Пастух не мог скрыть ликования в своем голосе.
– Ну если и так, что ты предлагаешь? – спросил я.
– Должен быть ответ, – ответил Василий, осматриваясь по сторонам, – нужно только внимательно поискать.
– Ты иди и поищи, – сказал Мансур, подмигивая мне, – а мы посидим.
Мой друг указал рукой на старую трухлявую тахту, с торчащими из-под рваной обивки пружинами. Вася Муравкин внимательно посмотрел сначала на меня, потом на Мансура – в его взгляде сквозил интерес и подозрение. После секундного замешательства пастух решил никак не комментировать реплику товарища. Немного потоптавшись на месте, он начал осмотр дома. Мансур сел на диван, который жалобно заскрипел под его весом. Над диваном висели старые часы с кукушкой. Я последовал примеру своего друга и грузно уселся на старые пружины. Диван, будто расстроенный таким неуважительным отношением, выпустил облако старой пыли.
Мансур достал два мятых пакета. Шуршащий звук, который они издавали, будоражил воображение и заставлял тело в предвкушении покрываться мурашками. Дно моего полиэтиленового мешка частично склеилась, храня в себе память прошлых капель клея. Я расправил пакет насколько это было возможно и подставил его Мансуру. Когда в полиэтилен упала длинная капля клея, готов поклясться, что вес пакета увеличился раз в триста. Именно столько весит кайф, подумал я.
Я услышал шум в соседней комнате. Это Вася Муравкин проводит свой обыск в рамках расследования загадочных смертей львов. Мне казалось, что пастух сейчас находится где-то в параллельном мире, за толстой, но кристально прозрачной мембраной. Я приложил пакет к лицу, запрокинул голову и стал дышать, стараясь попадать в ритм тиканья огромных деревянных часов, висевших непосредственно надо мной. Один… Два… Шесть… Десять… Тридцать…. Сорок один. Большая и маленькая стрелки слились в одну линию, указывая на зенит. Часы пробили одиннадцать, и из открывшейся маленькой дверцы вместо кукушки вывалилась…
У Мыслителя отвалилась нижняя челюсть. Теперь его длинный сухой язык свисал вдоль шеи, закрывая острый кадык. Серый Владыка не обратил на это никакого внимания. Он молча смотрел на приближающуюся с линии горизонта процессию. Мыслитель держал в руках свою челюсть, пальцами исследуя отверстия, из которых когда-то торчали зубы. Белая кость в его беспокойных руках обрела блеск полированного бивня мамонта.
Старая Девочка смотрела на челюсть Мыслителя и ждала момента, чтобы незаметно завладеть ею. Девочке казалось, что это поможет ей понять. А что необходимо понять, ещё предстоит узнать. Возможно, Старая Девочка попросит Сросшихся Близнецов помочь сломать пополам челюсть Мыслителя. Сросшиеся Близнецы, несомненно, выполнят просьбу Старой Девочки, потому что каждый из них хотел свой кусочек Умной Кости. А сейчас они молча смотрели на серые облака, плывущие над серой землей. Некоторые из них напоминали львов. Так решил Головаст. Он лежал на земле, положив голову на камень, и смотрел в небо.
– Это вам только кажется, что это львы, – сказал Пыльник. Когда он говорил, из его рта, словно пар, вырывались облачка пыли. Эта реплика, как и любая другая, произнесенная в этом месте, осталась без внимания. О ней напоминал лишь тонкий слой пыли, осевший на серой земле. Пыльник поправил рваный плащ и сел на свою шарманку. Нарушив тишину легкой нотой, музыкальный инструмент снова замолчал. Пыльник не знал две вещи, кто он такой, и для чего он носит с собой давно неработающую шарманку. Он знал только одно: ручку этого музыкального аппарата ни в коем случае нельзя крутить. Старая Девочка как-то сказала Пыльнику, что рано или поздно, эта шарманка заиграет свою последнюю мелодию. Бродячий музыкант смутно вспоминал, что это был первый их разговор. А когда это было, никто не знал. Кроме Серого Владыки…
– Эй, вы чего, клея нанюхались? – крик Васи Муравкин вернул меня в реальность.
Голова слегка кружилась. Я потряс Мансура за плечо, вытаскивая его из мира волшебных грез. Я посмотрел на Васю Муравкина, который бесстрастно смотрел на наш дуэт токсикоманов. Мне было немного стыдно перед простоватым пастухом, я чувствовал, что кончики моих ушей начали гореть.
