Вторая структура Магомеда собиралась с утра в диванной и пока что пила чай и развлекалась разговорами. Здесь были его брат Ахмед, Салман (человек, отвечающий за безопасность семьи), Аслан, сегодня присутствовал старший сын Магомеда Рамзан, приехавший по делам в Питер из Сибири, и еще несколько доверенных лиц. В центре, как обычно, был Ахмед.
Вся молодежь обожала дядю Ахмеда. Ахмед был тот же Магомед, только теплый, добрый и любил, когда его подкалывали. Сегодня Салман попросил Ахмеда растолковать буддийскую терминологию.
– Ахмед, ты мудрый человек, ты можешь мне такое объяснить? Я думал вчера весь вечер, одна вещь мне покоя не дает. Поехал я с детьми погулять на Елагин остров и зашел в дацан. Увидел там большую картину. По кругу такие кадры: счастливая молодая мать с ребенком на руках, потом там дети играют на красивой зеленой лужайке, потом голая женщина с прекрасной огромной задницей, – Салман сделал широкое округлое движение руками, – а сзади пристроился мужчина, довольно такой упитанный, ну типа тебя, только не накачанный. Дальше: три друга сидят за столом, полным фруктов и кубков с напитками. Потом, сразу видно, два святых человека или ученых разговаривают под звездным небом. Потом такой старик благородного вида сидит, окруженный внуками или учениками, ну а сверху светит солнце, звезды, хвостатые кометы и горы почти как у нас. Еще животные, олени, охота между делом.
– Ну?
– И рядом написано пояснение: «Колесо сансары. Картина символизирует вечный круговорот перерождений и мучений живых существ». Я ничего не понял: какие такие мучения, ворочался даже перед сном, минут пятнадцать заснуть не мог. Как это понять, Ахмед?
– Может это олени мучаются, дядя Ахмед? – предположил Аслан.
Мужчины посмеялись.
– Я тебе, Салман, так скажу. Когда мне надо было отсидеться полгодика, Магомед отправил меня в Англию, типа на учебу. Первые две недели я жил в общежитии на этих курсах. Ниже меня жил негр. Этот негр, короче, всю мою горячую воду перехватывал. Я кидаю фунт, а нагреватель общий, и этот негр на весь мой фунт принимает душ.
– Дядя Ахмед, «негр» говорить неуважительно. Нужно говорить «афроамериканец», – сделал замечание Рамзан.
– Это он в Африке афроамериканец, а когда в Европе, тогда негр, – вставил Аслан.
– Это старших перебивать неуважительно. Как мы вас воспитывали? Короче, день он воду забрал, второй день забрал. Встречает меня, улыбается до ушей, хэллоу, типа, фрэнд. Что мне этот фунт? У меня этих фунтов полные карманы. Может, у него нет фунта помыться? Так зайди, объясни уважительно, как человек. Зачем улыбаешься? Радуешься, что Ахмеда сделал? Третий день, короче, кидаю фунт, слышу, он под душем, а у меня три капли. Специально, получается, ждал. Я вытерся, надел кроссовочки, штаны удобные тренировочные, спустился вниз, он как раз выходит. Смеется, ему дико весело, понял? Я ему: поговорить надо, он: ноу тайм, спешу, короче. Затащил я его в комнату, у него там стояла лампа такая, в руке удобная. Лампа разбилась, вся погнулась. Вот такое, понимаешь, колесо сансары. Смеешься, идешь к успеху, а через минуту лежишь с абажуром вместо кепки на голове. Думаешь, что ты в нирване, а на самом деле ты весь в сансаре по уши.
– Вот такие у дяди Ахмеда воспоминания об Англии, стране высокой культуры, – задумчиво сказал Аслан.
– Расскажи еще что-нибудь об Англии, Ахмед, – попросил Салман.
– Да очень красиво и чисто, только скучно. Если бы я с Этель не познакомился, я бы с ума сошел.
Все помолчали, на этот раз никто не стал шутить. Ахмед никогда не стеснялся говорить о важном с молодыми. Никогда не боялся выглядеть глупо или смешно. Совсем как Абу. Да он и научился этому от дяди Абу. Но чтобы не бояться выглядеть глупо или смешно перед младшими, нужно иметь такой авторитет, как у Абу или Ахмеда.
С утреннего совещания пришел Магомед с финансовым директором холдинга Яковом Трахтенгерцем. Трахтенгерц был одним из немногих посторонних, не родственников, который в диванной был своим. Все пошли на совещание в кабинет Магомеда.
