Но однажды вечером Олег не пришел. Потому что он умер. В телефонную трубку осторожный голос сообщил вам об этом.
В туалете кинотеатра, во время фильма про двух офицеров, любивших девушку в инвалидном кресле, вы уронили голову в глубокую раковину и отворили кран. Вдох – и легкие наполнились водой, и вы сползли на пол. Маленькая плоская женщина стояла над вами с широко открытым ртом, она кричала, но крик ее был беззвучен. Скорая помощь отвезла вас сначала в реанимацию, потом в психиатрическую клинику. Там без малого полгода вы блуждали по кривым утоптанным коридорам. Глотали таблетки, лишь опытным путем определяя, какие впредь будете выплевывать, чтобы не повторилось это адское жжение в груди.
Там вы встретили психически неустойчивую Марину, вашу будущую подругу. Вскочив однажды ночью (вас разбудило приторное беспокойство), вы спасли ей жизнь. Она распласталась на полу возле кровати, из ее левого запястья ритмично бил кровавый ручеек. Вы уважительно поцокали языком: сработано на отлично! Большой канцелярской скрепкой она методично раскурочила руку, выпростала артерию, аккуратно поддев ее своим нехитрым инструментом, а затем порвала. Девушка лежала, неестественно выпрямившись, в глазах ее угасало беспомощное сознание, а из выброшенной в сторону изуродованной конечности сцеживались в черную лужицу остатки жизни. Раскрытая скрепка валялась здесь же. Вы лишь спросили: «Марина, ты жить хочешь?» Губы ее раздвинулись, левый глаз нервно дернулся.
Вы перетянули рваную руку бинтом и растерли Маринино тело полотенцем, искренне надеясь, что обойдется без переливания. «Зачем? – коротко спросили утром. «Выписывают меня сегодня, – жалобно пролепетала Марина. – Домой возвращаться страшно… Но теперь-то точно не выпишут!» – добавила она, кивнув на жуткие, уже начавшие зарубцовываться шрамы.
Вы повязали красный бант поверх бинта, опоясавшего пораненное запястье. Здесь не принято расспрашивать, зачем женщинам эти красные банты. Помеченная кумачовой повязкой, Марина отправилась домой.
А вы… вы так и не поняли, чего же она желала больше – умереть или остаться.
Вас выписали примерно через месяц.
– Ну, ты как? – спросила Марина, когда вы встретились.
– Плохой сон…
– Есть тут один… Специалист по снам и подсознанию, – смешно закатив глаза, поделилась Марина – Только… чего ни говорит – ничего не понятно!
Возможно, вам просто понравилось, как она выглядела (со стороны Марина смотрелась вполне обыкновенной девушкой, ничто не выдавало в ней самоубийцу).
Вот так вы очутились в моем кабинете.
– Но откуда вы…
– Вы хотите спросить, откуда я все это узнал? Да ниоткуда. Я не из тех, кто много знает. Но я расскажу вам о силах, что намного могущественнее нас с вами. О силах, в существовании которых, надо заметить, я абсолютно уверен. Назовем их ангелами, просто так привычнее… Это они настежь отворяют дверь порывом сквозняка, и сосед осторожно заходит узнать, все ли у вас в порядке. Это они разворачивают машину на скользкой грязи перед бетонными блоками и поторапливают рабочих, растягивающих навесы, которые превратятся в спасительные тенты. Наконец, они решаются на предельные чудеса, обращаясь в людей, которые сохранят вам жизнь. Ангелам положена безграничная власть, дабы отвести вас от смерти ранее положенного срока.
Но слабость ангелов в миру всем известна. Я много раз видел их ползающими, точно покалеченные пчелы, жующими свой язык, вместо того чтобы петь. Они околачиваются возле автобусных остановок и прячут крылья, покорно перенося свой короткий век на Земле. Они засыпают в тени друг друга, и лучшее для них – прибиться к какому-нибудь страннику. Вы уже знаете, они одаривают чем-то большим, чем просто удовольствие и комфорт, – упоением вечностью безо всякого страха смерти; они дарят поцелуи, летящие с самих небес. Мало кто может помешать могущественным ангелам выполнять свое предназначение. Но вот в чем дело – им мешаете вы! Одной скверной мыслью или намерением своим вы вольны лишить хранителя земной оболочки, и единственное, что ему останется, – это отправиться на небо, чтобы продолжить там свою вечную службу.
