неужели все? «Кьево», «Кальяри», «Карпаты». Давай!
– Оказывается, Ираклий повесил трубку. Герберт, мы поздравляем вас! Никуда не уходите. Вы становитесь претен…
Ничего не вышло. Выключил радио, отключил телефон. И хорошо, что не вышло. Меньше убийств – меньше проблем.
– Ничего не вышло, – сказал Инне.
– Зато мы живы, – улыбнулась.
– Я да, ты нет.
Пора сказать ей правду.
Она говорит.
– Что?
– Умерла ты, а не я.
Она говорит.
– Что?
– Ты, а не я.
Она говорит.
– Что?
– В тот день, когда ты умерла, я не выполнил свои ритуалы.
4
«В случае побега они давали собакам полотенце. Так начиналась охота. Каждое утро они приносили новое полотенце, чтобы он вытирал пот во время работы на руднике. Собаки шли на запах и приносили лишь…»
– Слышишь?
Глупая привычка произносить это слово при нем. Взял его за руку, как обычно. Продолжу читать, не понимает, я это знаю.
– Лучше по-другому? «Собаки шли по следу», нет? Пусть будет «на запах».
«Собаки шли на запах и приносили лишь скальп беглеца».
Когда я прочитал ему это? Он сильнее сжал мою руку, это стало его привычкой уже ближе к концу. Значит, ближе к концу… Мои истории всегда были страшными, а со временем становились все страшнее, и я ничего не мог с этим поделать. Он всегда просил рассказать что-то новое, придуманное именно мной. Я точно знаю, что он любил меня, а я его.
Все это было еще до того, как мы узнали про брайлевские дисплеи. Позже я продал почти все, чтобы купить их на весь центр. В этом центре все и началось, там мы познакомились.
В то время я был очень спокоен и избавился от большинства навязчивых идей, оставались только какие-то мелочи, которые не слишком меня беспокоили. Я писал тексты и неплохо зарабатывал, но у меня не было ни девушки, ни друзей, никого. Не помню, где я увидел информацию о центре, пусть будет просто где-то.
– Помнишь, где я увидел? – спросил Инну.
– Ты не рассказывал.
– Тяжело вспоминать.
До этого все было так легко. То, что я сейчас расскажу, ужасно несправедливо. Так не должно было случиться, но так случилось. Я бы умер прямо сейчас, не раздумывая ни секунды, будь это ценой за то, чтобы отменить случившееся.
Инна уже заплакала. Она все знает и всегда знала.
– Но я должен рассказать.
Кивнула, рассказывай.
Я пришел в центр уже не в первый раз. «Куда мне?». «Туда, потом налево в открытую дверь», – сказала женщина басом и показала рукой, не поднимая головы. Взглянула на меня быстро, когда вошел. Узнала, я уже приходил и заполнял все необходимые бланки. Мне хотелось помогать детям, центр подходил для этого идеально.
В небольшом коридоре зацепился за рифленую стену, какие бывают в таких учреждениях. Вошел в открытую дверь, меня встретила молодая девушка, имя которой так и не смог запомнить. Быстро поговорили, она дала инструкции. «Вот ваш, – он сидел за партой у окна. – Его зовут».
– Не могу.
– Не надо, – сказала Инна. Она поняла, что я не хочу называть его по имени. Даже вспоминать имя не могу, сразу слезы на глазах. Наш неизреченный друг. Мы с Инной даже думали об усыновлении, но как можно усыновить того, кто старше тебя?
Неизреченный, потому что он не говорил и не слышал. У таких людей есть другие способы восприятия мира и соприкосновения с ним. Он сразу мне понравился, а я ему. В первый же день он понял, кто я такой и чем занимаюсь. Решил, что я писатель или что-то вроде того, так было проще для его понимания. Он даже откуда-то знал о моем отце, хотя кто о нем не знал. Последний русский классик, знаменитость, не то что сын.
