Олеговна была занята по горло – кадрами. Затея с издательской деятельностью с самого начала была провальной. С издательств никаких комиссионных не получишь – взятки гладки. Бизнес криминализирован до предела. Самая теневая отрасль экономики.
В отношении «Ад маргинем» никаких строгих обязательств дать не могу, тем более по срокам – как уж получится. Тащиться наудачу я не хочу – хлопотно и не сезон. Лишний раз на улицу носа не высунешь: зима не время для прогулок по городу – холод, темнота, слякоть. К тому же я подхватил непонятную болячку: съел что-то несвежее, похоже, холодец, и никак не могу избавиться от последствий чревоугодия – ни пожрать толком, ни заняться чем-нибудь полезным.
И на работе пертурбации. Замещал заболевшего триппером мастера. У нас в московском метро, чтоб ты, ханжа, знал, заведено с получки снимать проститутку: для экономии средств – одну жрицу любви на троих метрополитеновцев. Я сначала тушевался, теперь привык и даже неописуемый кайф ловлю. График не поймёшь какой ( я имею в виду у меня, а не у проститутки), и голова забита дурацкими заботами, совершенно мне не интересными.
И Norton Commander вдруг «заглючил» – одно к одному! Не читает DOSовские тексты, хоть ты его убей. Весёлое времечко. Я расстроен до соплюшек. Какой уж тут «Ад маргинем» – просто сущий ад! Против такой чертовщины (она хорошо описана в «За миллиард лет до конца света») нет другого средства, как только терпеть, ждать и не суетиться. Пройдёт само собой (или не пройдёт), а время может быть упущено. Увы!
Ну, не буду нагнетать. Ты сам умеешь опускать настроение. Скажи лучше, над чем сейчас работаешь? По-прежнему лудишь фантастику или
перековался? Я лично что-то пораскидался – и тем занимаюсь, и сем. Статейки регулярно пописываю, однако до прошлого успеха далеко. Поменялся редактор, и подладиться к нему никак не получается. Энергия
заблуждения, не раз выручавшая Льва Николаевича Толстого, меня только подводит под монастырь – жаль, не женский. И нет её в достаточном объёме – неудачи, брат, неудачи не проходят без следа. Дают, конечно, опыт – в обмен на неуверенность. Душа жаждет успеха, просто истосковалась по удаче, которой всё нет и нет.
В общем, ты видишь, дружок: тёмное и холодное время года действует на меня удручающе. И как не хватает твоей методичности, организованности и целеустремленности. Такие вот пироги.
В марте у меня отпуск. Пока не решил – поеду в Муром или нет. Жалко времени и напрягаться лишний раз неохота. Сейчас народ предаётся новогоднему безделью. Торкаться по издательствам бесполезно. Надо готовить материалы для нового старта.
Лазерный мой «Окидата», похоже, притомился – требует серьёзного лечения. Потянет тысячи на две деревянных. Проще, кажется, новый купить, но это опять-таки при условии, что литература пойдёт. Должна же она стронуться с места, мать её так!
Будь здоров, Василич.
Р.S. Не прекращай занятий физкультурой. Я, видишь, стал лениться и сразу сгас – неприятности пошли косяком.
Всего хорошего, Вольдемар.
Время лечит – Геныч стал понемногу оттаивать. Прикупил дешёвенький монитор и подключил его к подаренному добряком Вольдемаром 386-му системному блоку – техника на грани фантастики! Новая вещь не писалась, и, чтобы даром не терять времени, Геныч создавал на «писюшнике» электронные версии тех своих опусов, которые таковых версий не имели. Забил он в 386-го старичка и всякую мелочёвку: аннотации к рукописям, версифицированную (зарифмованную) краткую биографию «Битлз» и т.д. и т.п. Он ждал посылки из Мытищ-грязищ: Вольдемар должен был выслать экземпляр Генкиной рукописи «Кукловоды и марионетки», которую так и не удалось протолкнуть. Электронная версия «Кукловодов» пропала во время одного из бесконечных переездов издательства «Икс-Мо», регулярно «рубящего хвосты». Геныч планировал восстановить её в течение зимне-весеннего сезона: рутинная работа успокаивает.