Но отчего бы вам не научиться дружить с ангелом? Вы можете просто общаться, не думая ни о чем, любить его, как своего ребенка, и тогда что-то важное поселится в вашем сердце, вытеснив тоску и нежелание жить. Скажу вам больше – это, пожалуй, единственный путь к обретению счастья. К сожалению, люди в большинстве своем этого не понимают.
– Наверное, я из их числа. Как же угадать ангела среди множества людей? Если верить вашим словам, до сих пор они сами находили меня…
– Есть лишь один способ: настройтесь на встречу и внимательно смотрите вокруг. Люди говорят: сердце подскажет. Да, ваши ангелы изрядно вымотаны и разочарованы, они уже боятся вас и того, что вы творите. Но вам они – необходимы! Поэтому, самое главное, стараетесь найти их и каждую секунду будьте готовы к встрече. Эти существа не злопамятны, а это, поверьте, уже хорошо!
А сейчас, если можете, подвезите меня на «три вокзала».
– Да, конечно! – сразу откликнулась девушка с каким-то даже облегчением.
Она вела автомобиль аккуратно и ровно, я открыл окно, в теплый салон, пахнущий сигаретами и тонким парфюмом, ворвались волнующие и грустные осенние запахи. Сегодня я подарил человеку, как минимум, один день жизни. Это не так легко, оказывается, вручать подарок, в котором не нуждаются. Угадать же, подарить что-то действительно нужное – это, безусловно, чудо. Чудо – вот чего нам не хватает. Сегодня я буду играть до конца – только бы девушка не подвела. Сейчас закрою глаза, и она опять разорвет ненавистную тишину.
– Зачем вам «три вокзала»? Уезжаете?
Я отрицательно помотал головой:
– Нет. Я хожу туда слушать поезда. Встаю, повернувшись спиной к Ленинградскому, на самый край мраморного бордюра – и начинаю. Я могу услышать любой разговор у произвольно выбранного вагона, на любом из путей. Я не вижу всех этих людей и поэтому называю это «слушать поезда». Это получается непроизвольно, даже не знаю, как объяснить…
– Вы странный…
– Я знаю.
– Я выйду с вами, куплю воды, очень хочется пить.
Я знаю – от антидепрессантов всегда ужасная жажда. А как наконец напьешься, кажется – все ужасы позади. Еще от них зверски хочется есть. Наверняка моей подопечной девушке захочется подглядеть, как я буду «шаманствовать». Слава о патологиях психотерапевтической братии бежит впереди реальных дел; каждый пациент с превеликим удовольствием проследит за своим доктором, когда тот «чудит».
Я встаю на бордюр и оглядываю терема Казанского вокзала, девушка отправляется за минералкой в киоск. Она скрывается с глаз моих, но я слышу, я ощущаю ее. Коротко заказывает воду, проворно сворачивает крышку, затем принимается пить – большими глотками, жадно, похмельно, совершенно не стесняясь; влага приносит чудесное облегчение, разгоняет муть, просветляет взор. И вот уже страдалица по-новому глядит на золотистую солнечную площадь со всем ее разноликим населением и пестрым орнаментом.
«Благословен Еси, Господи!..» – я сосредоточиваюсь и развожу в сторону руки, будто стою на заснеженной вершине, а не на камне привокзальном. (Если вы думаете, мой друг, что ваша вершина где-нибудь в недосягаемой дали, вы глубоко заблуждаетесь! Просто осмотритесь, она наверняка рядом, смотрит на вас.)
Внезапно площадь в глазах девушки трескается и двоится, словно видимая сквозь призму. Пространство изломилось, машины и люди народили двойников, что тотчас начали скользить, карабкаться по перпендикулярным осям. Один, два, три… Считает мелькающие автомобили… Четыре, пять, шесть… Кажется, во сне они двигались медленнее… Семь, восемь, девять… Девушка ловит рукой воздух, ей требуется опора, чтобы не упасть…
«Благословен Еси, Господи! Боже, Отец Наших!» – продолжаю я.
Но вот мир качнулся, вздрогнул и – вновь собрался в единое целое. Прямо напротив моей героини стоит мальчик лет десяти, внимательно глядя на нее сквозь толстые очки в неуклюжей коричневой оправе. Одежда на нем – старомодная и бесформенная, однако чистая. Таких пацанов здесь пруд пруди, я знаю – они тянутся в Москву из областных детдомов. Предоставленные сами себе, закаленные в войнах жестокого детства, эти мальчики являют собой часть «мировой души», напрочь сокрытой от обывательского взора.
