Опять же традиционно неплохо помогали наши консалтинговые компании и армия менеджеров-вахтовиков.
Со временем английский язык основательно потеснил русский как в административной, так и в деловой жизни. А что поделать? Хочешь делать цивилизованный бизнес - таки учи уже английские времена и грамматику!
Очень поспособствовали оздоровлению экономики запрет на обращение наличных денег и отмена чисто депозитных карт. Прозрачность потребления влечёт многое, ребята! Живи на заработанное! Ну и немножко в кредит. Для стимуляции организма.
Удачно провели децентрализацию бывшей столицы, разбросав властные органы по разным городам. Что, правда говорят, особого значения не имело - современные технологии позволяли управлять экономикой и всем прочим хоть из-за океана.
Новые власти признали главенство международного законодательства и общечеловеческих ценностей над местными, все еще несовершенными, законами, в обилии нашлепанными их корыстолюбивыми предшественниками.
Хоть и не сразу, но пришло-таки осознание того, что планета - это наш общий дом. Что Бог создал людей равными, и полезные ископаемые, водные ресурсы и все такое прочее не может принадлежать какой-то одной, даже самой распрекрасной, стране! Нельзя сидеть на мешке с сокровищами, в то время как на другом конце планеты голодают и умирают от голода и жажды миллионы людей! Нельзя думать только о собственном благе, когда горит дом соседа!
Весь мир - это гигантская фабрика. Где-то делают прекрасные автомобили, где-то шьют недорогую одежду, а кто-то располагает чистой водой или шикарными женщинами.
Впрочем, как раз с генами (или чем-то там таким мудреным) местным... как-то не повезло.
***
За две бутылки виски Шварц раздобыл адрес той русской. Далековато. Один из уцелевших спальных районов. Впрочем, после второй эпидемии местных поубавилось настолько, что выжившие даже могли выбирать. И планировку и этаж. Говорили, что сначала планировалось создать что-то вроде маневренного фонда, системы учета и распределения жилья, но просчитав детали, махнули рукой. Саморегуляция при неуклонном снижении популяции обходилась дешевле. И давала аборигенам некую степень свободы. Регистрация по месту жительства была обязательной и носила уведомительный характер. Сменил конуру -- приди и заяви! Если не хочешь нарваться на штраф при проверке. Плановой или внеплановой.
***
Шварц отдавал себе отчет об опасностях, подстерегающих вахтовиков в подобных гетто. Заходя в подъезд, он был готов жахнуть тазером или ткнуть ножом. Обе руки уже лежали на соответствующих рукоятках. Но на него просто накинули сеть и ударили по голове.
***
-- Зачем ты меня искал? -- спросила она.
-- Вы же меня наверняка допросили, -- Шварц мотнул головой на заблёванный им, от примененной обитателями подвала химии, пол. Помнил он только вспышки перед глазами. -- И я по любому все рассказал. Разве не так?
-- Допустим, -- сказал рыжий, нагло скалясь.-- Лубофь с первого раза и все такое.
"Вот,ни фига себе! -- подумал Шварц. - Тут уже и диагноз готов... А я-то грешным делом думал -- обычное любопытство. А теперь не поспоришь - наука!"
-- Кстати, мы, помимо всего прочего, сделали тест, - послышалось откуда-то сзади. -Ты вообще в курсе, что тоже русский?
***
-- Не сердись на него, Шварц. Зря ты ему сказал, что национальность - это вопрос самоопределения. Он понял это как намек.
-- Намёк на что?
-- На его личное несоответствие... декларируемым нами принципам.
-- Ничего я не имел в виду! Просто сказал то, в чем уверен. Национальное самосознание - это вещь в себе.
-- Он и говорил не о форме черепа, а о ценностях, определяющих национальную идентичность. Просто неясно выразился.
-- Его проблема. Я-то причем? Если мне, возможно, осталось недолго, то я вовсе не обязан прогибаться под мнение какого-то бородатого отморозка.
-- Он не всегда был таким. Вот послушай, что он написал после той катастрофы:
Я к тебе прилечу
В это небо без звёзд.
Я теперь не шучу -
Это наша судьба.
Я не знаю, как жить,
Если здесь нет тебя.
Я не рву эту нить:
Я голодный как пёс.
Я с собой принесу
В это небо без звёзд
Золотую парчу.
Ты укроешь свой стан.
Заметает пурга
И пустеет стакан.
Спит зимой Уреньга
В одеяле из роз.
Этот розовый блеск,
Этот солнечный свет
Грозной молнии треск
Не нарушит... покой...
Лес, холодный как сталь,
Я прикрою рукой -
Сохранится вуаль,
Долетит "Суперджет".
-- Я не настолько хорошо знаю русский. Непонятны некоторые слова. Но общий смысл ясен.
-- Не страшно. Я сама не сразу всё прочувствовала. Но теперь ты понимаешь его личные мотивы? А ведь он тоже бывший... вахтовик. Просто он для себя что-то понял... про эту жизнь. И теперь он здесь.
-- Я тоже здесь. И понимаю, что просто так мне отсюда не уйти.