Глава 2. Семейные ценности
Башня в облаках. XX век, 70-е годы
Если подъезжать по нижней дороге, то часть пути придется проехать по руслу реки в узком ущелье, потом попадаешь в низину, почти всегда заполненную легким туманом. И сквозь туман видишь на вершине башню. Выше только снежные вершины Главного хребта. Если ехать по верхней дороге (о ней знают только местные), то увидишь обширную замкнутую долину, в которую спускаются ледники. Бурная стремительная река с водопадами берет начало от этих ледников. Поэтому в низине всегда прохладно, даже в разгар лета, и легкий туман расходится только во второй половине дня даже в жару. Посреди долины повыше на склоне, где потеплее, стоит старая башня. Никто не знает точно, сколько лет этому укреплению. Считается, что она видела войско Тамерлана в XIV веке. Насчет Тамерлана точно не известно, но русские войска в 1840-х годах дважды предпринимали ее штурм. Первый раз неудачно, но через несколько лет им удалось взять ее. Орудиями они проломали стену и перебили защитников. Русский командующий генерал-лейтенант барон Дельвиг велел разрушить башню. Не из ненависти – в те времена русские генералы не испытывали ненависти к горцам, – а просто чтобы уничтожить хорошую фортификацию противника. Но тут наиб Шамиля Хаджи-Мурат ударил из Дагестана, и русский отряд ушел, а пролом в башне предки Магомеда отремонтировали – там и сейчас видна более свежая кладка. В 1995 году русский штурмовик выстрелил ракетами в башню просто из хулиганских побуждений, причинив ей более серьезный ущерб, чем русские ядра за 150 лет до этого. Этот пролом отремонтировал Абу с бригадой строителей из города между двумя войнами.
Дядя Абу и показал Магомеду башню первый раз. «Здесь наше сердце», – сказал он детям. Абу пригнал из города новый УАЗ-469 и поехал прокатить детей по окрестным горам. Именно такой открылась башня: стоящая на вершине над облаками.
В большой дом Абу в горном селе городские родственники привозили детей на лето. Все ребята хотели понравиться дяде Абу. Здесь же, в селе, были еще более старшие родственники, но контакт с ними был уже затруднен из-за пропасти лет. В семье почти не разделяли детей. Отец, его братья для детей были просто «старшие». Но дядя Абу был для всех особенным.
В семьях считается неприличным баловать родных детей. Наоборот, к своим детям родители относятся строже. Скажем, мать всегда положит младенца в коляску, если держала его на руках, а навстречу идет старший родственник. Но нести на руках ребенка сестры или жены брата – в этом нет ничего неприличного. Поэтому, когда сын приезжает проведать родителей, младшая сестра всегда выскочит за дверь, чтобы принять из машины грудного ребенка и не ставить жену брата в неловкое положение.
В те времена дядя Абу работал участковым милиционером. Утром Абу отправлялся пешком по делам с неизменной красной папочкой. Что было в этой папочке, так и осталось загадкой для Магомеда. Потому что Абу тщательно увиливал от милицейской писанины, сводя ее к абсолютному минимуму. Он любил обходить село пешком, не спеша, здоровался с людьми, с местными и приезжими, узнавал, как дела, что к чему, как здоровье стариков, у кого какие планы. Его приветливые простоватые вопросы плохо знающим его людям казались просто любопытством деревенщины. Но Магомед знал, что жизнь села для дяди – это клубок отношений, родства, намерений, надежд, симпатий, обид. В горах люди живут подробно – это не город, где люди сталкиваются и расходятся в бесконечность. Город учит равнодушию. А здесь помнят всё. Образ жизни здоровый, и склероза ни у кого нет. Так что если обидел кого, проявил неуважение – тебе могут напомнить и лет через сорок.
Абу видел проблемы и кризисы еще до того, как они могли случиться. Оно ведь как в горах? Например, два пацана с разной фамилией в третьем классе не любят друг друга. В школе там заденут плечом, кнопки положат на стул товарищу. В выходные молодежь, человек пятьдесят, идет погонять в футбол и потусить на берегу реки. И вот один из этих пацанов сбивает другого, нечестно, подловато, так что тот разбивает лицо. Один из старших братьев пострадавшего дает пощечину обидчику. Нормальную такую, силовую пощечину, так что чуть голова не отлетает. Ну а тут как назло рядом у обоих еще братья, только пришедшие из армии, а у одного как раз из зоны старший братишка подошел со своими манерами. В результате поножовщина, раненые и труп, что ужасно, потому что трещина по селу, на долгие годы семьи разделены кровью, а жить рядом.
