Глава седьмая
К вечеру четверга мы обустроили домик. Толстяк спер у бабули ключи от гаража, в чем до последнего отказывался нам признаваться. Никто не сомневался, что бабуля вряд ли добровольно отдала бы два дивана (которые пылились там со времен перестройки) гнить в какой-то домик, откуда их могут спереть. Вариант поступить правильно и попросить разрешения Толстяк даже не рассматривал из-за сильного желания овладеть сокровищами.
Толстяк то и дело убеждал нас, что бабуля не схватится за сердце, когда обнаружит пропажу: диваны ветхие, никакой семейной ценности не представляют, их, быть может, давно уже мыши погрызли, а клопы обосновали свою цивилизацию, да и плесень свое дело знает. Но диванчики оказались в довольно приличном состоянии, разве что требовалось хорошенько пройтись пылесосом по пыльной обивке.
– А если бабуля все-таки узнает? – спросил Прилипала. – Она ж тебя убьет, серьезно.
– Никогда она не узнает. Ты посмотри, сколько паутины – она сюда дорогу забыла, – сказал Толстяк.
Чтобы затащить диваны (ночью, конечно же) пришлось снимать крышу. Потом заново засыпать землей, укрывать травой. Но дело того стоило, однозначно.
Голые бетонные стены обклеили плакатами C.C. Catch, ABBA, Metallica, AC/DC, KISS, страницами древнего плейбоя и фотографиями девушек из журналов мод. Гараж Толстяка был находкой для любителей старины. Там же мы нашли керосиновую лампу без горючего, ящик с разнообразными свечками, небольшую деревянную лестницу, которая значительно упрощала вход и выход из домика.
Толстяк говорит, что все это принадлежало его родителям. А так как они лет пять сюда не заглядывали, то полноправным хозяином стал он. Говорит, “шляются по своим заграницам, а столько добра в крысиное дерьмо превращается”.
Устроились мы действительно неплохо. Чтобы сказать “идеально”, не хватало нормального освещения. Деньги, которые мы еще черт знает когда собрали, ушли на навесной замок и щеколду. Толстяк настаивал запираться изнутри, по непонятно каким причинам. Он хотел еще сделать видеонаблюдение, купить дизельный генератор, чтобы-таки поставить холодильник, и притащить ноутбук, и освещение хорошее, и электрочайник, и… И его даже не смущала абсолютная незащищенность нашего домика. Он говорил, что в ста метрах от дороги мы можем чувствовать себя в полной безопасности, дескать, никто тут, по кустам, бродить не будет. В этом, конечно, мы с ним были согласны. Как и с тем, что только законный хозяин этих стен сможет нас обнаружить и выгнать взашей. Или кто-то купит участок под строительство дома. Но это все в будущем, маловероятном и отдаленном, а пока что нечего волноваться о такой ерунде.
Вечером (в домике и так постоянно стояла кромешная тьма) разожгли несколько свечей. Одну Толстяк взял себе – он закончил свое творение и собирался представить его нам. Диванчики стояли под стенами друг напротив друга. Мы втроем сидели на одном, перед нами – Толстяк, который начал читать вслух.
АД
Он увидел белый свет: крохотная точка увеличивалась, приближалась, но невозможно было определить, он движется к ней или она к нему. Вокруг царила густая темнота, он буквально чувствовал, как она обволакивает… чувствовал кожей? У него нет кожи, нет и тела. Он теперь – разум, душа, отбывающая в иной мир.
Времени здесь не существовало, поэтому он не мог определить, сколько прошло, прежде чем едва заметная точка превратилась в огромный прямоугольник прямо перед его носом. Врата в рай, подумалось ему.
И мысль эта уплыла, оставив после себя неясный след. Он не мог вспомнить, о чем думал минуту назад и думал ли вообще. Яркий свет ослеплял. Укрыться от него не было возможности. Руки, если они у него были, не слушались, веки – тоже. Сияние начало постепенно меркнуть, глаза постепенно привыкли.
Прямоугольник на миг погас, а потом начал показывать кадры из его жизни. Он узнал восьмилетнего мальчишку – себя. Мальчик вышел из старого деревенского домика в заросший высоким бурьяном двор, прошел мимо колодца, бросив камешек в бесконечную темноту, сосчитал до трех и удовлетворительно кивнул, когда слабый всплеск донесся до его ушей. Размахивая кривой палкой, подошел к будке, поприветствовал старую кудлатую суку, которая лежала в пыли и наблюдала за резвящимися щенками. Он взял одного на руки – коричневый подлец тянулся к нему мордашкой, чтобы облизать. Старая псина подняла морду, когда мальчик унес ее детеныша туда, где она не могла его видеть – за сарай. Мальчик осмотрел щенка, и решил, что он готов. “Сидеть!” – крикнул он, но щенок только завилял хвостом и уставился на человека своими глупыми глазами.
Человек еще раз что-то громко прокричал, а потом произошло совсем непонятное: палка, с которой он должен был играть, причинила ему боль. Щенок ничего не понимал.
