– Нет! Ты офицер военно-морского флота! И если у тебя не хлещет кровь из оторванных конечностей, значит с тобой всё в порядке!
И вот, значит, они втроём – два командира тяжёлых атомных крейсеров стратегического назначения и начальник штаба дивизии этих же крейсеров, все капитаны первого ранга с орденами и медалями – начинают решать проблему, что же теперь делать с этой дыркой в пирамиде и недостающим патроном от ПМ! Это же просто пиздец какой-то! Дивизию же могут расформировать, не иначе.
Командир роты охраны прибежал быстро, ещё и вонь выветриться не успела.
– Ну что тут у вас, шутинг опять устроили?
– Все смехуёчки вам, тащ майор?
– Никак нет, тащ капитан первого ранга! Я полон сочувствия же и проникнут трагизмом ситуации!
– Вот. Правильный ответ! Останешься майором, значит! Давай, думай, что делать-то будем?
– С чем? Все живы-здоровы, да и хуй с ним!
– Да? А патрон, а дырка?
– В нём дырка? – показывает на меня пальцем. – Не-е-е. Если бы в нём была дырка от ПМ, он бы не стоял тут так вальяжно с наглой рожей!
– Да нет! Вот же – в пирамиде!
– Залепим пластилином и закрасим! Хуй кто узнает!
– А патрон?
– Да есть у меня патроны. Принесу я вам сейчас патрон!
– А номер серийный на нём не тот?
И тут командир роты охраны заулыбался:
– Вот вы, подводники, чесслово, как дети! Да кто их сверять когда будет, номера эти? Здесь две тыщщи патронов в пирамиде! Какой долбоёб на них номера сличать будет?
– Точно?
– Точнее ваших ракет, блядь! Тока тут один нюанс есть.
Все удивлённо посмотрели на майора морской пехоты, потому что, когда майор морской пехоты произносит слово «нюанс», это должно настораживать людей в здравом рассудке.
– Надо, чтоб все об этом молчали, потому как, если узнают особисты, то нам всем пиздец будет, в прямом смысле этого слова!
И все начали дружно смотреть на меня.
– Тронут, – говорю, – до глубины души вашим пристальным вниманием, товарищи офицеры, но чем оно вызвано, стесняюсь спросить?
– Чтоб молчал! – строго насупил брови начальник штаба.
– Я и без дополнительных угроз это понял, между прочим!
Потом мы курили с начальником роты охраны на крылечке, и ветерок приятно холодил через новую дырку в новых брюках мою чуть обожжённую ногу.
– Испугался? – спросил меня он.
– Да не, не успел даже сообразить.
– Всегда так и бывает. Три дырки во мне. И тож ни разу не успевал испугаться, гыгыгы. Тока эта, слышь, ты правда не рассказывай никому, ладно, даже корешам своим.
– Ой, да понял я, что вы канючите! Буду нем, как могила!
Лет двадцать молчал. Так-то!
Кувалда и субординация
Если вы думаете, что для того, чтобы быть моряком, достаточно красоты, ума, юмора и смелости, то вы в корне ошибаетесь, скажу я вам! Потому как нужно иметь ещё наглость и умелые руки в обязательном порядке. Вот об этом сегодня и будет рассказ, полный эротизма и душевных переживаний.
В каждом отсеке подводной лодки находится аварийный щит: прямоугольный кусок железа аварийного (красного) цвета, на котором расположены кувалда, топор, зубило, клинья, чопики и прочее.
С наших щитов одно время начали пропадать кувалды. По слухам, пиздили их автомобилисты себе в машины и матросы себе на дембель. На кой хер кувалда в машине, а уж тем более на дембеле – даже и не спрашивайте меня, я просто разведу в ответ руками, олицетворяя собой полнейшее недоумение. Но факт был налицо – кувалды пропадали. А щит в отсеке должен быть укомплектован постоянно, потому как аварийная ситуация, она же такая же внезапная, как смена настроения у женщины. Не, ну загнул я, конечно, для красного словца – не совсем такая внезапная, но примерно. И что только не делали: обматывали инструмент цепью, закрывали щиты крышками с замками, вешали угрожающие надписи – ничего не помогало. Круговорот автомобилистов и дембелей в природе бесконечен на текущий исторический момент, а вот кувалды, наоборот – конечны. Командир седьмого отсека, он же командир трюмной группы за номером один, он же самый опытный трюмный боец в дивизии (не считая Антоныча, естественно), он же Борисыч – устал бороться с ворами кувалд и получать ебуки от старпома за разукомплектованный аварийный щит и придумал изящное и неординарное решение вопроса. Он склеил себе кувалду из картона.