На участке Абу такое невозможно. Он уже в курсе, кто кого не любит. Поговорит со взрослыми, перекинется парой слов с учителем. Узнает, какие планы у парней после армии. Как устроились, как работа. Думают ли о женитьбе или дурака валяют. К братану, который с зоны откинулся, зайдет, намекнет, не пора ли в город выдвигаться такому отважному и талантливому джентльмену, чем водку пить и бездельничать по селу. Если джентльмен намек не понял, Абу может его и в обезьянник в райцентр свозить суток на пятнадцать, там лучше думается. Абу очень любил слово «джентльмен», оно привязалось к нему после фильма «Джентльмены удачи». А потом благодаря мальчишкам, в воспитании которых он принял участие, это слово стало почти семейной особенностью.
В детстве Магомед почти не разговаривал. Однако Абу выделял его из всей остальной оравы подростков, толпившихся летом у него в доме. Непонятно почему, ведь среди них было много более ярких личностей. «О чем ты с ним разговариваешь? – как-то спросила его жена. – Он же все время молчит». – «Он слушает», – ответил Абу.
Дядя Абу был человеком, который без всего этого детского сада не представлял свою жизнь. Он вообще был центром всей семейной жизни. Все съезжались к нему. Все важные семейные решения обсуждались на собраниях в этом доме. Трудно сказать, сколько было народу в один момент в доме Абу в разгар летних каникул. Это не считая его собственных восьми девчонок. Абу очень хотел сына. К рождению шестой девчонки он немного приуныл. Он очень просил Всемогущего позволить ему иметь сына, но когда родилась восьмая девочка, он понял, что у Всеведущего почему-то другие планы. Абу в вере крепок, и раз так – значит, так.
Ворота в просторный двор Абу были всегда открыты. Этот двор был сельским клубом. Заходили родственники и соседи поговорить на скамейках под деревом. Летом целый день орава подростков там же, во дворе, играла в шахматы. Играли блиц на пять или пятнадцать минут. Многие играли очень хорошо. Лучше всех играл Салман, это началось с раннего детства, даже Магомед, когда уже готовился поступать в Физтех, редко выигрывал у него.
– Ой, спаси меня Аллах! – притворно закатывал глаза Салман, когда соперник нападал на его фигуру. По шахматным часам лупили так, что за лето успевали расколотить двое-трое, Абу привозил их из магазина «Динамо» в городе.
Вечером старики садились поиграть в карты за стол в беседке из дикого винограда. Самым удачливым игроком был дед Хасан. В пятидесятые годы он провел несколько лет в тюрьме, за то что хранил Коран и объяснял его всем желающим. Выпустили его, потому что поняли, что упорного горца все равно не отучишь совершать намаз. Не помогали ни беседы в спецчасти, ни штрафной изолятор. Дикарь, одно слово. Его пример разлагающе действовал на других заключенных, поэтому его сплавили в колонию-поселение, потом освободили. Лет за десять до этого расстреляли бы, да и дело с концом. Но уже времена были более гуманные. В карты он научился играть в тюрьме. Там же он выучил массу русских пословиц, которые творчески сокращал.
– Риск – благородие, – говорил он, делая ход.
– Без труда не выловишь, – забирая взятку.
Позже, в 80-е годы, видеомагнитофон и большой телевизор выносили во двор под большое дерево. Смотрели исключительно голливудские боевики. Всякие ужастики и фантастика не пользовались успехом. Неподвижные старики в папахах, в одинаковых позах, с прямой спиной, опираясь двумя руками на посох перед собой, сидели на скамейке. С непроницаемыми лицами они смотрели, как Чак Норрис побеждает зло ударами ногой с разворота в голову. Молодежь сидела и лежала на чем попало и просто на земле и одобрительно гудела, оглядываясь друг на друга в особенно классные моменты. После окончания просмотра немедленно шли за дом пинать стенку, кто выше. Можно сказать, что Чак Норрис был кумиром горцев в те далекие времена. Даже молодой Шварценеггер не затмил его славу. Даже Стивен Сигал, вкусно хрустящий костями злодеев. А теперь уж никогда никто не затмит, потому что сейчас один гламур, который нам, горцам, отвратителен.