– Да, а что? – спросил я, немного с вызовом.
– Ничего, – примирительно ответил Вася Муравкин, – я тоже пробовал. Бензин только нюхал.
– И как тебе? – спросил Мансур.
– Ну, нормально…
– Нашел что-нибудь в доме? – поинтересовался я.
– Нет, – быстро ответил пастух и нервно отвел от меня взгляд, – пойдем дальше. Кто там у нас по списку? Фима, тракторист. Наведаемся к нему в гости. Да, и неплохо было бы сообщить Филюсу Филаретовичу, что здесь мертвый дед Игнат.
– А ну, говори, что нашел! – настоял я, – Ты не умеешь врать.
– Да ничего, – сказал Вася Муравкин, потупившись, – триста рублей в шкафу лежали… Деду Игнату они уже точно не нужны. А я два блока папирос куплю себе.
– Делись, сволочь, – сказал Мансур, недобрым взглядом окинув пастуха.
Муравкин тяжело вздохнул и выдал нам по сто рублей.
Мы встали с дивана. Я с предвкушением ожидал того момента, когда мы наконец покинем эту стариковскую обитель со старым хламом и коллекцией пугающих тыкв. Хотелось мне, наконец, остаться наедине с Мансуром. По моему мнению, уже давно настало время для обсуждения наших наркотических опытов. Мне не терпелось узнать, что слышит Мансур, вдыхая едкие пары суперкрепкого клея. Сам я мог сказать одно: с каждой новой процедурой наркотическое путешествие оставляло в моей памяти более глубокий след. Я был уверен, что свой последний трип я смогу практически полностью восстановить в воспоминаниях, при определенной концентрации. Более того, мне казалось, что если сильно постараться, то я смогу вспомнить и остальные галлюцинации сегодняшнего дня.
Я уже перешагивал порог стариковской комнаты, когда Мансур резко остановился и посмотрел на деда Игната, усиленно о чем-то раздумывая. Лицо Мансура всегда оставалось зеркалом его души. По моему другу всегда было видно, когда он пытается самостоятельно прийти к какому-либо выводу. Для Мансура это крайне сложная задача, поэтому на его лице застывает маска абсолютной сосредоточенности и душевных мук. К слову сказать, с таким же выражением на физиономии он опорожняет свой кишечник. Поверьте, я знаю, о чём говорю, так как однажды, к своему сожалению, стал свидетелем акта дефекации своего друга.
Я переглянулся с Васей Муравкиным. Пастух недоуменно пожал плечами. Я попытался подтолкнуть друга к выходу, но он только отмахнулся от меня. Мансур завершил свои раздумья и его глаза загорелись огнем озарения и понимания.
– Сейчас, – бодро сказал Мансур, и уверенно зашагал к мирно сидящему деду Игнату.
Что случилось дальше, заставило меня усомниться в реальности происходящего. Наклонившись к покойнику Мансур хорошенько дернул его за воротник старого пиджака. Хлипкое равновесие мертвого едока нарушилось, и дед Игнат с грохотом повалился на пол, увлекая за собой тарелку с супом. Оловянная посудина со звоном покатилась по полу, разбрызгивая капли супа по пыльным доскам. Мансур присел на корточки, перевернул покойника лицом на пол и принялся с остервенением сдирать с бедолаги штаны. Мне показалось, что Мансур сошел с ума, получив передозировку токсичных испарений. Старая материя не выдержала и с треском разошлась по швам, открывая нашему взору огромные желтоватые стариковские трусы, покрытые застарелыми пятнами дерьма. После секундного раздумья Мансур уверенно сорвал с трупа стариковское исподние.
– Ты что творишь, ебнутый? – крикнул Вася Муравкин. Его глаза напоминали две огромных тарелки. ещё бы, даже мне подобное поведение друга казалось неприемлемым.
– Хочу посмотреть на его жопу, – покряхтывая, ответил Мансур.
Наконец мой друг одержал уверенную победу в неравной борьбе со стариковским портками, полностью заголив стариковский зад. Мансур с ликованием победителя поднялся над трупом и упер руки в бока.
– Смотрите, – сказал Мансур, указывая пальцем на старые морщинистые ягодицы, которые с немым укором белели в комнатном полумраке.
