– А Горбачева вы видели? – преданно как щенок глядя в глаза, спросил Пончик, вспомнив горячо обсуждаемого деревенскими мужиками генсека и его «сухой закон».
– Горбачева? – отец задумался, пустив морщины, похожие на высохший такыр, по обширному лбу. – Горбачева пока что нет, но думаю, что увижу. Ладно, пойду на работу, а вас с праздником, щеглята, – с сожалением посмотрел на опустевшую бутылку и встал с табуретки. – Без партии вам не бывать орлами. Учитесь хорошо, дикобразы, и скоро станете космонавтами. Или комбайнерами – передовиками.
– Нет, мы лучше космонавтами, – вежливо отозвался я.
Андрюха согласно закивал.
– Зря, – не согласился отец. – Коммунистическая партия в моем лице вполне бы сделала из вас победителей социалистического соревнования с вручением переходящих красных вымпелов и радиоприемников «Ленинград-002». Ну, пока подумайте, время у вас есть, – ворча гордо, как насытившийся французской булкой, крошимой благообразной старушкой, голубь, закрывая за собой дверь на веранду, напутствовал он.
– Какой у тебя батя! – с восхищением и завистью сказал мне Андрюха. – Мне бы такого! И Гайдар книжку подарил, и Гагарина видел, и чуть в космос не полетел!
– Угу, – согласился я, точно помня из предисловия к «подаренной» книге, что автор погиб в первые дни Великой отечественной войны. – Самое место ему в космосе…
Ух ты, Масленица
Рассказ выставлялся в первом туре Седьмого чемпионата прозаиков ЛитКульта. Занял шестое место в группе.
Поздним февральским утром отец вдруг подхватился с кровати и, как чертик из коробочки, выскочил из спальни.
– Рота, подъем! – так истошно, что на улице испуганно взвилась с березы стая грачей, сидевших там с благочинностью квакеров, заорал он, остановившись напротив двери в мою комнату. – Что спите, как сурки запечные? Подъем, рахиты!
– Вить, ты совсем ошалел? – откликнулась из кухни мать. – Все уже встали давно, один ты дрыхнешь.
– Как встали? Когда встали? – недоумевая, закрутил лысой головой как лошадь, отгоняющая надоедливых мух.
– Давно встали, – вышла мать из кухни. – Завтракать будешь?
– Давай, – протопал на кухню и гулко помочился в пустое оцинкованное ведро из-под угля.
Вернувшись в прихожую, тяжело плюхнулся на табурет, и устало облокотился на стол.
– Яичницы поджарь, – распорядился чуткий глава семьи. – Нет худа без утра. СтаршОй, ты чем там промышляешь? – проорал.
– Паяю, – вышел я из комнаты Пашки – младшего брата.
– Ху… ю, – передразнил отец. – Подай мне горчицу, сметану и хрен из холодильника.
– А тебе трудно руку протянуть и взять?
– Разговорчики в строю! Отец отдал приказ! – старательно почесал грудь, покрытую густыми волосами.
Под этот скребущий по нервам звук я достал из холодильника три стеклянные баночки.
– Что ты как чешпень какой? – плюхнула на стол подставку и водрузила на нее сковородку мать. – Или у тебя зудень завелся?
– Сама ты зудень! – жадно хватая поданные мной банки и щедро выплескивая содержимое на скворчащую яичницу, ответил отец. – Блинов напекла?
– Каких блинов?
– Ну, ты и чучундра! Масленица же сегодня! Пеки блины!
– Вить, до чего же ты зудливый! Из чего я тебе блины испеку?
– Скреби по сусекам! – папаша стал жадно пожирать яичницу. – Двух вон каких колобков напекла, – кивнул на нас, – а блины не можешь?
– Почему это я колобок? – обиженно спросил я.
– Это сейчас ты как падла худой, – просветила мать, – а когда родился, то был такой толстенький, ножки разложишь, ручки разложишь, и лежишь, щуришься, ну чисто Ленин.
Мы с Пашкой переглянулись, переваривая информацию.
Быстро, как лесной пожар, поглотив завтрак, отец закурил «Приму», откинулся спиной на подоконник, и начал немелодично напевать:
– Помидоры, помидоры, пусть живет у нас романтика в сердцах.