Мальчик повторил приказ, он начинал беситься от беспросветной тупости щенка, нервы уже не выдерживали, поэтому он ударил его, несильно. Как же он разозлился, когда щенок не выполнил приказ, не сел, а заскулил и начал жаться к земле. Мальчик не слышал лая собаки, которая пыталась порвать цепь, чтобы помочь, чтобы спасти своего щенка. Мальчик так же ничего и не видел, кроме мелкого паршивца, который не хочет выполнять его команду. Он выпустил палку из руки, только когда щенок перестал скулить, только когда он понял, что натворил. Тогда он заплакал, а потом зарыдал.
Сейчас ему было стыдно, как и тогда. А через мгновенье он уже не помнил, что только что видел на экране.
Он смог оторваться и посмотреть вокруг. Кинотеатр. Небольшой кинотеатр. Он сидит в центре зала, а вокруг него все его друзья и родственники, все его знакомые. Были и школьные учителя, и одноклассники, и коллеги по работе. Все. Те, кто был ему ближе всего, сидели рядом. Лица выражали удивление, некоторые приоткрыли рты и держали руки на сердце. Когда изображение исчезло, все они, сотни людей, посмотрели на него. Их взгляды прожигали насквозь. Ему хотелось провалиться сквозь землю, да только никакой земли не было. Мать начала плакать прямо у него под боком, отец, по другую сторону, качал головой. Лица друзей выражали неподдельный ужас. Все остальные осуждающе качали головами.
Мгновение, и все закончилось. Все забылось, будто и не показывали на экране ничего. Но тот факт, что в зале сидели люди никуда не делся.
Следующие кадры вызвали массу негодования. По залу прокатилась волна вздохов. Ему восемнадцать. Вечеринка на даче. Точнее, ее кульминация. Все закрылись по комнатам с девчонками, только он, его брат и какой-то парень теснились на одной кровати в одиночестве. Парень никак не мог уснуть в такой тесноте, поэтому пошел искать местечко получше. Он дремал, пьяный, как никогда ранее. Внезапно на его заднице оказалась рука. Он притворился, что спит, ему было интересно, что брат задумал. Не успел он опомниться, как его уже насиловали. Он не стал кричать – ему понравилось.
Мать вновь заплакала, отец покачал головой. Все присутствующие выразили свои эмоции точь в точь, как в предыдущий раз.
На экране мелькали сотни, если не тысячи, его самых постыдных поступков. Зрители вновь и вновь удивлялись. Ему вновь и вновь становилось стыдно. К этому невозможно было привыкнуть. Это забывалось, притупливалось при переходе к другой истории из его жизни.
Стол в его комнате. Бутылка виски и пистолет, который он уже не первый раз направляет себе в голову. В бутылке осталось немного алкоголя, который он одним глотком заливает внутрь. Дуло у виска. На лице – полное безразличие. Выстрел.
Он увидел белый свет: крохотная точка увеличивалась, приближалась, но невозможно было определить, он движется к ней или она…
Толстяк к концу рассказа раскраснелся. После последнего абзаца наиграно выдохнул и протер лоб тыльной стороной ладони. Мы смотрели на него, он – на нас. Я не знал, что сказать, немного пораженный его концепцией. Не то чтобы я много делал постыдного, но все же были некоторые вещи, которые присутствуют в жизни каждого и свершаются за закрытыми дверьми не просто так.
– И это, по-твоему, ад? – тихо спросил Прилипала лишь бы нарушить молчание.
– Вроде того, – неуверенно ответил Толстяк. – Так вам… Понравилось, ну, я имею в виду сам рассказ?
– Честно сказать, я немного шокирован, – произнес я. Парни закивали, соглашаясь со мной.
– Ну, отлично, – чуть ли не прошептал Толстяк. – Главное, не оставить читателя равнодушным.
Мы понижали голос, хотя какая-либо рациональная причина на то отсутствовала. В тусклом свете свечей, после рассказа об аде, громкие разговоры казались кощунством.
– Намного лучше твоего рассказа о лифте, – сказал Прилипала.
– А о чем он? – поинтересовался я.
– Дурацкая история! – воскликнул Толстяк, отчего мы подскочили. Он заулыбался и начал с упоением рассказывать: – Четыре человека оказываются заперты в лифте. Один умирает почти сразу, потому что потерял ингалятор. Время идет, ночь, все дела. Второй мужик, пока остальные спят, наделал в пакет и спрятал его возле трупа. Парень, который сразу показался всем немного не в себе, думает, что это покойник обделался (вонь мерзкая – дышать невозможно), потом все-таки находит пакет с сюрпризом и сходит с ума, можно сказать. Экскременты летят провинившемуся в лицо, дерьмо повсюду. Он достает пистолет и сносит ему голову. Жена того, умершего, остается с ним один на один. Конечно же, он пользуется ситуацией, а потом пристреливает ее. Когда его приступ проходит, он понимает, что наделал дел. Подносит пистолет к своей голове, нажимает на курок и “клац” – патронов нет. Он сидит себе, словно в трансе, и таким его находит полиция.
Конец ознакомительного фрагмента.