-- Почему не уйти? Еще одна инъекция и ты все это позабудешь. Очнёшься где-нибудь в канаве, в сильном подпитии.
-- Не торопись. Будем разговаривать до конца. Я хочу вас понять. Сколько у меня осталось времени?
-- Ну, с учетом того, что сейчас еще суббота, больше суток. Тебя же никто не хватится в выходные?
-- Не знаю. Наверное, нет. Я никому здесь особо не нужен.
***
-- Понимаешь, молодой человек, генами определяется многое - устойчивость к болезням, продолжительность жизни, характер....
-- Ну, положим, не все решает состав наших ДНК, -- возразил Шварц, припоминая лекции. - Человека формирует среда, в которой он варится - культура, социальное окружение, образование. Это все очень субъективно.
-- Среду они начали уничтожать в первую очередь, -- заметил старик. - И преуспели за последние триста лет.
-- Почему вы избегаете прививок? -- спросил Шварц, переводя тему. Еще про Великую Тартарию он не слышал! -- Они же реально помогают.
-- Они бьют по конкретным фрагментам нашего генома. А это потеря генофонда! Ты же видел последствия?
-- Какие ещё последствия?
-- Как тебе объяснить? Ты про аллели, локусы что-нибудь слышал?
-- Вроде бы читал про какое-то смещение локуса. Не помню.
-- Ну, я так и думал. Тогда бесполезно... Но я попробую. В двух словах про последствия. Мы имеем полную потерю пассионарности. Покорность. Налицо утрата энергии, куража, интереса к жизни, - сказал старик, закуривая третью подряд вонючую сигарету. - Все за себя. Ни до чего и ни до кого нет дела. Животное существование: дом-работа-дом, пожрать-поспать. Ах да, еще посмотреть телешоу.
-- И, если удастся, присунуть супружнице, -- подмигнул рыжий. --А удается все реже. Впрочем, это уже неважно. Так выживают плебеи. И не лучше ли сгореть за час, чем коптить небо, даже не понимая, не осознавая, что с тобой?!
Шварц пожал плечами:
-- Есть и третий путь...
-- Сейчас уже нет! Для нас-- нет. Теперь исключительно "или-или". Задача наших акций -- напомнить, кто мы. Кем мы были. Кем мы можем стать.
-- Нами? - усмехнулся Шварц.
-- Нет, не вами! Возможен другой Союз. Технически возможен. Вот, почитай! - рыжий достал из-под матраса тонкую книжку в сиреневой обложке. -- Правда, некоторые считают, что время для установления меритократии уже упущено.
-- Но ваши методы... жертвы в конце концов...
-- Мы стараемся их избегать. Хотя на нас последнее время валят всё - и коммунальные аварии, те же взрывы газа, и психов, не имеющих к нам отношения. Всё. А раньше было наоборот - старались замалчивать даже то немногое, что нам удавалось сделать. Как будто нас не существовало.
-- И вас эта перемена не настораживает?
-- Ты тоже так подумал? - старик со шрамом даже привстал. Остальные обеспокоенно посмотрели на него.
-- Что так? - переспросил Шварц.
-- Ну, то, что готовится какая-то серьезная акция против нас?
-- Так это логично, -- удивился Шварц, изумляясь наивности этих воинственных аборигенов. -- Более того, прямо перед ней вас... или спровоцируют сделать что-то такое, что окажется ужасным по последствиям. Для общественного мнения. То есть состоится какая-то грандиозная подстава. Или...
-- Или?
-- Или вам самим даже делать ничего не придётся. Вкурил?
-- Но это же..., -- рыжий замялся.
-- Что "это же"? Вы же боретесь с "бесчеловечным оккупационным режимом", так? - Шварц обвёл взглядом всех троих, но продолжил, обращаясь только к рыжему. -- Так с чего он, этот режим, станет работать в белых перчатках? Ты влез во все это сам и поэтому не рассчитывай, что твою честь кто-то пощадит. Я более чем уверен, что вас всех сделают кровавыми упырями. Сошедшими с ума террористами. В своих низменных целях не щадящими даже... А тут уже выбирайте сами. Кого всех жальче так называемым "народным массам"?
***
Кладбище городка было огромным. Шварц впервые попал в такое место. Раньше он конечно же видел аккуратные воинские захоронения, цивилизованные стены с урнами... Наконец, ритуальное развеивание праха над полями или морем. Но это было там, далеко-далеко...
Здесь же его обступили тысячи глаз варваров с выбитых на мраморе фотографий... Деревца, посаженные когда-то у могил, разрослись и превратили неухоженный погост в настоящий лес.
От обилия крестов, звезд и полумесяцев, множества дат и русских букв Шварцу стало жутко.
-- Как-то неправильно здесь, -- сказал он, озираясь. Ему казалось, что за ним следят со всех сторон. -- Не пойму почему. Неаккуратно, что ли?
-- Это еще что! - горько усмехнулась Катя. - Раньше все было еще круче: каждая могила была огорожена. Кто во что горазд. Вплотную. Не пройти, если не знаешь как! Но потом охотники за металлом добрались и сюда. Видишь, многие памятники без табличек? Их тоже посрывали. Когда закончились оградки, столики и скамейки. Теперь остались только камни.
-- Но это старые даты смерти! Девяностые, нулевые, десятые, - сказал Шварц. -- А ты говорила, что эпидемия началась...
-- Погоди, -- перебила его Катя. - Мы еще не дошли.
После гужевой дороги, обозначающей видимо межквартальный проезд, сосны и березы сменились рябинами и декоративными ивами. Каменные плиты уже не стояли вертикально, а полностью или частично накрывали могилы. Живые когда-то люди смотрели в грязное безучастное небо.
"Видимо обычай сменился, - подумал Шварц, -- или так стало проще: не надо регулярно ухаживать, да и вандалы уже не смогут опрокинуть беззащитный памятник. Только разбить".
Он вспомнил то, что увидел несколько минут назад. Расколотый надвое гранитный обелиск с отсутствующей табличкой, изображением подводной лодки и надписью: "Генеральному конструктору изделия N3642" Александру Максимовичу Полетаеву. Там, где память -- смерти нет".
"Какое изделие? - горько думал Шварц. - Консервный нож? Пятое колесо в местной телеге? Какая разница! Кто это помнит? Все разрушено. Нет... Уж лучше прахом над морем".
***
Неожиданно стало светло: они вышли на большую поляну, даже просеку (высоко над головой еле слышно гудели серо-голубые провода, метрах в трехстах высилась опора ЛЭП). Здесь же, прямо на земле стоял огромный бетонный шар, обезображенный многочисленными нечитаемыми граффити.
Шварц вдруг вспомнил: на фоне таких шаров любили фотографироваться улыбающиеся вахтовики. Он видел подобные селфи много раз. Давно. Сразу после второй эпидемии. Он еще не понимал тогда, в чем прикол.
От шара за горизонт уходил десяток параллельных, грубо заваленных заросшей глиной, траншей, обозначенных кое-где жёлтыми с чёрным табличками.
-- Газопровод? -- с надеждой спросил Шварц, уже догадываясь о страшном предназначении этих гигантских борозд.
-- Нет, -- сказала Катя. -- Здесь лежит мой народ.
***
-- Здесь лежит мой народ, -- повторила она. - Работяги и студенты. Инженеры и технологи. Врачи и учителя. Менеджеры, водители, чиновники, продавцы. Трудяги, бездельники, умные, глупые. Мужчины, женщины, старики, дети. Ивановы, Кузнецовы, Савельевы, Захаровы... Все они здесь. Это братские могилы. Тогда еще хоть как-то, но хоронили.
И те, кто все это время жил с нами, и чей генотип отличался от нашего, помогали... Тогда они еще помогали. Хотя бы похоронить. Но потом им окончательно все объяснили. И нас даже перестали лечить. Зачем продлевать агонию и тратить ресурсы на обреченных с неправильным локусом? Нас просто стали добивать и сжигать.
-- Почему ты так говоришь? Ты же жива?
-- Это временно. Нас разом стало очень мало, Шварц. И с каждым годом становится всё меньше. С той эпидемии прошло уже несколько лет, но наши женщины все равно боятся рожать. А жизнь продолжается в детях. А наших мужчин... Ну ты сам всё знаешь. Это геноцид. И после этого нас называют террористами!?
***
-- Что-то ты хмурый сегодня, Шварц, -- констатировал попавшийся в коридоре Фокс. - Не заболел случаем? Тут это запросто. Не опаздывай, оперативка уже через пять минут.
-- Я привит, -- хрипло пробормотал Шварц, входя в кабинет, и подумал вдруг: "Что я делаю? Пока не поздно можно ещё заблокировать кнопку самоподрыва тем же скотчем, аккуратно снять этот смертоносный жилет, закрыть его прямо здесь, в кабинете, в своем сейфе (ребятам можно будет сообщить позднее, где лежат ключи и все такое), а самому выйти через западное крыло. Забрать Екатерину и убежать от всех! Туда, куда глаза глядят. За Урал, в Укрэйну, да хоть к китайцам! Люди везде как-то живут. Работают. Влюбляются. Некоторые даже заводят детей. Умирать - не обязательно! Как там было написано?
Всё пепел, призрак, тень и дым.
Исчезнет всё как вихрь пыльный.
И перед смертью мы стоим
И безоружны и бессильны..."
Шварцу вдруг стало неожиданно легко. Он словно бы отпустил весь этот запутанный грязный мир с его кровью, интригами и суетой. Да пошло оно всё! Вся эта политика не стоит цветущей герани на подоконнике! Он подошел к окну. С тополя, стоящего напротив, в кусты голой сирени с воем свалились дерущиеся коты. Осень. Поздняя осень.
***
Рыжий, глядя на экран замотанного изолентой лэптопа, неудовлетворенно покачал головой и повернулся назад:
-- Он по-прежнему на уровне третьего этажа. Что-то замешкался твой кавалер. Не будем рисковать! Давай, Катя, жми!