Но у Ленина было одно неотъемлемое качество — качество палача и головореза, в основе которого лежит жестокость. Если заставить отца с матерью, чтоб лезли на крышу, когда дом горит и, встретив неповиновение, тут же расстрелять их, дорогих и незаменимых, обезумевшие от страха дети, начнут выполнять любой приказ.
Так и Ленин поступил с народом: повесил, изгнал, перестрелял около пятнадцати миллионов человек с учетом политической лжи за свое короткое бесчеловечное кровавое правление. И странно, позже на крови ему стали воздвигать памятники, считая его гением.
— Товарищ Дзержинский, переворот мы сделали, власть в наших руках, а что делать дальше? — спросил Ленин руководителя ВЧК.
Дзержинский пожал плечами. Еще сопротивления не было как такового, голод только начинался, остатки армии занимались мародерством, костер только тлел, но еще не полыхал. Поэтому второй головорез пожал плечами.
— Ну, кто же знает, что делать, черт бы вас всех побрал! — вскипел вождь. − Надо послать несколько революционеров к Плеханову и крепко его напугать. Пусть сделают у него обыск и если найдут пистолет или другое оружие, скажем, бомбу или даже кухонный нож, гораздо большего размера, чем требуется для кухни, пусть пригрозят арестом, нет, расстрелом, нет, повешением. Или пускай повесят его в собственной квартире. Повисит старичок и отдаст Богу, нет, не Богу − черту душу. А если этого не сделать и это архи важно, то я хочу, чтоб этот старик горе-теоретик марксизма убрался из России к чертовой матери. Ко всем чертям собачьим, куда-нибудь подальше… в Польшу, нет, не в Польшу, Польша слишком близко от нас, вернуться может. Тогда пусть в Африку. Мы Африку не скоро освободим. Пусть там сидит. Ишь, дед паршивый, интеллигент вонючий. Вся русская интеллигенция − говно, но это дерьмо надо убрать, а то от него дурной запах. Пролетариат не выносит подобного запаха. Пошли несколько вооруженных людей, а потом доложи, как он себя вел. Если будет кочевряжиться, − расстреляем как собаку…позже. Тоже мне отец марксизма, прибежал в апреле в надежде авось сладкий пирог и ему достанется. Дулю ему в рыло.
— Будет сделано, Владимир Ильич. Только… вы же раньше боготворили его, увлекались его работами.
− Это было давно, да было такое дело. Но…я перерос его. Ученик перерос учителя. Это позволено гениальному ученику, что архи важно. С моей стороны было несколько попыток направить учителя на путь истинный. Но попытка оказалась напрасной. Он, видите ли, за мирный исход революции. А это буржуазная революция, а мы опираемся на нищих, уголовников…это же наши люди, которые вытравят всех богатых из страны, ибо они веками копили ненависть к зажиточным людям. Если бы наша партия, моя партия на них не опиралась, переворот был бы невозможным. Все, что я тебе сказал, архи важно. Ты посмотри, Петроград почти пустой. Кто вырезал буржуазию Петрограда? Бомжи, гопники…при помощи наших гвардейцев, да зарубежные наши единокровные, кто приехал сюда по моей команде. У тебя что-то есть?
— Есть, Владимир Ильич!
— Докладывай!
— В связи с победой нашей революции в Петрограде скопилось много бойцов-красноармейцев, которым негде ночевать. Гостиницы все заполнены. Бойцы ночуют на вокзалах и прячутся по подъездам. Бывают случаи исчезновения. Наши враги сдались, но притаились. Возможно, это они похищают красноармейцев и убивают их. Что делать?
— Почему раньше не сообщил? — вскипел Ленин, выкатив глаза, налитые кровью. — Записывай или запоминай. Если в каком-то квартале исчез красноармеец, квартал окружить, выдворить всех, включая женщин и детей, равно и стариков, сопроводить в пыточные подвалы, у тебя есть пыточные подвалы? Пусть в этих подвалах арестованные ждут три дня. Если в течение трех дней красноармеец не обнаружится, всех расстрелять. Всех до единого, включая стариков и детей. Далее. И это архи важно. Буржуев, что занимают роскошные квартиры, тащить в подвал, обвинить в государственной измене и расстреливать без суда и следствия. Пускать пулю в затылок. Вот и освободится площадь для заселения бездомных красноармейцев. Ты что, Феликс? разве ты не читал мои работы? Всякая революция, всякая власть, победившая в этой революции, выше закона, она стоит над законом. Поэтому сейчас у нас не может быть ни суда, ни следствия, ни прокурорского надзора. Есть одно: стрелять, стрелять и еще раз стрелять…в затылок.