Горе-литератор почти успокоился и даже начал мысленно подшучивать над собой. Встреча со «стариком Хоттабычем» казалась теперь дурным, нелепым, сюрреалистическим сном – впрочем, несюрреалистических сновидений не существует. Бессмысленная пахота на заводишке вытягивала из Геныча все соки; шняга-бытовуха отбивала всякую охоту думать, писать и смотреть на звёзды.
В начале февраля раздался однократный звонок в дверь. Была суббота, стрелки часов перевалили за полдень. Геныч находился дома один – редкий случай! – и пошел открывать.
На пороге стояла измождённая женщина с пустыми глазами и бескровными ланитами – типичная затраханная жизнью рабочая лошадка, подрабатывающая в двух-трёх местах, в том числе и на почте.
– Крупников Геннадий Васильевич? – бесцветным голосом осведомилась курьерша-разносчица.
– Он самый, – кивнул Геныч, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
– Вам заказная бандероль. Распишитесь вот здесь.
Геныч машинально вывел крендель, так же машинально заплатил за доставку, закрыл за тёткой дверь и без сил привалился к холодной стене.
Бандероль была не бандероль – целая посылка. Довольно тяжёлая. Геныч знал, что рукопись «Кукловодов» весит более двух килограммов и даже без упаковки не пройдёт на почте как бандероль – только как посылка. Чувствуете разницу? Но и бандероль муромские «почтаники» домой адресату не понесут, не говоря уже о тяжёлой посылке. Минимум оказываемых ими услуг – доставка на дом почтового уведомления.
Дрожащими руками Геныч распечатал увесистый «кирпич» и издал шумный вздох облегчения: это действительно были «Кукловоды».
Он распушил листы (всего около пятисот), и его квадратная, напрочь вымороженная тринадцатиметровая келья огласилась тяжким безнадёжным стоном: в аккуратно вырезанном ложементе покоился пистолет вкупе с ненавинченным глушителем. Не обещанный «ГШ-18» – обыкновенный «макаров». Ясное дело: «старик Хоттабыч» не решился доверить уникальную «пушку» такому расп…, такому лоху, такой слепой кишке в немодных минусовых очках, как Геныч.
С «макаровым» он с грехом пополам справился. Вытянул обойму, пересчитал патроны: всего три обещанных «маслёнка». Маловато для лоха и дилетанта, пусть и собирающегося ликвидировать мэра города с максимально короткой дистанции. Но дарёному коню в зубы не смотрят. Бей первым, Фреди, но не промахнись, Ассунта!
Геныча охватил жуткий мандраж. Легче лёгкого отстреливать людей на бумаге – попробуй без шума и космической пыли убрать Буланова не в виртуальной реальности!
Геныч и вправду был расп… и лохом – и отнёсся к заданию «старика Хоттабыча» чересчур легкомысленно. Но теперь он понял: шутки кончились. Чтобы вывести из-под угрозы террористов своих близких, ему надо вывести из игры Буланова. Так чья жизнь ему дороже? Никаких сомнений на этот счёт быть не может.
Срок ликвидации мэра истекал через три с небольшим недели, а киллер-любитель № 81, целиком отдавшийся изготовлению никому не нужных чертежей в бывшей МТС, до сих пор не приступил к подготовке «миссии». Геныча смущал пистолет – вместе с патронами. «Старик Хоттабыч» мог подстроить муромскому киллеру какую-нибудь подлянку. Следовало нацепить лыжи, перейти заледеневшую, спящую безмятежным сном Оку и всё на той же Зелёной Шишке, «вдали от шума городского», хоть разок бабахнуть из дарёного «макарова» – бойтесь террористов, дары приносящих! Но каждый тренировочный выстрел уменьшает и без того невеликие шансы на благополучный исход операции. Патронов-то всего три!
Геныч спрятал пистолет в отсек книжного шкафа и постарался не думать о возможном подвохе. Учиться «качать маятник» и палить с обеих рук да еще по движущейся цели он не стал: до истечения крайнего срока оставалось слишком мало времени да и пистолет был всего один. Вместо углублённого овладевания ковбойско-смершевскими приёмчиками стрельбы Геныч приступил к изучению распорядка жизни Буланова.