Но погодите ухмыляться – вы просто не видели той кувалды! Борисыч был не только борцом и здоровым кабаном, он же ещё был умным и обладал уникальным даром систематического подхода к решению любых (я подчёркиваю слово «любых») вопросов. Он начертил лекала, сделал выкройки из картона, пропитал его чем-то, потом загрунтовал и покрасил. Дня два он, как Микеланджело, бился над своей кувалдой, беспощадно уничтожая промежуточные образцы. Но в итоге то, что у него получилось, иначе как произведением искусства назвать было нельзя.
Никто не мог отличить кувалду Борисыча от настоящей ровно до того момента, пока не брал её в руки!
Борисыч любовно, как родную дочь, поместил кувалду на аварийный щит и повесил над ним трогательное объявление следующего содержания: «Уёбки! Кувалда – из картона!!! Не надо пытаться её оторвать и спиздить! Если увижу на ней хоть одну вмятину – всю смену положу!»
Как бы несколько условно, но на берегу вахта на лодке тоже делится на несколько смен, только смены длятся сутками, а не часами. Объявление провисело неделю, а потом Борисыч его снял – все его уже прочитали и прониклись до глубин своих душ такой трогательной просьбой. Даже командир со старпомом прочитали его (а спуск в их каюты был аккурат напротив аварийного щита седьмого отсека).
– Да ладно? – удивился командир, разглядывая кувалду. – Правда, из картона, что ли?
И потянулся руками, чтобы её потрогать.
– Тащ командир, – не выдержал Борисыч, – ну вот написано же русским по белому: «Руками не трогать!»
– Да я аккуратно. Чо ты орёшь-то, как раненный в жопу бизон?
– Это я не ору, тащ командир, а ласково прошу!
– Да, Сан Сеич, – вступился за кувалду старпом, – хоть мы в сменах и не состоим, но опасность-то и над нами висит, я чувствую жопой сейчас!
– Хорошо, Сей Саныч, пойдёмте.
Вышли.
– Не, Борисыч, правда из картона, что ли? – крикнул командир уже снизу.
А потом к нам на борт прибыл штаб дивизии с какой-то там очередной проверкой. Флагманских специалистов распределили по отсекам, чтоб они проверили, на месте ли бардак после прошлой проверки, или эти ленивые скоты всё-таки что-то устранили. В седьмой отсек пришёл временно исполняющий обязанности помощника НЭМС дивизии Сергей – однокашник и друг Борисыча. Ну, послонялся он по отсеку, попил чаю и от нечего делать взялся помогать трюмным разбирать какую-то загогулину на проходной палубе. Загогулина попалась какая-то норовистая и разбираться категорически отказывалась, как её ни уговаривали гаечными ключами и обсценной лексикой.
– Да, блядь, что вы как минёры безмозглые! – не выдержал пассивного наблюдения Сергей. – Вон кувалдой ёбните разок!
И схватил кувалду с аварийного щита.
Сразу даже было непонятно, чему он удивился больше – дружному «аххххх!» и округлившимся от ужаса глазам чумазых трюмных чертей или своей неожиданной богатырской силушке, которой он смял рукоять кувалды, не прилагая видимых усилий.
– А… – сказал Сергей, с удивлением разглядывая свои ладони.
– Чо тут за шум, а драки до сих пор нет? – заскочил в отсек Борисыч. – Чо стоите непуганной шоблой-ёблой, всю работу переделали?
И тут Борисыч увидел останки своей любимой. Кувалды, в смысле.
– Кто?
Трюмные молча пятились назад.
– Ктообляа?!
Они поупирались спинами в переборки и клапана системы ВВД и только когда поняли, что тянуть время становится опасно для жизни, дрожащими пальцами показали на флагманского специалиста дивизии.
– Си-и-и-ирьй-ожа-а-а-а! – ласково сказал Борисыч и взял его за лацканы пиджака сардельками, которые были у него заместо пальцев. – Дру-у-у-ух мой бывший, ну что же ты так опрометчиво сгубил свою йу-у-уную-у-у-у жизнь, касатик?
– Андрюха! Да я это! Нечаянно! Я ж того! Андрюха! Я ж не знал-то этого вот всего!!!
– Нечаянно, Сирожа? А теперь ты чаянно возьмёшь ножницы, картон и две баночки с красочкой и сделаешь мне такую же кувалдочку взамен убиенной тобой! И тогда, Сирожэчка, ты, может быть, уйдёшь отсюдова с целыми членами своего организьма!
Через какое-то время командир дивизии собрал офицеров штаба и командиров отсека в центральный на доклад. Не хватало только помощника НЭМС из седьмого отсека.
– Ну, где его носит? – торопился командир дивизии.
– Да сожрали, небось, крокодилы в трюме седьмого, да Борисыч? – начал искрить юмором НЭМС. – Там же у вас это, как его, террариум, тока с крокодилами. Да?
– Никак нет, товарищ капитан первого ранга! В моём трюме в белых тапочках ходить можно и не запачкаетесь! – парировал Борисыч.
Тут в центральный наконец впрыгнул долгожданный офицер с перепачканными чёрной и красной краской руками.
– Ты где вляпался-то? – удивился НЭМС.
– Да его, небось, командир седьмого приборку там шуршать заставил в седьмом, да? – предположил командир дивизии. – Годкуешь, небось, Павлов?
– Никак нет, тащ контр-адмирал! Я свято чту воинскую субординацию и проявляю уважения ко всем вышестоящим офицерам, даже временно исполняющим обязанности! – доложил Борисыч, выпятив грудь и важно надувая губы.
– Орёл, да. Ну что, товарищи офицеры, начнём доклад?
А ещё Борисыч однажды делал санки для того, чтобы взять их на охоту за добычей. Но об этом – в другой истории.
Любишь кататься? Люби и с санками… заниматься!
А как у вас обстоят дела с ловкостью рук? Ну, не в том смысле, можете ли вы украсть часы или незаметно вытащить бумажник. А в том, умеете ли вы что-нибудь делать руками? Что-нибудь этакое. Я ужас как уважаю рукастых людей, вообще любых. Строгаешь красивые табуретки, чинишь автомобили, жонглируешь булавами с огнём или рисуешь картину – велкам ко мне в список уважаемых личностей! Сам-то я не то чтобы жопорукий: стандартный набор – забить гвоздь-отремонтировать кран-переустановить виндоус – освоен мной на 146 и даже больше процентов. Но что-нибудь особенное – это не ко мне.
А Борисыч вот мог. Несмотря на свое интеллигентное происхождение из Питера – рукастый был воин. Хотя, думаю, что-то он скрывал про свои корни. Ну разве может у питерского интеллигента потеряться на три года ящик сгущёнки на антресолях? А у Борисыча и такой случай был. А тут приспичило ему пойти на охоту.
Времена тогда тяжёлые были, и за мясо у нас считались американские куриные окорочка. И то, в основном, по праздникам. И водился в экипаже один заядлый охотник – комсомолец по имени Олег. Сам он был из местных, то есть родился и вырос в Западной Лице, оттуда поступил в училище и туда же вернулся служить. А чем ещё вот вы бы занимались в «городе» с населением десять тысяч человек и одним ДОФом в радиусе ста километров? Не, ну понятно, что водку бы пили. Ну, а в остальное время? Вот поэтому у нас много было рыбаков, охотников и прочих собирателей золотого корня.
Олег как раз купил себе новый карабин, не то «Сайгу», не то «Тигра», точно уже не помню, и собирался выходить на полевые его испытания. Ну и Борисыч напросился пойти с ним, помогать там чистить ружьё, подавать боеприпасы и за это войти в долю на убитую добычу. «Конечно, – сказал Олег, – вдвоём-то веселее животных убивать!»
Как и любое благое начинание, это происходило зимой. Мы стояли на рубке, курили и смотрели на белые клубы тумана, которые стелились по воде залива. Братишка Гольфстрим, он же, как и подводники, не любил зиму и всячески с нею боролся. Залив, например, никогда у нас не замерзал, а когда морозы были особенно крепки, он дымился. Доходило до того, что иногда, стоя на рубке, можно было на секунду отключить мозг и представить, что стоишь ты не на атомной подводной лодке, а на огромном дирижабле, который своим чёрным пузом плывёт по белой плотной шапке облаков и везёт тебя куда-нибудь в место, где все твои мечты наконец-то обретут форму, цвет, вкус и запах. Но это если не смотреть в сторону берега. Гольфстрим, конечно, старался и посылал свою туманную армию и на берег, но всё, что ему удавалось, это на несколько метров от берега делать из плотной снежной шапки ноздреватую пемзу.