Как знать, может, они – последние на Земле, кому известно, что такое милосердие и как отличить его истинное лицо от напяленной маски. Эти мальчики умеют все или почти все, потому что – кто же еще сделает это «все» за них? Никто. Они давно знают меня в лицо и, в отличие от большинства, вовсе не находят меня «странным». Мальчик глядит на девушку пристально, в упор.
«Ну, давай, милая, это нетрудно: настройся на этот взгляд, прочитай его и порви наконец тишину, которую ты не выносишь!»
– Тебя как зовут?
– Вовка, – отвечает мальчик, поправляя очки.
Она молчит. «О боже! Ведь это так просто! Невозможно не понять Вовкин взгляд!»
– Есть хочешь?
«Наконец-то удача! Он постоянно хочет есть, вот уже лет пять, как хочет!»
Вовка неторопливо и даже небрежно кивает. Не так уж это легко, небрежно кивать, если сутки не ел!
Девушка покупает Вовке блины, и, хотя они только со сковороды, Вовка поедает их как есть, раскаленными, будто и не обжигаясь. Зрелище – поразительное. Доедает последний, а девушка тем временем берет ему кофе с пирожным.
«Благословен Еси, Господи, за то, что посетил нас и явил избавление!»
Еще четыре булки и кофе… «Силен! Ну, Вовка! Атеперь скажи все просто и прямо – как обычно и говорят мудрые».
– У меня отец пьет, – тихо и как-то виновато говорит Вовка. – А мама умерла три года назад. Меня забрала бабушка в Коломну – да тоже умерла через полгода. И я там в детдоме. Через год приехал к отцу в Москву, просто навестить. Он был пьян, не заметил – не что приехал, а что меня целый год не было. Теперь, когда в Москве, – к отцу не захожу.
– Как же тебя отпускают одного в Москву?
– А никого не отпускают, мы сами уезжаем. Воспитателей и поваров вообще в выходные нет. А чего там делать? В Москве мы хотя бы прокормимся. Спасибо вам!
– Пожалуйста!
«Девушка, милая, разговор этот вот-вот закончится, а Вовка исчезнет, навсегда! Действуй, не теряй времени, мгновения эти неповторимы, как и любое чудо».
– Вовка, а ты знаешь, что такое «индульгировать»?
– Конечно, – важно отвечает тот. – Это когда грехи отпускают. Даете деньги – вам отпускают грехи.
Сердце девушки начинает трепыхаться в грудной клетке и отдается – где-то в горле уже, тяжело и больно. «Не сдерживайся, милая, не губи того, что в тебе принялось… Говори – иначе твое бедное сердце не выдержит! Решайся!»
– Вовка… пойдем ко мне жить! – проглотив комок, говорит девушка.
Сердце бьется внутри нее, словно раненый механизм, что вот-вот разлетится на куски.
– А ты детей любишь? – мальчик смотрит очень внимательно, испытующе. «Этот парень, пожалуй, помудрее многих взрослых будет. Попробуй-ка соври такому – сразу прогоришь!»
– Не знаю, – вздыхает она сокрушенно. Это, к счастью, правда.
– А меня – будешь?
«Спасибо, Господи! За людей с душою светлой, спасибо за ангелов, что готовы жить и надеяться, хоть их обманывают и ранят все… С какой же легкостью доверяют они свою душу – до скончания времен! Теперь уже не важно, что ты ответишь, милая девушка, – Вовка не оставит тебя, ты только искренней будь!»
– Тебя – буду. Точно буду.
Вовка снимает очки. Глаза у него светло-голубые, с маленькими серыми крапинками.
– Тебя как зовут?
И в самом деле, как? Люди, что приходят ко мне, бывает, забывают представиться, а еще бывает – скрывают свои имена.
– Анна.
– Красивое имя, – Вовка одобрительно кивает и водружает очки обратно.
Сердце Анны стучит все еще напряженно, но уже ровнее, спокойней. Она держала, быть может, самый сложный свой экзамен – сегодня. И сдала. Анна непроизвольно поворачивается в мою сторону, ищет меня – напрасно! Ровно на секунду я опередил ее – спрыгнул вниз и стал невидим. Произошедшее сегодня – случилось между Анной и Вовкой. Я тому лишь свидетель.
Вовка берет Анну за руку:
– Пойдем домой, Анна, скоро стемнеет.
«Благословен Еси, Господи! Благодарю за то, что дал нам нас самих как единственно возможное лекарство от всех недугов; что учишь пользоваться этим лекарством; что кто-то, безусловно, научился и познал жизнь и любовь вечную! Благословен Еси, Господи, Боже, Отец Наших! Благословен Еси!»