Даже мэру уездного города полагалась какая-никакая охрана. Вскоре Геныч убедился, что она не «какая», а именно никакая. Караулили муромского городского голову то один, то два человека, но следовали за охраняемым субъектом далеко не всегда. Просто уныло отбывали номер – типично русское отношение к своим обязанностям. Геныч установил, что воскресными вечерами, примерно в одно и то же время, Буланов обычно заглядывает в гараж, где проводит наедине с редко эксплуатируемыми «жигулями» часа два-полтора. Ходит он туда без охраны – лучшего места для проведения акции не придумаешь. Да и время подходящее: воскресенье в Муроме – самый тихий день в пику суматошной многолюдной субботе.
Откладывать покушение было уже некуда: в коротком, промчавшемся галопом феврале оставалось лишь одно воскресенье.
Воскресным февральским вечером, когда большинство обывателей полусонно сидят перед «фонарём для идиотов», время от времени поддёргивая пузырястые турецко-китайские «шальвары» в тщетных попытках уберечь треники от водопадом низвергающейся с мутного телеэкрана крови, дерьма и свежей спермы, Геныч тоже обрядился в спортивное. Поверх немецкого лыжного костюма, пошитого ещё в меловом периоде мезозойской эры, но по-прежнему дающего фору азиатской спортивной рухляди, он надел такую же доисторическую тёмно-фиолетовую, российского производства, ветровку, в правый карман которой опустил воронёного «макара» с ненавёрнутым пока глушителем.
– Пойду разведаю новую трассу для пробежек! – крикнул Геныч из коридора жене, уткнувшейся в произведённый в братской Белоруссии «фонарь для идиотов» под названием «Горизонт». – Говорят, тяжёлые грузовики укатали шоссе вдоль реки до самого асфальта – всё лучше, чем бегать по целине по колено в снегу.
В ответ послышалось вялое «ага», и Геныч, мысленно перекрестившись на висящую над дверью иконку, шагнул за порог в пропахший кошачьим дерьмом и человеческой мочой подъезд. Безлюдными дворами он ночным котом доструился до улицы Первомайской и повернул направо. Через несколько протянувшихся с севера на юг кварталов, каждый длиною в шестьдесят сажен (классика древней муромской застройки) ещё раз свернул направо – на улицу Заводскую. Преодолел один квартал в направлении с востока на запад длиною теперь уже в сто двадцать сажен (всё та же муромская классика взаимно перпендикулярных «стритов» и «авеню») и оказался на улице Ленина.
На перекрёстке мигал жёлтым светом переключённый в энергосберегающий режим светофор. От пустынного перекрестка до гаража Буланова дрожащему как овечий хвост горе-киллеру оставалась одна короткая перебежка.
Место, где располагались гаражи, было глухое. Они тянулись несколькими рядами перпендикулярно Вспучихе – оврагу, прорезавшему с запада на восток высокий и крутой левый берег реки. По этой грандиозной сточной канаве стекала в «хрустальную», по определению поэта Андрея Вознесенского, Оку невообразимое, крайне экологически опасное всевозможное отходно-промышленное дерьмо, львиную долю которого «поставлял» всё тот же заводишко имени не любившего русский народ злобного грузина Лаврентия Павловича Берия.
По амбициозным планам американской военщины для уверенного стирания града Мурома с лица земли первоначально (из-за недостатка расщепляющихся материалов, что ли?) предназначалась всего лишь одна
ядерная бомба (боеголовка). Потом янки случайно услышали русскую поговорку «одна голова – хорошо, а две – лучше», и решили, что с чрезвычайно живучими муромцами, которых не смогли загнобить ни монголо-татары, ни коммунисты, ни даже как две капли окской водицы похожий на Гитлера рыжий маньяк электрорубильника Толик Чупакабрас, шутить не стоит. С присущей американцам педантичностью, дотошностью и утилитарностью в организации всякого технологического процесса потенциальные противники СССР позаботились о прогрессивном «разделении труда»: одна боеголовка должна была гарантированно уничтожить имеющий стратегическое значение железнодорожный мост, переброшенный через загаженную ЗИБом и прочими предприятиями Оку, другая – смешать с дерьмом всё остальное.