Он просил передать то, что я пишу, донести смысл. Думал, это целые рассказы или даже романы, хотя на самом деле всего лишь зачины к ним, идеи, аннотации, синопсисы, наброски в голове. Через какое-то время он все-таки понял, что это только зачины. «Ты мог бы торговать зачинами романов», – предложил он мне. В тот день пахло сиренью.
«Фиолетов мрак за окном, внутри свет. Это давно было его рабочим местом. Он крал исповеди и продавал их тем, у кого воровал. Иногда удавалось даже выкрасть записку со списком грехов из кармана богато костюмированного прихожанина, и он ждал его у входа. Жертвами были только богатые. Он шантажировал их, брал деньги и считал это достойным делом, но вскоре умер от подагры. В то время подагра считалась недугом богатых».
– Я тоже помню ту сирень, – сказала Инна.
– От тебя пахло сиренью, когда ты подошла тогда.
Он всегда сидел рядом с окном, летом его держали нараспашку.
«Можно я с вами посижу?». «Пожалуйста».
Она представилась, я тоже, быстро разговорились. Влюбленность я ощутил сразу. Начал показывать, как мы проводим время с ним. «Да я знаю, как тут». «Знаете?». «Давай на ты». «Давай». «Два месяца не была просто».
Инна приходила в центр уже давно, два года. С ним она тоже была знакома, но не так близко, как я. Помогала всем подряд, а с ним, оказывается, мало кто находил общий язык.
– Общий язык – опять не то.
– Не думай, – махнула рукой Инна.
– Не те слова нахожу.
«Про тебя уже легенды ходят, приходишь каждый день». «Прихожу». «Обычно люди реже. И с ним так хорошо общаешься. Никто так с ним не общается». «Мне нравится».
У меня никого не было, у нее никого не было, и в этих «не было» было «было». Наше общее прошлое появилось в тот же день. Лучшее случившееся со мной за всю жизнь.
Мы вместе вышли из центра, вместе дошли до метро, вместе не стали заходить внутрь, вместе решили прогуляться, вместе пытались произвести впечатление, вместе с умным видом обсуждали Ролана Барта и Лотмана – она окончила филфак, вместе рассмеялись над этим после выпитого, вместе дошли до меня, вместе остались на ночь, вместе проснулись. Стали жить вместе.
Я не забыл о нем, не ходил реже, каждый день был в центре, и Инна тоже. Мы часто говорили о нем, как о ребенке, и знали, что это странно, потому что он не был нашим ребенком и вообще не был ребенком. Мы любили его и ощущали взаимность.
– Помнишь, одна история его все-таки испугала.
– Да у тебя все были страшные.
– Он не боялся.
– Нет, ему нравилось.
– Но та была другой, он испугался.
Возможно, в той истории я придумал слово, и он почувствовал это. Не услышал, просто почувствовал.
– Может быть.
В тот день одна из работниц центра, которая никогда мне не нравилась, сказала «убила бы», и замахнулась на него, когда он опрокинул кружку с чаем. Я схватил ее за руку и чуть не ударил, Инна сдержала. Мне хотели запретить посещать центр, я отказался извиняться, в итоге кое-как удалось замять, и все стало по-прежнему.
Летом мы с Инной полетели в Испанию. В день вылета небо было фиолетовым, я думал, что будет гроза и рейс отменят, но его не отменили. Мы сняли квартиру на восточном побережье, наслаждались друг другом, всем вокруг и обсуждали, что будет по возвращении. У меня не возникало сомнений в будущей совместной жизни, мы даже не обсуждали это, решив все между строк.
За четыре дня до вылета домой, когда мы были на экскурсии в Барселоне, раздался звонок. «Новожилов?». «Да, я в Ис…». Меня перебили. Сказали, что ему стало очень плохо. «Критическое». Я посмотрел на Инну, она поняла по взгляду. «Он просит вас, можете приехать?». Его уже отвезли в реанимацию. Я спросил, что нужно сделать, как помочь. «Уже ничего, приезжайте скорее». Я узнал адрес, и мы с Инной сразу отправились туда.
