— Кто тебе сказал, что на островах, в Лондоне и в шотландских лесах тебя преследовали одни и те же люди? Я же говорил тебе, что теперь среди них есть и наемники Виктора Волка. Вдобавок тебя ищет французская полиция. А ты уверовал в некую темную силу, в единого врага… В этом случае тебе остается только бежать к пропасти, словно ты загнанный олень, и прыгать вниз… Но если ты остановишься и спокойно поразмыслишь, то сможешь кое-что сделать.
Зефиро нагнулся и протянул Ванго руку, чтобы помочь ему встать.
— А она? Почему ты не говоришь о ней?
Ванго вздрогнул.
— О ней?
Он замер. О ней он никогда никому не говорил. Откуда же Зефиро знает? Ему чудилось, что его тайна вот-вот вырвется наружу. Он затаил дыхание, чтобы не выдать ее.
— Ну вот, мы почти пришли, — сказал Зефиро.
Он с улыбкой шагал впереди Ванго.
Зефиро спросил просто так, наугад. Но любопытство редко подводило его. Этот крючок он изредка забрасывал и в монастыре, и на него почти всегда кто-нибудь да попадался. «А она?» При этом вопросе бледнели самые добродетельные из монахов.
Она… Для каждого из них, даже для самого Зефиро, эти три буквы были символом какого-то определенного существа — иногда очень далекого, или мечтой, или призраком, или поводом для сожаления.
Так, под воображаемый шелест женских платьев, они молча дошли до центра города.
В тот же вечер двое бродяг расположились над Манхэттеном, среди строительных лесов на одной из башен, такой высокой, что иногда ее верх окутывали облака. Башня была не достроена. Рабочие ушли отсюда после того, как один из них сорвался вниз и разбился. Зефиро воспользовался тем, что стройку забросили.
Там-то, в трехстах метрах над Пятой авеню, они и устроили себе гнездо. Закапал дождик. Ванго уже развел огонь в чугунной бадье, найденной на стройке, а Зефиро продолжал стоять под майским дождем на конце массивной балки, висевшей над пустотой, и вглядывался в город.
— Он там, — сказал падре.
— Где? — спросил Ванго.
Зефиро указал на верхушку соседней башни. Эмпайр Стейт Билдинг сверкал в лучах прожекторов. Но почти все окна были темными. И только под самым шпилем ярко светилась длинная череда застекленных балконов.
— Вон там он и живет.
Ванго подошел ближе.
— Два месяца назад, — продолжил Зефиро, — я уж было решил, что достиг цели. Думал, что всё подготовил как следует. Виктор Волк был в этом номере на последнем этаже, но тут произошло нечто неожиданное.
— Что же?
— Я увидел там кое-кого…
Ванго ждал.
—.. увидел кое-кого и растерялся.
— Кого?
— Ты его не знаешь. Лифт остановился на восемьдесят четвертом этаже, раньше, чем нужно. Я был вооружен до зубов. Дверцы открылись. Передо мной стоял человек. Увидев его, я сразу понял, что сегодня мне Виктора не достать.
— Скажите, как его зовут.
Зефиро с минуту колебался.
— Он работает в Париже, в бригаде комиссара Булара. Его зовут Огюстен Авиньон. Я понял, что он либо тоже едет к Виктору, либо возвращается от него.
Ванго знал это имя. Про Авиньона ему рассказала Этель.
Помолчав, Зефиро снова заговорил:
— Дверцы лифта закрылись, изумленный Авиньон застыл на месте и остался на площадке. Я уверен, что он меня узнал. Я заблокировал лифт в двадцати сантиметрах от этажа Виктора. Он проводил совещание в комнате рядом с лифтом. Я даже слышал его голос. Но так и не вышел на восемьдесят пятом этаже. Спустился вниз, спрятал в чемодан все свое оружие. Один уличный мальчишка стал моим осведомителем. Все последующие дни он дежурил на углу. По его словам, уже назавтра Виктор набрал себе в десять раз больше охранников.
— Значит…
— Значит, Авиньон все рассказал Виктору. Он работает на них. Правая рука комиссара Булара — предатель. Впрочем, я давно это подозревал.
— А Булар в курсе?
— Булар? Не знаю, мне было недосуг ехать обратно в Париж. Я все ему написал. Надеюсь, он получил мое послание.