− Я понял, Владимир Ильич. Завтра же пошлю своих ребят, вооруженных до зубов. В ВЧК есть не только уголовники, но и порядочные люди, которых царское правительство засадило за решетку и после того, как мы их освободили, они готовы на все, не пожалеют жизни ради нашей победы. И у меня имеется еще одно очень важное предложение. Нам надо назначить правительство в лице Совета народных комиссаров, а там решить все вопросы коллегиально, — выдавил из себя Дзержинский.
— А я предлагаю распустить царскую армию, а нашу рабоче-крестьянскую, а то и Красную армию заменить вооруженным народом. Это первое. Второе. Всех, кто работает на земле, помещиков и капиталистов арестовать, отправить на поселение в Сибирь, а оставшийся хлеб национализировать и передать трудящимся массам. У каждого станка на заводе поставить контроль. Если станок не выдает продукцию — арестовать и отправить в Сибирь все руководство завода.
Дзержинский, который в отличие от Ленина немного соображал, закусил губу, но кивнул головой в знак согласия.
— Пошли назначать Совет народных комиссаров, — предложил Ленин.
Совет был создан и начал работать. Его возглавил Ленин. Обычно после продолжительной и сумбурной речи выступали члены коллегии председателей. Это были шумные и бестолковые выступления с полемикой тех, кто не был согласен с оратором. Особенно не было порядка на расширенных заседаниях. Ленин слушал, сверлил глазами нарушителя, сощурив один глаз, и кричал:
— Товарищ Авилов, за нарушение дисциплины на собрании Совета народных комиссаров — штраф пятнадцать рублей. Где Фотиева? А… болтает. Сейчас вас удалю, ей-ей удалю, чертова болтунья. Товарищи, не будьте пособниками империализма. Это архи важно, товарищи. Комиссар Луначарский, выйдите вон!
Зал ненадолго затих, потом опять началось. Люди с винтовками демонстративно стали расхаживать по залу, выкрикивать: да здравствует Ленин, а кто-то даже произнес: надо сменить Ленина на посту председателя Совета народных комиссаров.
Ленин взбешен. Он требует революционного суда над отступником.
Заседание продолжалось весь день с кратким перерывом на обед. Ленин к вечеру так устал, задремал, подперев подбородок ладонями рук. Когда прошел шепот, что надо бы сменить его на посту председателя Совнаркома, он вдруг взбодрился, вскочил, поднял руку вверх и произнес:
— Революция может быть в опасности. Товарищ Дзержинский, куда вы смотрите? Очистите зал от меньшевиков, эсеров и всяких там социал-демократов. Революция не потерпит никакого бунта! Наша партия сильна как никогда. Если в феврале нас было 23 тысячи, то сегодня нас уже 350 тысяч.
— Уря-а-а! — заревел зал.
Эсеры и меньшевики были удалены из зала, выведены из правительства, а некоторые, наиболее непослушные, арестованы и преданы суду военного трибунала.
— Кто там играет в карты? Товарищ Дзержинский, за игру в карты — расстрел на месте! Вывести и расстрелять!
С этого времени в зале всегда царила тишина. Если Ленин говорил очень долго и нудно, в зале могло раздаваться только сопение. За то, что человек дремал или даже посапывал на собрании, Ленин не расстреливал.
На следующий день вождь не явился на заседание совнаркома. Зато позвал к себе самых близких соратников — Дзержинскгого, Бронштейна, Джугашвили, Кацнельсона, Луначарского, Рыкова, Дыбенко и Антонова.
— Будем вооружать массы вместо армии? — был первый его вопрос к соратникам.
— Пока мы находимся в состоянии мира с Германией по заключению Брест-Литовского договора этого нельзя делать, Владимир Ильич, — сказал Антонов-Овсеенко.
— Немцы — наши друзья, они нам помогают во всем. Благодаря ним, мы не только совершили переворот, но удерживаем советскую власть, — привел Ленин убедительный довод.