Это было нелегко. Все наши вещи остались в другом городе на восточном побережье, при нас только паспорта. Хорошо, что карточка с деньгами тоже с собой. Кое-как уговорил водителя автобуса отвезти нас в аэропорт, хотя наличных не было. Он понял ситуацию. Нам повезло, удалось поменять билеты, хватило денег доплатить. В аэропорту я позвонил, чтобы узнать, как он, линия все время занята.
Когда мы приземлились, я увидел на телефоне пропущенные вызовы и понял, что это значит. Перезвонил, линия занята.
Прилетев в Пулково, вылетели пулей из аэропорта, поймали такси. «По карте можно?». «Да». «Быстрее». Назвал адрес, поехали. Пожилой прокуренный таксист не спешил. «Быстрее». «С отпуска, вижу». «Быстрее, пожалуйста». «На югах где-то были, заго…». «Помолчите. Быстрее можете?». Продолжал звонить, линия занята.
Когда мы приехали, он уже ушел. Это случилось в полдень, мы опоздали на несколько часов. «Ровно в полдень, представляете», – сказал врач. «В храме колокола били», – в окне виднелась церковь. Я открыл окно и увидел сирень, но запаха не было. С тех пор, как я пришел в центр, прошел год. Он лежал с закрытыми глазами, Инна плакала.
Я вспомнил ту историю, которая напугала его в тот день.
– В ней было слово?
– Не знаю.
«Несколько дней ему удавалось обманывать их, отдавая полотенце, которое он бросал на мокрые камни. И все равно собаки знали, где он, шли по следу, он чувствовал их. Ночью понял, что они близко. Знал, они обязательно найдут и снимут скальп, это вопрос времени. Его беспокоила лишь судьба слов, оставленных в руднике. Точнее, одного из них. Язык хозяев принадлежал только им, они обозначали каждое слово определенных символом. Постепенно он стал вникать в это и вычленил из слов отдельные части. Он выбил эти части на глине и понял, что переставляя их местами, может сам создавать слова, обозначать ими предметы и живых существ. Он не знал, как называется многое из того, что видел, но теперь мог сам давать имена. И он решил дать себе имя».
– Дальше не надо.
– Он испугался имени?
– Помнишь его?
– Не знаю.
«Когда собаки были на месте, он уже ушел».
– В смысле умер?
– Такая была формулировка, я точно помню. «Он уже ушел».
Когда он ушел, ко мне вернулись страхи. Они усилились, но не сразу. Некоторые время я не мог работать, мы с Инной проводили все время вместе, не выходили из квартиры, превратившись в зверей. Мы ходили без одежды, лежали на столе, перестали говорить, ели сырое размороженное мясо и такие же овощи. В какой-то момент мы поняли, что так больше продолжаться не может, квартира превратилось в логово животных. Мы выезжали по ночам и кружили пьяными ночью вокруг острова. «Никогда не забыть то ощущение, мы здесь, он там, и ничего нельзя сделать. Мы ему не поможем, а значит никто не поможет, и он умрет».
– Мы были вместе, не так уж плохо.
– Ты про то время?
– Когда он ушел. После этого.
– Мы были вместе, это главное.
Утром все кончилось. В тот день небо было фиолетовым, я впервые не выполнил свои ритуалы, и мы разбились. Инна умерла, а я остался жить.
5
«Я за правду». «Это ложь». «Глупость опять». «Не глупость».
Моя первая девушка была такой глупой, что это вызывало у меня приступы гнева. Она сказала, что Южная Америка находится в Азии. «Дура совсем». У ее отца были фирмы «Гелиос» и «Персеида», я писал для них тексты. Сколько раз говорил себе, что надо попрощаться с ней, хоть ее отец и платил хорошие деньги.