И Зефиро взглянул на освещенную башню. В лучах прожекторов мелькали нити дождя.
— Если бы тем вечером я пошел на риск и погиб, Авиньон продолжил бы вредить нашему делу. Теперь я знаю, почему Виктор столько раз ускользал от нас. Ему всегда помогал Авиньон.
— Вы пытались подобраться к нему иными путями?
— Нет. Через три дня Виктор Волк покинул Нью-Йорк. Я ждал его возвращения вплоть до сегодняшнего утра.
Дождь усилился.
— У меня возник другой план. Но он обошелся бы мне слишком дорого…
И Зефиро горько засмеялся. Чайки разыскали их башню и теперь кружили над ними, едва не задевая строительные мостки.
— Представь себе, Ванго: я довольствовался сущей малостью, чтобы жить, а сейчас у меня и того нет. Не на что даже купить обратный билет до Европы.
Он вынул из кармана медную монетку, размером не больше пуговицы, и положил ее на тыльную часть руки.
— Видишь? Тут не хватит даже на птичий корм.
И он подбросил монетку. Чайки на лету подхватили ее и умчались в ночную тьму.
— Садитесь к огню, падре.
Зефиро резко обернулся, словно его разбудили. И вздрогнул, обнаружив под ногами пустоту. Он осторожно пробрался по балке к центру башни и подошел к Ванго.
— Виктор Волк… кончилось тем, что я думаю только о нем, — сказал Зефиро. — Что же я буду делать, когда покончу с ним? А что будешь делать ты, Ванго?
Юноша поймал его руку и помог сойти на пол. Зефиро со вздохом посмотрел на него.
— Нас обоих поддерживает только гнев. Чем же мы займемся после?
Ванго не знал, что ответить. И верно: на что будет похожа их дальнейшая жизнь?
Они сели к огню. У стены стояли огромные железные буквы, которые предназначались для фасада. Ванго устроился на ночлег между ножками буквы А.
Зефиро улегся под двумя перевернутыми L, образовавшими для него нечто вроде крыши.
Когда-нибудь эти буквы сложатся в имя, горящее над городом. Ведь каждая башня на Манхэттене являет собой монумент в честь какого-то человека. За несколько лет до этого один механик из Канзаса, Уолтер Крайслер, построил башню высотой около трехсот метров, дабы напомнить всему миру, что он стал магнатом меньше чем за двадцать лет. Благодаря подобным историям Нью-Йорк зарастал каменно-кирпичным лесом.
Легкий ветерок обдувал деревянные подмостки. Зефиро крепко спал. Тлеющий уголек костра отражался в стальной перекладине буквы L, укрывавшей его от дождя. Огонь в бадье давно погас. Ночная тьма скрывала лицо падре.
Ванго медленно подошел к нему, сжав кулак. Он начал нагибаться, но тут же почувствовал, как ему в горло уперлось лезвие.
— Стой!
Глаза Зефиро были открыты. Он выпрямился и узнал Ванго.
Падре продолжал держать нож у шеи своего друга.
— Никогда не подкрадывайся к людям в темноте, малыш. Что тебе нужно?
— Ваш план насчет Виктора… он и вправду обойдется вам очень дорого?
— Да, малыш. Иди-ка спать.
— Насколько дорого?
— Оставь меня в покое.
Ванго разжал кулак.
— Как вы думаете, этого хватит?
В его ладони лежали четыре рубина, каждый величиной с фасолину.
5
Ох уж эти дани!
Это была золотистая лань, без единого пятнышка на спине, с глазами обольстительницы. Она стояла в кухне. За окном светало. Лань лакала молоко из большой салатницы, смаргивая белые брызги, застревавшие в ее длинных ресницах. Она не обращала внимания на обитателей замка, которые бегали взад-вперед, разыгрывая обычный утренний спектакль.
Андрей, сидевший на стуле в уголке, с завистью глядел на нее… Мэри приказала ему снять башмаки и посадила отдельно от всех, среди медной утвари. Он отсутствовал шесть месяцев и вернулся только сегодня на рассвете. Его никто не ждал, и было ясно, что примут его плохо.
— Я хочу опять поработать здесь. Мне нужно поговорить с мистером Полом.