Голливудская мелодрама совершенно не прижилась. Мелодрамы смотрели индийские. Нам, горцам, нужны настоящие страсти: так чтоб начиналось с жуткой несправедливости, так чтоб у героя убили папу, маму, чтоб это сделал могущественный богатый человек, притворявшийся другом отца. А брата героя, маленького, еще чтоб ничего не понимал, этот враг забрал. И чтоб герой ничего не знал, не понимал. И героя обвинить в убийстве родителей и в тюрьму или сумасшедший дом лет на пятнадцать. Он выйдет, весь крутой, и, понятно, начнет расследование, откроет страшную правду и полюбит дочь могущественного врага. И она полюбит его. И уже младший брат весь в золоте, он уже стал как родной сын для могущественного врага. И младший брат приходит убить героя, не знает, что они братья. Нужно, чтобы финал во дворце, везде ковры, золото. «Стой, – кричит дочь, – это твой брат!» Дрожит рука с револьвером у младшего брата, не знает, как поступить. «Убей, если ты мне сын», – кричит могущественный враг. «Нет!» Могущественный враг стреляет сам, но младший брат заслоняет собой старшего. Умирает: «Я счастлив, брат, что нашел тебя». Герой вместе с могущественным врагом рыдают над телом. От горя враг стреляет себе в голову и сердце, долго умирает на руках дочери, которую успокаивает герой. Конец. И мы все во дворе дяди Абу не смотрим друг на друга, чтобы не увидеть слезы в глазах брата. Ползут титры: Радж Капур – Раджив Капур – Шакти Капур – Шаши Капур – Карина Капур – Ранбир Капур, и приходится смотреть их до конца, пока не щелкнет магнитофон, отдавая кассету. Вот какое было искусство – это вам не Анджелина Джоли с Томом Крузом бла-бла-бла. Хотя как раз Том Круз ничего: похож на нашего человека внешне, подтянутый, и взгляд дерзкий такой.
Именно к Абу прибежал Ахмед с криком: «Долбаный Борз порвал Магомеда!» Борз был лохматый, страшного вида волкодав. В те времена Борз доходил Магомеду до плеча.
Ахмед в детстве боялся собак, его сильно покусали, и он от страха ненавидел Борза. «Не ругайся», – сказал Абу и выскочил во двор. Магомед сидел бледный, зажимая руку, крови действительно было много. Абу подхватил Магомеда и повез в больницу райцентра, где ему зашили руку и сделали уколы.
Когда вернулись, Абу достал патроны, снял со стены ружье и сказал:
– Пойдем, застрелишь пса.
– Я не буду этого делать.
– Ты должен. Или это сделать мне?
– Мы не будем убивать Борза. Он не виноват.
Произошло вот что: кошка соседки, старой русской учительницы, которая жила в селе с незапамятных времен еще до Выселения, не смогла запрыгнуть на забор, когда за ней погнался Борз. Похоже, кошка была не намного моложе хозяйки. Тут бы ей и конец, но Магомед бросился на Борза. От неожиданности пес цапнул Магомеда.
Оставалось понять, не трусит ли парень.
– А почему он может покусать тебя и не пострадать?
– Он защищал наш дом.
Абу отлично разбирался в людях и во взгляде мальчишки не видел страха. Он всегда был рад, если напряженность удавалось снять, а еще лучше – если можно посмеяться в конце.
– Твоя жизнь не будет простой, – сказал старший.
Таким образом инцидент был исчерпан. Оставалось только дать в лоб Ахмеду, чтобы больше без спроса не бегал докладывать дяде Абу. Но это можно было сделать потом, когда снимут швы.
«Ты ошибался, умный дядя Абу, моя жизнь проста и всегда была простой», – думал Магомед, вспоминая Абу. С возрастом все становилось только понятнее – значит, проще, значит, лучше.
Кстати, старая учительница ничего не узнала об этой истории. Мальчишки дяди Абу доставляли ей одни неприятности. Жители высокогорья не сажают фруктовые деревья долин, потому что они вымерзают раз в несколько лет в суровые зимы. Выживают только некоторые сорта яблонь и вишни. Учительница была сослана сюда из Краснодарского края и упорно высаживала всякие черешни-абрикосы со своей родины, которые успевали дать один-два хилых урожая, после чего неизбежно наступала волна холодных зим.