Нельзя быть такой дурой. Южная Америка в Азии.
Ее звали Кира, что-то в ней было. Каждый раз говорил себе «не иди» и шел к ней.
– Думаешь, это интересно? – спросила Инна.
– Не знаю.
– Отправь слово на прямую линию с президентом.
– Это ты к чему?
– Будет интересно.
– Глупость.
– Слушать про твою Киру.
Отправить слово на прямую линию с президентом?
– Где ты это взяла вообще.
В Кире что-то было. Она любила закармливать. До знакомства я был семьдесят, стал восемьдесят, мы общались всего три месяца. Ее отец весил за сто, через год я увидел ее с очень толстым парнем. Наверняка раньше он был худым. Кира превращала людей вокруг в себя в свиней. Она была гетерой и жила в своем мифе, в котором не существовало ни географии, ни книг, ни даже кино, только бесконечное вскармливание людей вокруг. Она превращала людей в свиней – это было ее основным занятием, но я спасся.
– Заметила?
– Заметила, – заметила Инна. – Повеселел.
– Так всегда после грустных. Не хочу вспоминать тот день.
– Все равно будешь.
– В голову лезет.
У прошлого есть сюжет. В тот день он был таким.
Утром показалось, все начало налаживаться. Ощущение безысходности отступало, мы с Инной понимали, что это так. Я встал не с той ноги, коснулся пола левой, решил не исправляться. Несколько дней назад я вернул давно забытый ритуал: совершив ошибку, снова залезал под одеяло и вставал с правой.
«Не будешь перевязывать?», – удивилась Инна. «Нет». Она обрадовалась. Обычно я перевязывал шнурки, пока не получались идеальные одинаковые бантики. Не мог выйти из квартиры без этого.
«Запиши в телефон, забудем опять». На автомате записал в телефон напоминание, несколько дней не могли заехать купить. «Точно записал?». «Даже на холодильнике».
У нас магнитная доска на холодильнике, на ней можно писать мелом. Несколько минут назад сделал там напоминание, чтобы сделать напоминание в телефоне через несколько минут.
– Мысли кругами ходят. «Несколько минут, несколько минут».
– Давай дальше.
Дальше мы вышли, я закрыл дверь и не стал проверять, закрыл или нет, как делал обычно. «Не будешь?». Махнул рукой. Инна улыбнулась – ее расстраивали мои цикличные действия, она видела, что в последние дни они усилились, и это точно не шло мне на пользу.
В лифте были двое. «Два неглупых мужчины о чем-то не договорились, из-за этого все началось». «Ой, перестань, не из-за этого». Переглянулись с Инной, что обсуждают эти люди? «Говорю, из-за этого». «Ладно, хватит». «Из-за этого все началось». Они странно выглядели, один в такой шапке.
– Плавательная, – подсказала Инна.
– Мы еще смеялись потом.
У другого прическа, будто лес на голове. И голоса такие: у плавательного прозрачный, тонкий, легкий, как ветер, у другого объемный, тяжелый, мокрый, как дождь.
– Давай дальше.
Дальше мы сели в машину и поехали.
Моя вторая девушка жила за городом в маленьком доме. «Ирина Калипсова» – табличка перед забором. Я всегда называл ее по фамилии, это меня раздражало, но избавиться от привычки не мог. Забор был высоким, она приглашала внутрь, нас никто не видел. Она ходила в одном и том же прозрачном платье без нижнего белья. Потом оказалось, что у нее таких двадцать, все одинаковые. Она была ткачихой, делала одежду на заказ для очень богатых людей. Я видел, на каких машинах к ней приезжали. Мне было все равно, я часто оставался у нее и проводил несколько дней. Мог часами наблюдать за процессом создания одежды в ее руках, но когда она начинала раздевать меня, вместо возбуждения я все время испытывал жуткое раздражение. Казалось, она раздевала меня не для этого, а для того, чтобы оценить, какую одежду может сделать для меня.