Мы нагнулись над покойником, и всё сразу поняли. На голой стариковской жопе отчетливо виднелись два старых больших шрама. Каждый из них начинался от ягодицы, а заканчивался где-то на пояснице. Я посмотрел на Васю Муравкина, он потрясенно кивнул. Значит это правда. Дед Игнат действительно был одним из сиамских близнецов и когда-то давно у него был брат, растущий из его жопы. Я однажды читал, что сращивание близнецов подобным унизительным образом называется илиопагией.
Я пытался осознать полученную информацию и сопоставить её с обрывками воспоминаний, оставшихся после токсикологического отупения. Немного поломав над этим голову, я решил оставить размышления на эту тему на более позднее время. На данный момент шквал получаемой информации мешал мне сосредоточится.
Когда мы вышли из дома никому и в голову не пришло, что дед Игнат, будучи живым, навряд ли бы обрадовался узнав, что после смерти его бросят на грязном полу с голой задницей, залитой супом. Но мы об этом не думали, потому что впереди нас ждало множество мертвых львов.
Я посмотрел на свои старые наручные часы «Электроника». Бледные цифры показывали всего лишь половину двенадцатого, а у меня было впечатление, что я живу в этом дне уже больше недели.
Глава 5. Бог из машины
Согласно «списку смертников» следующей точкой нашего маршрута значилась обитель бравого тракториста с ласковым именем Фима. Этот достойный житель Нижнего Басрака заслужил всеобщее уважение благодаря тому, что единолично владел трактором Т-28 1956-го года выпуска. Я не могу дать логического объяснения тому факту, что этот сельскохозяйственный агрегат всё ещё находился на ходу, так как выглядел он как груда металлолома на кривых колесах. При пристальном осмотре этого безобразия даже нельзя было понять, какого цвета оно было на выходе с завода. Стоит отметить, что несмотря на свой непрезентабельный вид, ржавый трактор навсегда поселился в сердцах жителей Нижнего Басрака. Наравне с выдающимися и известными сельчанами, бездушная машина оставила глубокий след в истории нашего поселения.
Ржавеющий Т-28 достался трактористу в наследство от ныне покойного отца. Во время «перестройки» предприимчивому Фиминому папаше удалось экспроприировать трактор у переживающего не самые лучшие времена Басракского колхоза. И теперь, за символическую плату в две бутылки водки, услужливый Фима всегда был готов вспахать огород любому односельчанину. Но столь дешевые тарифы не спасли тракториста от банальной человеческой зависти. Каждый житель села при любом удобном случае напоминал о незаконном присвоении трактора, но всякое обличительное высказывание сопровождалось обиженным взглядом, который как бы говорил: «Только я достоин обладания этой техникой! Почему мой отец первым не додумался украсть трактор?». Поэтому туберкулез, которым страдал несчастный Фима, не вызывал ни у кого должного сострадания. Все только и ждали, когда тракторист зачахнет окончательно, чтобы без шума и пыли угнать желанный трактор. Благодаря всеобщему чувству несправедливости, старая машина стала химерой для подавляющего большинства басрачан.
Старый трактор оставался не только стабильным источником дохода для своего владельца, но и являлся предметом определенной гордости сельчан. Древняя развалюха на несколько минут появилась на экранах телевизоров всей республики. Три года назад в Нижний Басрак приезжала съемочная группа передачи «Сельская жизнь», транслируемой на канале «Башкирское спутниковое телевидение». Журналисты готовили репортаж о разрухе в агропромышленном комплексе, повсеместно творившейся на постсоветском пространстве. Самой удачной иллюстрацией сельскохозяйственного упадка стал Фимин трактор, который заслуженно приняли за бесхозный хлам.
Оператор съемочной группы обладал своеобразным чувством юмора и тягой к озорству. Выполнив задание редакции, он снял на фоне трактора несколько порнографических роликов с самим собой в главной роли и с участием Оксанки – девки легкого поведения из нашего села. Начинающей актрисе полагалось пятьсот рублей в качестве вознаграждения. За эти, по меркам села, огромные деньги, Оксана показала бесстрастному объективу камеры все аспекты простой деревенской ебли. В свою очередь, охочий до молодых баб работник телевидения открыл своей партнерше различные виды нетрадиционного секса. Подруги Оксанки густо краснели, слушая рассказы односельчанки о прелестях анального, орального секса, и загадочного массажа простаты с помощью самого крупного огурца.