Но Пола, брата Этель, вот уже много недель как не видели в замке.
Итак, домоправительница Мэри усадила Андрея в кухне, отругала (что всегда доставляло ей удовольствие), а потом сняла с него грязную фуфайку.
— Лучше я выстираю ее сейчас, — объявила она, — ведь вряд ли ты тут задержишься. Ладно, я выясню, захотят ли хозяева с тобой разговаривать. Но даже если и захотят, Эндрю, я тебе не завидую.
Лилли стояла рядом с ними. Мэри попросила Андрея присмотреть за ней.
— Ей нельзя забираться наверх, в хозяйские комнаты. В этом доме чего только не вытворяют. На Рождество привязали лошадь к пианино!
Андрей не спускал глаз с Лилли, которая разбрызгивала вокруг себя молоко. Он завидовал ей во всем. Лилли была свободна, жила, как хотела, не грешила, никому не вредила, и к ней тут относились по-доброму.
Он же чувствовал, что вот-вот угодит в железные челюсти капкана. Он вспоминал о своей семье в Москве, которая неизбежно заплатит жизнью за все, что он натворит, о младшем брате и сестренке, о матери и отце Иване Ивановиче, — как же тот хотел, чтобы он, Андрей, пошел по его стопам, став механиком. Думал о свирепом Владе-стервятнике: Андрею так и чудились глаза этого бандита, нацеленные ему в затылок, точно двустволка.
Андрей вернулся в замок, чтобы разыскать Ванго и выдать его Владу.
Мэри скрылась где-то в коридорах. Андрей увидел, как Лилли, боднув миску, опрокинула ее и слизала разлившееся молоко. Потом благовоспитанно утерла мордочку ногой, словно салфеткой, подняла голову и поскакала к двери.
— Лилли!
Андрей не знал, дозволено ли ему покинуть свой угол.
— Лилли, иди сюда!
Лань явно не понимала по-русски. Она выскочила из кухни.
Андрей побежал следом. Вместе они пересекли две маленькие гостиные и кабинет, сплошь уставленный книгами. В распахнутые окна лился прохладный майский воздух. На голом паркете лежали квадратные солнечные лоскуты. С подоконников свешивались ковры. Каждое утро Эверлендский замок как будто зевал и сладко потягивался, очнувшись ото сна.
Маленькая Лилли весело гарцевала по залам этого королевства, то и дело оскальзываясь на дубовых, навощенных до блеска порожках. Андрей замешкался, натягивая башмаки, и слегка отстал от нее. Теперь он шел за ланью на цыпочках, подзывал ее шепотом и озирался, из страха попасться на глаза Мэри.
Ему следовало лучше присматривать за Лилли, ведь это было первое поручение Мэри с момента его неожиданного возвращения. Он был готов на все, лишь бы ему разрешили остаться.
Андрей замедлил шаг, увидев, что Лилли остановилась возле этажерки, на которой стояла небольшая кожаная шкатулка.
— Ну хватит, — сказал он. — Иди сюда…
Лань взглянула на него с тем же простодушием, которым он восхищался несколько минут назад.
— Иди сюда, Лилли, Лилечка…
Он стоял метрах в трех от нее, глупо улыбаясь и протягивая к ней руку. Лилли приподняла мордочкой крышку шкатулки, вытащила оттуда три сигары и принялась их жевать. Андрей беспомощно кусал губы. Крышка захлопнулась. Да, здесь Лилли явно чувствовала себя как дома. Breakfast time[2]. Жизнь проще некуда.
Внезапно лань встрепенулась и кинулась к двери.
Когда Андрей выбежал в холл, он сразу понял, что прогулка далеко не окончена. Лань топталась перед ступенями, ведущими наверх. Это была парадная лестница, устланная толстым ярко-красным ковром. Дожевывая последнюю сигару, Лилли бросила на Андрея довольный взгляд и начала взбираться наверх. Видно было, что с лестницами она тоже давно освоилась. В несколько прыжков лань оказалась на площадке.
Андрей колебался, не решаясь подняться следом. Может, лучше вернуться в кухню, найти Мэри, попросить ее о помощи и поплакать у нее на плече? Лилли как будто почуяла его нерешительность. Она вовсе не желала, чтобы он ее покинул, и потому начала жевать золотистую бахрому портьер. Андрей испуганно заохал и бросился в погоню.