Всё остальное – это гипертрофированная оборонная промышленность Мурома, а дерьмо – городской жилой фонд и убогая социальная инфраструктура, вернее, почти полное отсутствие таковой. Концентрация оборонной промышленности в заштатном, периферийном, провинциальном Нурове была в те поры просто чудовищной. Одно время по этому показателю городишко входил в первую десятку российских городов-милитаристов. Коэффициент занятости населения Мурома в промышленном производстве колебался в районе 0,62…0,66. Он определялся простым отношением числа занятых в промышленности к общему количеству официально зарегистрированных жителей города и являлся во многом фикцией. Несуразно большой величины коэффициент достигал из-за того, что на муромских заводах горбатилось великое множество обитателей окрестных поселков, сёл и деревень. Обнищавший в совхозах и колхозах замордованный партией и правительством простой народ зачастую ездил трудиться на циничного и ненасытного бога войны Марса аж из пятидесятикилометрового, отнюдь не прекрасного далёка – плёвое расстояние для гастарбайтеров столицы нашей великой родины красавицы-Москвы (от «Щёлковской» до «Крылатского» как раз примерно пятьдесят километров), но целый световой год по пигмейским масштабам Мурома. Набивавшиеся в захарканные, заблёванные, замусоренные подсолнуховой шелухой вагоны пригородных «малашек» плохо выбритые и вечно похмельные маргиналы отличались друг от друга внешним видом, вкусами и привычками в гораздо меньшей степени, нежели пресловутые сельди из столь же пресловутой бочки – причём далеко не пряного посола! Безысходное и до предела абсурдное существование одновременно в двух бытовых укладах превратило создателей оборонной мощи великой державы в нечто подобное «носферату» – то есть уже вроде бы не живых, но ещё окончательно не мёртвых. Они были живыми лишь технически – как и испытывающий к ним брезгливость Геныч.
В разгар ублюдочной горбачёвской перестройки одна московская то ли журналистка, то ли социологиня, по касательной соприкоснувшаяся с растительной в прямом и переносном смысле жизнью и пещерным бытом этих творцов новейшей военной техники, жеманно озадачилась поистине гамлетовским вопросом: «Что сталось бы с Соединёнными Штатами Америки, если бы рабочим, служащим и инженерам компании «Дженерал Моторс» тоже пришлось выращивать себе на прокорм картофель и другие овощи на собственных приусадебных участках?!». Лицемерное озадачивание столичной штучки происходило на страницах раздираемой идеологической шизофренией газеты «Советская культура». Всё равно что пёрнуть в мутную воду Оки – проводящие четверть жизни в «малашках» закоренелые маргиналы и маргиналки не только никогда не читали «Советскую культуру», но и слыхом не слыхали о существовании такой газеты. Подобные периодические издания они называли никчёмными. Доведись им наткнуться на «СК», они бы побрезговали завернуть в неё ржавую селедку. Вся советская культура и мнимая духовность этого вечно поддатого панургова стада нищих полупролетариев-полуаграриев была сосредоточена в засаленной от долгого употребления колоде игральных карт из всего лишь тридцати шести листов. Нещадно матерясь, сельские оборонщики упоённо резались в «козла» во время бессмысленных челночных рейдов, яростно шлёпая замызганными картонными прямоугольниками по изрезанным похабными граффити столешницам откидных столиков в продымлённых «Беломором» и «Примой» вагонах пригородных «дизельных электричек» – нервно-паралитический газ зарин, распылённый сектантами «Аум сенрике» в токийском метро, может спокойно отдыхать!
Абсурд совковой жизни доходил до анекдотов. Эти, с позволения сказать, анекдоты – не абстрактное салонное зубоскальство, а неотъемлемая часть реальной суровой жизни, в которой люди постоянно испытывали кислородное и многие другие виды голодания. Отдающие силы и здоровье у доисторических прессов и давно потерявших точность раздолбанных, полувековой давности, станков жители окрестных деревень наравне с законно прописанными в городе рабочими должны были неукоснительно исполнять существовавшую в те времена государственную повинность – активно участвовать в ежегодной всесоюзно-всенародной картофелеуборочной кампании.