Для усиления антуража, оператор раздобыл где-то банку с красной краской и написал на старых дверцах трактора непонятную для жителей села надпись – «USS Enterprise. NCC-1701». Лишь через несколько лет, совершенно случайно, я узнал, что это просто ироничная отсылка к старому фантастическому сериалу8. Именно так назывался навороченный космический корабль, являющийся основным местом действия космической мыльной оперы. Сам хозяин трактора отнесся с безразличием к тому, что его техника попала сразу в два документальных фильма, а на надпись на боку машины даже не обратил внимания. Уже на следующий день трактор стал использоваться в своем традиционном назначении и единственным доказательством его минутной славы, не считая клякс столичной спермы на старых покрышках, осталась космическая надпись на ржавом кузове.
Такое безразличие к состоянию и внешнему виду своей ненаглядной техники выходило за рамки моего понимания, учитывая особый статус трактора в глазах чахоточного Фимы. Кроме того, что старый Т-28 служил кормильцем и поильцем своему хозяину, он ещё и являлся своеобразным языческим идолом и предметом поклонения для чахоточного тракториста.
За всё время владения сельхозтехникой Фима даже не удосужился помыть трактор, оставляя эту работу исключительно дождю. Тракторист никогда не ремонтировал, не красил и не обслуживал свой агрегат, но несмотря на это, трактор всегда работал как часы. Если верить Фиме, то секрет такой бесперебойной службы предельно прост – чтобы трактор раз от раза заводился как новенький, необходимо два раза в год окроплять его свиной кровью. Делать это необходимо в дни весеннего и осеннего равноденствия.
В этом году я и Мансур впервые стали свидетелями таинства очередного обряда, посвященного старому трактору. В компании из пятнадцати зевак мы наблюдали за сакральным действом, повиснув на старом заборе, отделяющим участок тракториста от сельской улицы. Чахоточный Фима, в силу своей абсолютной апатии и полного безразличия к окружающей действительности, не был против любопытных зрителей, которых год от года собиралось всё больше и больше. Несмотря на то, что я и мой друг находились в изрядном подпитии, зрелище, увиденное мной, прочно закрепилось в моей памяти.
Не смотря на мартовский вечерний морозец, свой традиционный ритуал тракторист проводил будучи облаченным лишь в одни старые трусы. Обнаженное тело Фимы окрасилось в красный цвет в лучах заходящего солнца, а прохладный ветер развивал его нестриженные волосы. Не обращая внимания на визг связанного поросенка, лежащего во дворе, тракторист обошел трактор и придирчиво оглядел его со всех сторон. Что конкретно он инспектировал оставалось для всех загадкой. Удовлетворенно кивнув Фима, как будто впервые заметил лежащего рядом поросенка. Присев на корточки, деревенский тракторист ласково потрепал молодого хряка за ухом. Тяжело вздохнув Фима ухватился за веревки и поднял поросенка. Я видел каких это трудов стоило нашему трактористу. Он покраснел, засопел, а вены на его руках и шее вздулись как тугие канаты. С трудом переставляя дрожащие ноги Фима понес поросенка к трактору и попытался взвалить свиную тушу на капот машины.
Первая попытка обернулась полным фиаско – поросенок дернулся, и, перекатившись на капоте, с диким визгом упал с другой стороны трактора. Фиму это совершенно не расстроило. Пытаясь сохранить будничное выражение на лице, тракторист снова поднял поросенка. Серьезность момента нарушил лишь подозрительным звук, похожий на трель флатуленции. С пятой попытки Фиме все-таки удалось водрузить жертву на механический алтарь. К этому моменту устали все действующие лица безумной пьесы: зрители, которым явно наскучило смотреть на постоянно падающую свинью, тракторист, блестящий от пота и с хрипом выдыхающий облака пара, и, конечно же, сама жертва, которая уже сама начала мечтать о скорой смерти. Привязав поросенка к капоту Фима вытащил из-под трактора дубовую палку с привязанным к ней ржавым лемехом. Эта ненадежная конструкция, как я понял, играла роль ритуального копья. Увидев орудие в руках тракториста, зрители заметно оживились, кто-то даже одобрительно свистнул.