Лилли бежала от него по широкому коридору. Перед каждым окном она слегка замедляла ход, чтобы понежиться на солнышке, и в его лучах было видно, как вздымаются ее золотистые бока. Она поднимала голову и блаженно прикрывала глаза. Казалось, лань вот-вот уляжется на пол, разомлев от удовольствия. Но каждый раз какой-то таинственный порыв побуждал ее мчаться все дальше и дальше. В конце коридора она последний раз вдохнула теплый воздух, толкнула какую-то дверь и скрылась за ней.
Андрей долго стоял в замешательстве. Он знал, что вся эта эскапада — чистое безумие. Но даже в самых безумных приключениях наступает момент, когда отход назад гораздо опаснее упрямого наступления.
И Андрей пошел вперед.
Уже ни о чем не думая, он решительно распахнул дверь и шагнул внутрь.
Сцена, открывшаяся его взгляду в этой просторной комнате, больше всего напоминала старинную картину. Лань разлеглась на ковре, в солнечном блеске, возле диванчика, обтянутого голубым шелком. На этом диванчике сидели, плечом к плечу, девушка и паренек, с удивлением глядя на незваную гостью.
Но появление Андрея изумило их еще больше. Парень резко отодвинулся от девушки, собрал разбросанные вокруг бумаги и отошел в сторону. По его лицу разлился жгучий румянец.
Девушка встретила вошедшего ледяным взглядом.
— Извините, — пролепетал Андрей. — Извините… Извините…
Он повторял это слово как заведенный; казалось, его губы так и будут шевелиться до полного изнеможения.
Этель даже не вздрогнула. На ней была белая мужская рубашка и поношенные твидовые брюки с приспущенными подтяжками. Ноги босые, на запястье — голубая шелковая повязка.
Андрей взглянул на паренька, который явно хотел скрыть от него бумаги. Это был Николас, сын Питера, одного из садовников. Он был чуть младше Андрея и намного младше почти двадцатилетней Этель.
Но Андрея удивила не эта встреча, а нечто другое — то, что творилось в нем самом. Он почувствовал, как вслед за испугом в его душе вздымается волна гнева, мощного скрытого гнева, какого он не испытывал очень давно. Он дрожал не только от страха, голода и жажды, но и от ярости. Он понял, что ревнует. На какую-то долю секунды Этель предстала перед ним таинственной, губительно красивой незнакомкой.
Он стоял не двигаясь.
— Что ты здесь делаешь?
— Я искал этого маленького зверя, — сказал он на ломаном английском, указав на Лилли.
— Откуда ты взялся?
— Из коридора.
— А до этого?
— Из кухни.
Этель отчаялась получить связный ответ. Она взглянула на стоявшего рядом Николаса. В отличие от него, она не испытывала никакого смущения, ей было безразлично, что о ней подумают. Появление Андрея тревожило ее по куда более серьезной причине.
— Ты заявляешься в мою комнату как ни в чем не бывало…
— Я хочу работать.
— А зимой, когда в конюшне стояли десять лошадей и нужно было таскать им солому, ты работать не хотел?
— Я был у родителей.
«Врет!» — подумала Этель. Но слово «родители» прозвучало искренне. Он произнес его с болью, как произнесла бы она сама.
— Я хотел поговорить с мистером Полом.
— Я тоже, — ответила она. — Я тоже хотела бы.
Она встала. Тут же поднялась и лань. Этель вздохнула:
— Пола нет в замке. Спускайся, подожди меня внизу.
Андрей вышел. Обратный путь показался ему совсем другим. И не только потому, что на сей раз лань послушно следовала за ним.
Все обернулось совсем не так, как он предполагал.
Этель он увидел не сразу, но ему вернули каморку рядом с конюшней, где теперь стояла всего одна лошадь. В одиннадцать часов Мэри позвала его обедать. Она посадила Андрея за большой стол для слуг одного — словно наказанного ученика. После обеда он заметил Николаса, идущего в сторону озера Лох-Несс. Часом позже Андрею приказали оседлать лошадь и привязать ее рядом с башней. А потом, в сумерках, тоненькая фигурка галопом умчалась на этой лошади к берегу. Андрей узнал Этель и долго провожал глазами ее силуэт.