Путешествие по эпохам (подлинная история Джосера и Хатшепсут)
Посвящается моему руководителю и учителю академику РАЕН Смирнову Игорю Викторовичу с благодарностью
Если говорить честно, то мы в нашем научно-исследовательском институте и не такое делали. Величайшие метаморфозы всемирной истории и наших клиентов для нас – как прозаическая зубная боль для опытного стоматолога. Впрочем, известная доля отваги для наших исследований необходима.
Что касается моего руководителя, то он давно работает с какими-то историками и влиятельными политиками, представляя им бесценный материал из прошлого. Он легко «вселяет» исследователя (точнее все-таки, «психику» исследователя) в любого ранее реально жившего человека (опять же, точнее сказать – в «психику» этого человека), при этом неважно, на сколько веков ранее этот человек жил. Реалии сквозь 3,5 тысячи лет настолько достоверные, что мне до сих пор не верится, что это все-таки «иллюзия».
Шефа и его спонсоров интересует Джосер, они до сих пор не могут понять, как он стремительно взлетел и стал фараоном Египта, хотя был неприметным жрецом. Я сам пока этого не могу понять, хотя я и есть Джосер, во всяком случае последние несколько месяцев. Конечно, я – исследователь, снабженный легендой и натренированный, которого «вселяют» в Джосера; при этом никаких чудес, конечно, не происходит – мое тело всегда пребывает в нашем институте, оно никуда «не перемещается во времени», и любой интересующийся человек может это проверить.
Хатшепсут мне снится каждую ночь. Песок, набившийся в ее сандалии, мешающий ей идти. Одежда из домотканой марлевки, полупрозрачной и лиловой. Узкий золотой обруч в волосах. Жрецы заставляют ее подниматься по ступеням полуразрушенного покинутого дворца, по ступеням неестественной высоты, заставляют идти одну по утерявшим кровлю галереям, в которых лежат и стоят урны с прахом ее предков – царей и цариц Египта. Маленькая царица, чье сердце колотится под худыми ребрами, маленькая царица, стремительно летящая с ненавистью мимо алебастровых вместилищ былого величия, задирающая голову, чтобы разглядеть странный кованый светильник с фигурками зверей и птиц. Она поворачивается ко мне и впивается в меня бирюзовым взором или изумрудным, когда каким. Большие прекрасные глаза, почти без зрачков. Крупный план. Стоп-кадр. Обрыв. Будильник… Доброе утро!
Я встаю и иду в институт, чтобы «переехать» в Джосера и опять встретиться с ней. Это уже будет реальность, но тоже похожая на сон. Наваждение. Я понимаю, что тривиально и нелепо влюблен в отдаленную от меня тысячелетиями девушку, как дети влюбляются в персонажи романов. Наверное, руководитель специально выбрал меня на эту работу. Он считает, что я подхожу к исследованиям «с душой», а полное включение делает удаленную от нас реальность более яркой и ощутимой. Так или иначе, меня тянет в лабораторию, меня манит время, в котором живет Хатшепсут, эта поганая эпоха, отмеченная убийствами, казнями, исчезновением людей и мятежами. Когда Джосер станет фараоном, все это прекратится. Но как? Мне осталось примерно месяц до этого события, а я все там же – обычный жрец. Может быть, я – Джосер, никогда не станет фараоном? Может быть, реальный Джосер не любил Хатшепсут, поэтому и смог стать правителем? Я устаю от этих вопросов. Реалии Древнего Египта не менее сложны, чем современные, я путаюсь в них, в своих чувствах, в событиях. Хотя меня тренируют, и в образ я давно вжился, но всего не предусмотришь. И при столкновении времен в одном сознании я часто испытываю шок. «Надо сосредоточиться, – говорят мне коллеги, – ты отправляешься!»
Легкое помутнение, и я настраиваюсь на другую волну. Вот уже я в Египте, я – Джосер, а передо мной чернобородое мрачное существо в белом одеянии и бутафорском головном уборе. Может быть, сегодняшний сон так на меня подействовал, но у меня появляется стойкое ощущение, что один из нас точно призрак. Если не идти на поводу у чувств и логически разобраться в ситуации, то призрак – это я, мое тело в 1998 году нашей эры в Москве, а передо мной один из десяти верховных жрецов и зовут его Фаттах, и он живет реальную жизнь в реальном государстве. В руках у меня какая-то чаша с благоухающей темной дрянью, эту жидкость я недавно изобрел, а теперь заканчиваю расписывать Фаттаху все достоинства находки: