Глава первая
На нашей улице только два дома, на которых висит табличка с номером, поэтому путаницы просто не избежать, и по ошибке наш счет за электричество иногда оставляют в заборе соседей. Соседка наша – не самая приятная и порядочная женщина, скажу я вам, поэтому иной раз приходится бегать к ней по несколько раз и спрашивать, не приходил ли счет. А бывает, что она сама приносит чертову бумажку, но делает это с таким лицом, будто мы ей должны ноги целовать теперь. Так вот, кроме нее к нам больше никто и не заходит. Отец гостей не принимает, ему это совсем не интересно. А мать никогда не приглашала подруг к нам домой. Стыдно ей показать, как мы живем, или никаких подруг вовсе у нее и нет – я не знаю.
В общем, дело в том, что каждый стук (звонок у нас давно уже не работает) в дверь не предвещает ничего хорошо. Особенно, когда никого ты не ждешь, а за окном теплый весенний день.
У крыльца стояла моя классная руководительница, глядела на меня, нахмурившись.
– Это твои? – спросила она, показывая пальцем на окурки в траве.
– Нет, – говорю я, и сразу же начинаю себя ненавидеть за то, что зарделся. Я ведь не боюсь ее, ни капли, мне плевать, расскажет ли она матери, да пусть хоть отцу рассказывает. Но я все равно раскраснелся, как пристыженная девчонка. Да и с чего я вообще взял, что она отличит мои окурки от отцовских, и побежит сразу болтать об этом? И стоит, главное, такая вся строгая, но от этого не менее красивая, в своей деловой черной юбке и белой блузке, скрестила руки на груди, смотрит. Я, то и дело, поглядывал на ее ножки в туфельках на низком каблуке, вскидывал вопросительный взгляд ей в глаза, потом отворачивался в сторону, пока она думала, с чего начать разговор. Я-то знал, чего ей нужно: меня прут из школы.
– Есть кто-нибудь из родителей дома? – спросила она, наконец.
– Мама на работе, а отец спит, – ответил я.
– Боюсь, тебе придется его разбудить.
– Может, не надо?
– Боюсь, надо. Я не раз звонила твоей матери, она не раз обещала зайти в школу. И почему я ее до сих пор не видела, можешь хоть ты мне сказать?
– Она работает допоздна, устает, – говорю.
– Ладно, разбуди, пожалуйста, отца, потому что мне нужно поговорить с кем-нибудь из твоих родителей, – настаивала она. – Ко мне сегодня приезжает сестра, и я не могу провести тут весь день.
Разбудить – дело нехитрое, последствия, только вот, могут быть самые непредсказуемые. Я медленно поплелся в дом, обернулся у самого входа в надежде, что она вдруг вспомнит о каких-либо срочных делах или нормах приличия, решит зайти в следующий раз. Но она была непреклонна.
Спустя целую вечность передо мной показалась дверь в комнату отца. Я глубоко вдохнул и постучался. Внутри едва слышно бормотало радио. Вторая попытка дала результат: мне ответили недовольным мычанием, послышался скрип кровати, шарканье ног. Я прислушивался. Внезапно звонкий, громогласный голос классной заставил меня подпрыгнуть на месте. Она стояла в прихожей и требовала поторопиться. Я отвернулся, чтобы попросить ее вести себя чуть тише, потому что отец редко пребывал в хорошем расположении духа, когда выпьет, а если его будят – то и подавно. Холодные руки легли мне на плечи.
– Какого хера? – спросил он.
Тонкие жесткие пальцы до боли впивались в кожу, пока я рассказывал, зачем потревожил его. Он дослушал, краешком изодранной, не стиранной лет десять, майки вытер слюну с уголка рта, и влепил мне по уху.
Я сидел на полу, опершись на стену, в ухе гудело, но, несмотря на это, до меня доносились крики с улицы. Кричал в основном отец, классная же сохраняла спокойствие. Мне стало тошно. Не люблю ссоры и крики – глупое выяснение отношений, люди кричат, но друг друга не слышат. Осточертели они мне за последние годы, прямо аллергия на них. Как только родители заводят свое, я сбегаю из дому, брожу где-нибудь по окрестностям до ночи, или сижу на рыбацком мостике, бросаю в воду камешки.
Пока они разбирались, я перебрался в свою комнату. Не знаю, чем там все закончилось. Спрашивать у отца не хотелось, поэтому оставалось только догадываться. Но я уже подумывал уйти из дому. Регулярные прогулы – не бог весть какая трагедия, да только матери этого не объяснить. И она сегодня мне припомнит все. Ее интересовало отсутствие пропусков и хорошие оценки в дневнике. А мне плевать. Я вообще лучше бы бросил школу и делал деньги, да только она говорит, что такого оборванца без диплома не возьмут никуда, даже подметать дороги. Никогда я не стремился подметать дороги, скажу я вам.
Вечером мать не сказала мне ни слова. Незаметно пробралась в свою комнату и тихо плакала в подушку. Наверное, ей позвонили классная или директор, сказали, что окончательное решение принято – забирайте документы. Скорее всего, она и не сомневалась, что меня однажды выпрут.
Я не хотел оставаться в этих стенах ни минуты. На секунду задержался в коридоре, прислушивался, затаив дыхание, к всхлипам матери, но войти не решился. Что ж я за сволочь-то такая, спрашивал я себя. Не могу найти в себе сил и успокоить человека, который страдает из-за меня. Бегу, поджав хвост, словно мне и вовсе плевать.
Улица встретила вечерней прохладой и свежестью. Мне хотелось посидеть с кем-нибудь минутку-другую, выговориться, получить, может, какой-то совет. Да что там, хоть бы и молча прогуляться. Чувствуешь себя вдвойне несчастнее со своей проблемой, когда тебе не к кому пойти поговорить по душам.
Перед моим двором целовалась влюбленная парочка. Мне прямо неловко стало. Стоял возле калитки и не мог решиться выйти. Думал вернуться к дому, подождать, пока уйдут, но девушка заметила меня, сморщила носик и хихикнула. Они пошли, держась за руки, по дороге вдоль ставка. Много здесь таких, бродят, пыль поднимают, фотографируются под этой ивой или целуются, а бывает, что и то и другое сразу. Вот никогда не пойму, зачем им такие фотографии, хоть убейте.
Я повернул налево, прошел мимо злополучной ивы, которой вздумалось вырасти около моего двора. Грунтовая дорога огибала мой дом и выводила на главную улицу прямиком к автобусной остановке. Можно было немного спуститься с горки – направо, – посидеть на дамбе, послушать, как шумит вода. Или пойти в другую сторону, забрести на пустырь, откуда пару лет назад исчез небольшой базар, но так неохотно, нестерпимо лень было плестись под гору. Еще эти пьяные компании идут прямо навстречу, смотрят.
Пока я решал, куда себя деть, к остановке подкатил автобус. Хрупкая девушка выпрыгнула наружу. Какой-то низенький усатый мужичок вынес большую дорожную сумку и юркнул обратно. Она подняла этот непосильный, непропорциональный ее силам багаж, сделала пару шагов и сдалась. У меня вдруг екнуло в груди, как только я представил, что заговорю с ней. Ведь все равно никуда не торопился, почему бы не помочь? Да и неловко было, даже гадко, можно сказать, проходить мимо с безучастным лицом, будто дел у меня – все по минутам расписано. К тому же она симпатичная, хоть и старше меня лет на десять.
Всегда у меня так: человеку нужна помощь, а я топчусь на месте, размышляю, обдумываю, а не примут ли меня за хулигана, хорошо ли я выгляжу, можно ли мне доверить свою сумку. Даже и не знаю, откуда только в голову лезет такая ерунда.
Мы шли пустынной, плохо освещенной улицей вдоль лесопосадки. Она согласилась принять мою помощь, если будем нести сумку вместе, взяв по ручке, чем немного смутила меня. Разве я выглядел таким уж слабаком? Шли молча. Говорить было совершенно не о чем. Я вообще не представляю, о чем можно разговаривать с незнакомым человеком. Ну, абсолютно не представляю. Ведь мы из разных миров, у каждого свои интересы и взгляды на жизнь, а вдруг я возьму и ляпну, не подумав, какую-то глупость, обижу человека? А расспрашивать и вовсе неловко – мол, чего ты тут устраиваешь допрос. Потому мы и молчали. Завернули налево в совсем уж темную улочку, прошли несколько домов. Она начала благодарить меня, а я предложил еще донести сумку до двери. Мы вошли в ухоженный дворик. Выложенная плиткой дорожка, с прячущимися за цветами фигурками лебедей, вела прямо к крыльцу. Где-то чуть выше входной двери загорелся яркий свет. После кромешной темноты меня буквально ослепило. Знакомый женский голос спросил: “Кто это с тобой?”
Я вздрогнул от неожиданности. Глаза привыкли к свету, и я увидел классную руководительницу – точнее, бывшую.
– Пошел вон! – воскликнула она. – Немедленно!
Я поспешил последовать ее просьбе. Девушка, которую я провожал, оторопело стояла и глядела мне вслед. Потом как будто опомнилась и упрекнула сестру. Они о чем-то горячо спорили, а я уже и не слышал ничего. В начале улочки возле посадки меня окликнула сестрица классной. Она бежала ко мне, смешно так, по-девчачьи. Эти развевающиеся каштановые волосы, согнутая правая ручка, маленькие шажки на шпильках, улыбка. Господи, я был поражен и не смел моргнуть, не смел дышать, чтобы ненароком не спугнуть редкий и прекрасный сон. Я стоял, как остолоп, бесстыдно пялясь на нее. Мое лицо скорее выказывало во мне идиота, нежели хоть малейший намек на восторг. Она извинялась за свою сестру. Ее лицо, голос, взгляд – все выдавало искренность побуждений. Мы немного поговорили. Я только отвечал на ее бесконечные вопросы и дрожал, как осиновый лист, то ли от прохладного ветра, то ли от бесконечного волнения. Пришлось в двух словах рассказать о своей семье и о жизни в общем, еще совсем немного о сегодняшнем происшествии. Она убеждала, что ее сестра не злится на меня, а просто сорвалась, вспомнив моего отца, который, между прочим, наговорил ей кучу гадостей и чуть не ударил. На прощание она меня обняла. Я уткнулся лицом в плечо и думал, нужно ли ее целовать. Решил, что все-таки не стоит. Хоть и очень хотелось. Она чмокнула меня в щеку и убежала – опомниться не успел.
Я шел домой, совершенно не понимая своих чувств, мне отчего-то хотелось кричать и прыгать, запрыгнуть на эту чертову луну и выть на Землю. Ночью это никуда не делось, поэтому я долго не мог уснуть, ворочался и все думал. Ну не каждый же день меня целуют такие девушки. Да и вообще, не целовал меня раньше никто.
Глава вторая
Часов в шесть я уже не мог сомкнуть глаз, все думал о новой школе, одноклассниках. Всегда волнуюсь перед знакомствами. Мне, конечно, плевать на них всех, но, а вдруг что-то не заладится? Я валялся в кровати почти до семи, воображал себе как все будет, какие там будут учителя, какие девчонки. Особенно волновали девчонки, уж не знаю почему. После вчерашнего, наверное, что-то во мне сломалось – раньше я ими никогда не увлекался. Почти никогда. Была у меня любовь в пятом классе. Она была очень красивая, прямо дух захватывает, когда смотришь на нее. Не так, конечно, как вчера. Я долго за ней сох, ухаживал по-своему, даже отправил ей огромную “валентинку” в тот чертов День влюбленных. Только оставил ее без подписи. Я думал, она догадается, от кого получила огромное красное сердечко с дурацким признанием в любви, но и боялся этого больше всего. Стоит ли говорить, чем все закончилось?
Мать забежала ко мне, прервав сладкие воспоминания, и напомнила мои задачи на сегодня: забрать документы, отдать документы, постараться не быть собой в новой школе. Секунда, и она упорхнула на работу. Не интересовали ее мои переживания, да и времени совсем не было на такую ерунду. Она все время где-то вне дома, после работы часто сидит с подругами, а возвращается, когда я уже сплю. Иногда приходит раньше, непременно затевает ссору с отцом, словно заняться ей больше нечем. Даже и не знаю, что лучше. Оставила полностью дом на меня. Приходится готовить и следить за чистотой. Да только я думаю, если стены все собачьим дерьмом измазать, то разницы никто и не заметит.
В школе пришлось объяснять, почему я пришел без родителей. Директор звонил матери, что-то долго выяснял, пока я ошивался возле кабинета, потом позвал меня, вручил обходной лист. Дело затянулось на полдня. К порогу новой школы я попал только на следующее утро. Стоял перед дверью и не решался войти. Мимо пробегали беззаботные первоклашки. Старшеклассники вальяжно шествовали, окидывая придурка с папкой лишь мимолетным взглядом. И еще девчонки. Одна идет хорошенькая такая, в школьной форме, на низком каблуке, так и хочется позвать ее где-нибудь погулять вместо школы. Но если ей вдруг вздумается принять мое предложение, то я и не представляю, куда поведу ее и о чем буду с ней разговаривать. Лучше уж фантазировать пока что. В мыслях все мы – крутые парни.
Звонок подгоняет опаздывающих, а я продолжаю торчать у входа. Двое мужчин, учителей, я думаю, поднимаются по ступенькам. Один проходит внутрь, а второй задерживается возле меня.
– Ты чего не идешь на урок? – спрашивает и смотрит на меня, нахмурившись.
– Перевожусь в новую школу. Нужно отдать документы. Не подскажете кому? – отвечаю. Я слышу себя со стороны и тут же краснею.
Он слегка улыбнулся и велел идти за ним.
Внутри тихо. Справа ряд окон, за ними коридор направо. Посреди холла – лестница на второй этаж, за ней спряталась дверь с табличкой “Столовая”. Мы идем налево мимо громоздкого письменного столика, за которым никого нет, слева раздевалка и темный коридор к спортзалу – слышен свисток и тяжелые удары баскетбольных мячей. Он ведет меня дальше, мимо стены с рисунками. Парочка есть довольно неплохих, а остальным экземплярам самое место где-нибудь в темном уголке, да хоть в этом, где мы сейчас находимся – около кабинета директора. Или в том, опять же темном, коридорчике с кабинетом медсестры и дверью без таблички. Слишком много темных местечек в этой школе, на электричестве они экономят, что ли?
Я удивился, увидев за столом директора женщину. Она удивилась, увидев меня одного. История вновь повторилась: я дал ей номер матери, а потом долго гулял возле кабинета. Меня позвали, изучили документы, приняли, немного поговорили, я дал обещание начать учиться и был отправлен на урок.
Найти нужный кабинет оказалось легче, чем в него войти. Я опять мялся. Минут пять. Черт бы его побрал. Я решительно постучался, громко так, с выражением, и остался стоять истуканом, даже когда услышал “войдите”. Через минуту учительница вышла сама. Я объяснился, меня представили классу. Все смотрели на меня с интересом, пока она говорила, а потом уставились сразу в свои тетради и книги. Им было плевать, чему я порадовался – в таком окружении всегда чувствую себя комфортно. Я прошел между рядами парт прямиком к последней, по дороге рассматривая девчонок, в которых, быть может, влюблюсь. Парочка таких была. Особенно мне понравилась рыженькая за первой партой.
Последняя парта у стены пустовала, поэтому на ней я и расположился. Впереди сидели две девчонки. Слева сидел тщедушный паренек в очках с позолоченной оправой, пялился на меня, почесывая свои темно-каштановые волнистые волосы. Я кивнул ему и погрузился весь в учебу: достал тетрадь, ручку, поглядел на учительницу.
Первый урок пролетел быстро. На перемене со мною никто так и не заговорил. Я сидел, разглядывая надписи на парте: по части сношений с чужими матерями отметились многие; был еще длинный состав вагонов и всякая вульгарщина.
Звонок рассадил всех по местам. Паренек в очках забежал в класс перед учителем и плюхнулся за мою парту, тяжело дыша. На следующем уроке он тоже сидел возле меня. Девчонки все время оборачивались к нам и хихикали. Парни перешептывались, говорили что-то о “прилипале”.
После всех уроков Прилипала увязался за мной. Я был и не против. Один человек меня вполне устраивал, если же рядом терлись двое, мне становилось немного неуютно – двоих вздуть было бы трудновато, если что не так.
Половину пути мы провели молча, но вдруг его прорвало.
– Мир жестоко относится к животным, – говорит. – Мой супергерой может превращаться в животных. Первый номер моего комикса: он превращается в бродячего пса, чтобы спасти ребенка от другого пса – бешеного. Но мать ребенка впоследствии прогоняет героя, чуть ли не камнями бросается. Понимаешь?
– Нет, – признаюсь я.
– Бродячие животные не мешают нам, а иногда и помогают, но мы все равно к ним равнодушны, а иногда и обходимся совсем плохо. Дети пожалеют моего героя и возненавидят злую женщину.
– Когда это они помогали? – спрашиваю я.