— А если начнется гражданская война? Уже первые признаки дают о себе знать, — сказал комиссар по военным делам Овсеенко.
— Тогда отменить вооружение масс. Создать и вооружить армию. Немедленно, именем революции создать армию!
— Офицеры царской армии не пойдут служить в части Красной армии, если мы ее создадим.
— Пойдут. У меня созрел такой план. Товарищ Дзержинской! вы со своими отрядами приходите в офицерскую семью, подвергаете аресту всех — жену, детей, отца, мать офицера и держите за решеткой до тех пор, пока офицер не дает согласие служить в нашей армии. Если он сопротивляется — расстрелять всех, всю семью. Офицера можно повесить на площади, чтоб все видели и боялись.
— Как мудро Владимир Ильич, я думал приблизительно так же, но после вас, конечно. Моя мысль не могла появиться раньше вашей. Это никак невозможно. Признаться, я думал несколько иначе. Мы приходим в семью царского офицера, не примкнувшего к революции, отсекаем правую руку его супруге и спрашиваем: будешь служить мировой революции? Если он кивает головой в знак согласия, отправляем жену на перевязку, а офицера обращаем в красноармейца.
Ленин смотрел на Дзержинского смеющимися глазами, потрепал его по плечу и произнес:
— Ай да молодец Феликс, железный Феликс, — га…га…га! Но, товарищи, у нас есть еще одно препятствие на пути к достижению нашей цели, — Ленин оглядел всех и каждого и задерживал взгляд до тех пор, пока соратник не опускал глаза. — И кто бы это мог быть, как вы думаете, товарищи.
— Мировой буржуазии, товариш Лэнын, — произнес Сталин на ломаном русском.
— Вот и нет, товарищ Коба. Препятствием на пути к достижению, точнее к пожару мировой революции и окончательному утверждению советской власти в России, этой проклятой стране, является Учредительное собрание. Как мы могли допустить, чтобы всякие русские интеллигенты типа Чернова, а не мы верховодили Учредилкой. Мы интеллигенцию свергли вместе с буржуазией. Должен сказать, что интеллигенция — это говно. Пройдет немного времени, и мы их выселим из страны, чтоб не воняли. Итак, что вы думаете об Учредительном собрании, товарищи?
Все опустили головы. Вдруг Зиновьев поднял руку.
— Това…ищ Зиновьев, валяйте.
— Владимир Ильич! Учредительное собрание — это одна из форм правительства народного доверия. Весь мир смотрит на нас. А чтоб никто не мог обвинить нас в узурпации власти, мы не должны разгонять эту Учредилку. Кроме того, там есть и наши люди, коммунисты. У меня все, позвольте сесть, Владимир Ильич.
— Постойте, товарищ Зиновьев! Никакой параллели советской власти нет и не должно быть. Вся власть досталась нам коммунистам, и мы не намерены делиться этой властью с кем-то еще. Это противоречит нашей революции, учению Маркса-Энгельса-Ленина. Понятно вам, товарищ Зиновьев? Железный Феликс, моя правая рука, где ты?
— Вышел на малый нужда, — ответил Сталин.
— Иди, позови его, Коба! А, вот он идет. Послушай, Феликс, от имени ЦК приказываю: в ближайшие дни организовать разгон Учредительного собрания, а я обосную это теоретически. Я назову брошюру «О роспуске Учредительного собрания». Пусть пролетарские массы, которые уже видят, что представляет собой Учредительное собрание, еще раз убедятся в том, что только пролетариат, который завоевал власть народа, имеет моральное право вести массы к светлому будущему. А это — мы, не так ли, товарищи члены Политбюро?
При слове «Политбюро» все стали шушукаться. Это мудрое слово так понравилось шайке бандитов, что они, не долго думая, вскочили, долго аплодировали, а затем подошли к раскланивающемуся вождю, схватили на руки и стали подбрасывать его к потолку.
А что касается Учредительного собрания, то оно уже через неделю было разогнано. Народ встретил это известие как узурпацию власти кучкой ленинских головорезов, и стал оказывать сопротивление бандитам.
Ленин тут же выступил с выдающейся речью, в которой доказывал, что социалистическая революция немыслима без гражданской войны.
22
Злой рок возвел Ленина на царский трон. Словно великая Россия была просто наказана Господом Богом как ни одна другая страна мира, несмотря на ее богомольность и послушание.
Однако, если конкретизировать это утверждение, то выходит, что сам народ и прежде всего интеллигенция и даже русские меценаты, создали благоприятную почву для всеобщий собственной гибели. Сюда можно присоединить и последнего русского царя Николая второго, генералитет русской армии и даже то, что Россия всегда была бельмом в глазу западного мира и претендовала на свое место под солнцем. И…волне возможно, вмешательство космических сил, которое повлияло на сознание не отдельных личностей, а всего общества в целом. Все вдруг захотели равенства, братства, равных возможностей, построения рая на земле. И получили этот рай. Но прежде, чем этот рай был построен, их всех тех, кто этого хотел, отправили на тот свет. Это было жестокое вознаграждение за потворство воображаемому раю.
Если считать, что Ленин злодей, то небезынтересно посмотреть, как везло этому злодею, практически со дня его рождения. А захват власти, взлет до небес ˗ это просто уникальное явление в истории человечества.
Вот почему нам интересен каждый шаг этого человека, вот почему мы не можем забыть его кровавое шествие по России и замысел устроить такое же шествие по всему миру. Но это шествие не удалось: за все, за всех расплатилась Россия, и она выжила. В конце концов, гопники и прочий пролетариат это тоже часть России, возможно, ее половина, если не все 80 процентов. Замысел Бронштейна Троцкого полностью уничтожить русских бесхвостых обезьян и заселить российские просторы евреями, приостановил Сталин, а из среды пролетарских масс выросла новая интеллигенция, появилась Новая Россия, судьба которой в руках будущих поколений.
А теперь погрузимся в кровавое болото большевистского переворота, в котором все еще царил хаос. Ленин метался как живая рыба на горячей сковородке между ворохом неожиданно возникающих проблем. Надо было удержать захваченную власть внутри страны, надо было позаботиться о пролетарских массах западной Европы, чтобы подготовить почву для восстания, надо было организовать, точнее, создать красную армию, необходимо было кормить пролетарские массы, которые ничего не умели делать и не хотели делать, кроме как нажимать на курок.
Причем Ленин ошибочно полагал, что роль армии заменят вооруженные массы, дам им только оружие в руки, и они все сделают, как надо, но вскоре пришлось признать собственную ошибку, а это было чрезвычайно трудно, и приступить к созданию собственный Красной армии по настойчивому предложению Троцкого.
И тут Ленин как бы реабилитировался. Он призвал вытаскивать царских офицеров и ставить их командирами гопников, а если кто откажется, немедленно брать в заложники всю семью, включая и маленьких детей и немощных стариков, которые, в случае чего, тоже подлежат расстрелу.
Тут Ленину не позавидуешь: он горел на глазах своих соратников и всего пролетариата и сам сгорал под покровом ночи, когда пытался отдохнуть, часок поспать, дабы восстановить свои силы. Но отдыха не получалось, нервы стали сдавать, ласки Инессы уже не действовали, мало того, Инесса стала раздражать вождя.
Никогда он так не волновался, не переживал, как в эти дни, хорошо сознавая, что на карту поставлено не только его будущее, но будущее его дела, которому он посвятил всю свою нелегкую жизнь эмигранта. Это были ночи, когда он дрожал, как осиновый лист.
Иногда был сплошной триумф, превращение в земное божество, радость от пролитой крови, удовольствие от того, как рабы гибнут за его идею блага всего человечества и никого конкретно. И это уже не радовало его после победы так, как до победы. Похоже, все были счастливы, но не было никого счастливого, особенно его, признанного теперь вождя.
Деморализованная коммунистами русская армия все еще представляла угрозу существованию захваченной Лениным власти. Немцы двигались на восток, не встречая никакого сопротивления. В связи со всеобщем отказом офицеров служить предателям родины, Ленин снова предложил ликвидировать армию, как таковую и на ее месте создать эфемерную защиту социалистического отечества путем вооружения народных масс. Троцкий уступил. Однако вскоре, стало ясно, что это была стратегическая химера военного «стратега», привыкшего стрелять в затылок жертве со связанными за спиной руками.