– Слушай, – возбуждённо спрашивал Борисыч Олега, – а сколько патронов у нас? Хватит?
– Да штук пять у меня есть, хватит, конечно.
– А чего так мало-то? А вдруг там добычи будет – во!
– Они же денег стоят, Борисыч. Хватит нам и пяти, я тебе говорю!
– Не, не, не. Пять – это вообще ни о чём! Штук десять-пятнадцать точно надо брать, чувствую!
– Зачем, Борисыч?
– Да ты ничего не понимаешь своим мозгом замполитским! Вот смотри: пару рябчиков, олень и гусь какой-нибудь! Вот тебе и все патроны! А если ещё олень?
– Здесь не водятся рябчики, Борисыч.
– Хорошо, три оленя!
Олег захихикал:
– Эдик, успокой его!
– Как? Нашёл тут фенозепам себе! Это же Борисыч, его и паровым катком не остановишь!
– Борисыч, ну смотри, – нашёл аргумент Олег, – если мы столько наубиваем всех, то мы это даже как тащить-то будем? Нам же не одну сотню километров шпилить!
– Да, блядь, что за детский сад, Олег! Надо же иметь специальные санки для этого! Как ты вообще таким неподготовленным к процессу подходишь! Никакого системного подхода и планирования!
– Да всю жизнь так подхожу! Нет у меня санок, отстань!
Борисыч на секунду задумался.
– Будут у нас санки, Олег. Будут. Звери сами в них прыгать будут! – орал он, уже спускаясь в рубочный люк.
– Как на дирижабле, да? – сказал Олег мне и показал в сторону залива.
– Ну. Как раз пять минут назад об этом подумал.
У нас обычно помощником дежурного по кораблю стоял кто-то из старшин команд. Практически все они были у нас старшими мичманами, не одну пятилетку отсидевшими «на железе», и доверием пользовались в достаточном количестве, чтобы поручать им охрану ПЛ с двух до шести ночи. Но в исключительных случаях помощниками ставили и офицеров.
– Завтра помощником со мной заступаешь! – довёл до меня Борисыч.
– А что за на?
– Важное дело! Я со старпомом договорился!
«О-о-о-о, – думаю я себе, – хоть высплюсь от души».
– Но стоять будешь ты все сутки! У меня важное дело! – обломал Борисыч мою сладкую мечту на взлёте.
– Борисыч, да что за на?
– Годковщина, брат, не взыщи уж!
Заступили. Сел я, унылый, в центральном посту, и тут началось. Матросы-трюмные потащили наверх… всё. Я с удивлением смотрел, как трое этих муравьишек прут доски, пластик, железо, тряпки, кувалды, зубила, пилы и ещё всякое по мелочи. Потом в центральный ввалился упакованный в водолазное бельё, ватник, шапку и перчатки Борисыч.
– Если что, я на пирсе! Служи по уставу, завоюешь честь и славу! Меня не беспокоить!
– А если атомная война?
– Похуй! Сам воюй, взрослый уже!
На пирсе Борисыч начал Творить. Он пилил, строгал, забивал, гнул, сверлил, закручивал, подгонял, вставлял, отрезал, наращивал, развальцовывал и даже резал. Потом он смотрел, что у него получилось, спихивал это в залив и начинал заново. Залюбуешься просто, доложу я вам! Огонь, вода и чужая работа: ну вы меня понимаете.
– Эди-и-ик, – жалобно пропищал Борисыч в «Лиственницу» через пару часов. – Вынеси чаю-то хоть!
На улице уже начало смеркаться. На пирсах и вдоль приливной черты берега включили прожектора, и плотный белый туман стал ещё загадочнее: мало того, что он клубился и как будто жил, он ещё начал блестеть. «Мать моя женщина, красота-то какая!» – подумал я, поднявшись на рубку с горячим чаем в кружке типа «привет губам». Ну, точно сейчас приплывём куда-нибудь, если чудовища не сожрут, потому как в таком тумане ну явно они должны водиться!