– Каскадеры, – поправил Пашка, вопреки своему обыкновению не перепутав малознакомое слово.
– Умнее батьки, да? – угрожающе уставился на него папаша, пытаясь проглотить взглядом.
– Нет! – поспешно открестился брат. – Ничего я не умнее!
– Мне с вами давно пора звание «Отца-героя» давать!
– Что ты к детям пристал? – вновь выглянула из кухни мать. – Вроде трезвый еще…
– Не мешай мне воспитывать отпрысков! – опять начал гулко скусти грудь, став при этом похожим на детеныша бабуина.
– Да что ты как часоточный?
– Рука чешется.
– Какая? – показалась из кухни заинтересованная мать. – Если правая, то это к прибыли, а если левая, то к убытку.
– Правая.
– Это хорошо!
– Ты от блинов-то не отвлекайся! Вы, хорьки собирайтесь, поедем сейчас в райцентр.
– Вить, не тяни с собой детей!
– Цыц! Пора делать из них помощников отцу. Собирайтесь!
– Ух ты, Масленица, – вспомнил мультфильм брат.
Ехать никуда не хотелось, но если отец что-то вбил себе в голову, то его и трактором ДТ-75 не перетянешь.
– Вить, смотри не нажрись, а то ГАИшники поймают!
– Кто меня поймает? – по-Тарзаньи воздел папаша руки вверх и начал колотить себя по растянутой майке с выцветшим штампом какого-то санатория. – Все, три минуты на сборы!
Он грузно протопал в спальню и вскоре вернулся в коричневом шевиотовом пиджаке, светло-серых чесучовых брюках и желтоватой гипюровой рубахе. На шее болтался ядовитый зеленый галстук с непонятными узорами.
– Красивше нас никого нет! – самодовольно заявил отец, оглядывая себя в большое зеркало, висевшее на двери раздевалки. – Прям принц!
– Ты куда это так вырядился? – ревниво спросила мать.
– К батюшке.
– Опять нажретесь, ироды! – всплеснула руками.
– То с Божьей помощью! Понимать надо, как говорится, политические моменты. Всё, спиногрызы, в машину!
Вышли из дома, осторожно прошли по дорожке, на которой лед был засыпан шлаком, покинули двор и подошли к гаражу.
– Постойте тут, а то еще сопрете что-нибудь, – распорядился папаша, отпирая дверь в гараж. – Я сейчас выеду.
Он с тяжеловесной грацией вождя стада бегемотов проскользнул в приоткрытую дверь. Вскоре в гараже послышалось бульканье, а затем щелчок открывшейся дверцы машины.
– СтаршОй, иди сюда, ворота открой!
Я зашел в гараж и начал вынимать штыри из запоров. Папенька завел машину. Я распахнул ворота, он выкатился на свежий снег. Я запер ворота, выйдя, закрыл за собой дверь гаража. В воздухе пахло близкой весной и свежим конским навозом. Навоз ощущался ближе, чем весна. Брат уже успел усесться в машину. Я тоже отправился туда.
– Ключи гони, – протянул руку отец. – А то еще потеряешь.
Я молча отдал ключи. Машина тронулась с места. От отца ощутимо тянуло спиртным. Всю дорогу он что-то мурлыкал себе под нос. На подъезде к райцентру, ожидая на переезде пока продет поезд, посмотрел на нас.
– Значится так, как говорится, в дверях правды нет, поэтому к отцу Василию мы не поедем.
– Почему? – с трудом поспевая за зигзагами его мысли, спросил я.
– А потому, что как говорится, нельзя с тобой идти в разведку.
– Какую разведку? – занервничал боязливый брат, пугливо осматриваясь по сторонам.
– Ни в какую разведку с вами нельзя, карандухи. Не знаете всем известных вещей, что отец Василий уже неделю сидит на «сутках».
– И что будем делать? – уточнил я. В скорое возвращение домой верилось с трудом.
– А делать будем вот что! Сейчас поедем на площадь. Там стоит столб. Тебе надо на него залезть.
– Зачем?
– Как зачем? Там призы: сапоги и поросенок.
– А поросенок нам зачем? Нам что, своих свиней мало?
– Поросенок всегда в хозяйстве сгодится. Будет вам братиком, – папаша гулко захохотал, и машина тронулась, проскочив под поднимающийся шлагбаум.
Доехали до площади Ленина. Припарковались, вышли из машины, вошли в толпу. Точнее, папаша пер, расталкивая людей, как бешеный буйвол сквозь тростник в гон, а мы держались в кильватере. Прорвавшись к центру, остановились, глядя на столб, вокруг которого были скупо посыпаны опилки.
– Я туда не полезу, – уставившись на упиравшийся в низкие облака столб, заявил я. – Сам лезь!
– Куда я полезу с геморроем? – возразил отец.
– Откуда у тебя геморрой? – удивился я.
– Оттуда, – неопределенным жестом указал куда-то мне за спину. – Из Америки, вестимо.
– При чем тут Америка? – невольно оглянулся я.
– При том. Лезь давай, – цепко ухватил за шею и вытолкнул к столбу. – На тебя смотрит страна.
От сильного толчка я едва не врезался, как камикадзе в американский корабль, головой в столб. Чтобы удержаться на ногах, пришлось столб обнять.
– Давай! – подбадривающе кричали в толпе.
Я стоял, держась за скользкое дерево. Мало того, что столб был сырым, так еще чья-то жадная душа смазала его чем-то скользким.
– Вперед! – надрывался за спиной папаша. – Будь мужиком!
Я начал медленно карабкаться вверх. Медленно, но верно, как вода, точащая камень дополз до середины. Взглянул вниз и внезапно закружившейся головой осознал, что выше не полезу. Толпа притихла, наблюдая за мной.
– Слазь мальчик, – крикнула какая-то сердобольная женщина. – Хватит! Убьешься!
Я, как утопающий в гадюку, вцепился в столб. Сил спускаться не было.
– Еще чуть-чуть и станешь старшим ребенком в семье, – громко сказал отец Пашке.
Я продолжал висеть, прислушиваясь к судороге, которая потихоньку начала сводить все тело.
– А баптистов уже поймали? – продолжал отец.
– Каких баптистов? Не до баптистов, – зашикали на него.
– По селектору передавали, что будут провокации баптистов из Америки.
– Ну тебя! Мальчик, слезай! – заволновалась толпа. – Будя!
– Свалится, – скучающе предсказал отец. – И всмятку. Кисельку выпьем.
– Лестницу ищите! – волновалась толпа. – Пожарным позвонить.
Я закрыл глаза. Постепенно гул толпы растворился где-то вдали. Очнулся только тогда, когда забравшийся на длинную лестницу, приставленную к столбу, мужчина продел мне подмышки веревку.
– Аккуратнее, потихоньку, отпускай, – уговаривал меня он. – Все хорошо будет.
С трудом я вновь вернулся на грешную землю.
– На, попей, – кто-то сунул в руку бутылку.
Я глотнул, не чувствуя вкуса.
– Отвезу ребенка в больницу! – послышался знакомый голос, в нос шибануло убойное сочетание запаха кислого навоза и сигаретного перегара, и отцовская рука выдернула меня у встревоженных людей. – Мало ли.
Он на буксире, как баржа утлый планшкоут, проволок меня сквозь толпу. Кругом встревоженными пчелами шумели люди. Дотащил до машины. Брат уже сидел внутри.
– Залазь.
Я втиснулся на сиденье.
– Шашки в мешки и ходу! – усаживаясь за руль, сказал папаша и самодовольно посмотрел на меня. – Все отлично вышло.
Отец до того был похож на самца мадрила, что я моргнул, чтобы развеять наваждение. Он вырулил со стоянки и поехал в сторону дома.
– Пока ты отвлекал эту толпу пролетариев, которым нечего терять кроме своих цепей, твой ловкий батя сапоги и поросенка умыкнул!
– Правда?
– Да, – мрачно подтвердил брат. – Батя украл мешок с поросенком и сапоги.
– Здорово, – неискренне восхитился я.
– Учитесь, дикобразы, пока батя жив! А то будете как вакуоли жидкие. Какой у вас батя ловкий! – его просто распирало от гордости. Того и гляди, лопнет.
– Это да, – покорно соглашались мы, но он нас даже не слушал.
– Шикарно, дети мои, просто шикарно! Какие сапоги! Какие матерые сапожищи!
Когда приехали домой, нас встретила сидящая на заборе и надсаживающаяся в крике стая грачей. Папаня гоголем расхаживал по дому в краденых сапогах, помахивая мешком с поросенком.
– Это вам не чуни какие-нибудь! Они прекрасны! Уму непостижимо, как они прекрасны! – самозабвенно, как мотылек бражника, порхая по комнате и притопывая сапогами, хвалился он. – И их два! Обратите внимание!
– Откуда это? – всплеснула руками мать.
– Все оттуда же, – ликовал он, – на столб залез и выиграл!
– Не так ли, дети? – подмигнул нам.
– Да, – отворачиваясь, подтвердил брат.
– Ты залез на столб? – не верила, разглядывая заметное брюшко супруга. – На столб?
– Залез и выиграл! Сапоги и поросенка! Никто не смог, а я запросто! Твой муж герой! Все настолько прекрасно, что и желать больше нечего!
– А тебе сапоги не малы? – присмотрелась к «выигранной» обувке.
– Слегка жмут. Сущий пустяк.
– Покажи подошву, – задрала ногу супруга и прочла размер, – Сорок второй, а у тебя сорок пятый.
– Да ладно, детям сойдут, – плюхнулся в кресло и с трудом стянул сапоги. – Не так ли?
– Сойдут, – согласилась мать.
– По размеру ступни можно рост человека определить, – сказал я.
– Как? – заинтересовался Пашка.
– Нужно длину ступни умножить на шесть с половиной.
– Почему?
– Потому, что соотношение длины ступни человека составляет 1/6,5 роста. Книжки читать надо.
– Зато поросенок в хозяйстве нужная вещь, – продолжал бахвалиться отец.
– А почему батя постоянно брешет? – тихо спросил брат.
– Как тебе объяснить? – задумался я. – Помнишь, книжку тебе про Гудвина из Изумрудного города читал?
– Который всех заставлял в очках ходить? – почесал переносицу очками брат.
– Да. Батя такой же. Тоже волшебник страны Оз.
– Слез, – поправил брат.
– В смысле? – не понял я.
– Волшебник страны слез, а не Оз.
– Это да…
Ружье
Рассказ принимал участие в конкурсе «1 сентября на БС!»
Опубликован в №1 (6) за январь 2019 года литературного журнала «Четверг»
Младший брат мой, Пашка, был слегка не в себе – человеком кургузеньким и запуганным, но при этом весьма себе на уме и хитёр как сорок тысяч енотов. А еще, как матерая сорока, падок на чужие вещи. Это было после зловещего, бросившего тень на всю деревню, похищения горшков из детского сада. Брат и его верный кунак Шурик Моргуненок появились перед моими глазами, когда я стучал по самодельной груше из лопнувшего волейбольного мяча, подвешенной к яблоне. Мяч, к слову сказать, был похищен где-то этими юными разбойниками и верно служил нам футбольным, пока жарким летним не лопнул из-за того, что его перекачали.
– Влад, дело есть, – оглянувшись по сторонам и злобно зыркая из-под перемотанных синей изолентой очков, словно приговоренный к расстрелу народоволец, начал брат.
– Нет уж, – прекратив избиение груши, откликнулся я. – Сами воруйте свои унитазы и горшки, без меня. Я больше в ваших темных делах не участвую, – отвернувшись от плутов, опять начал молотить ни в чем не повинную грушу.
– Ты должен нам помочь! – продолжал гнуть свою линию Пашка. – Ты же старший брат!
– Вот именно, что старший. Вам ничего не будет, а меня в колонию отправят.
– Чего тебя отправят? Мы ничего такого не собираемся делать… – брат допекай еще тот.
– Угу, сначала воруете унитазы у соседей, потом горшки и карты в детском саду, а теперь «ничего такого не собираемся». Что на этот раз? Поджечь деревню задумали?
– Нет, – брат вновь воровато оглянулся, – ружье.
– Какое ружье? – подумал, что ослышался. В голове возникла абсурдная картина, когда Пятачок приходит к Винни-пуху и говорит: «У меня есть дома ружье».
– Мы хотим украсть ружье, – вступил в беседу Моргуненок.
– Зачем оно вам??? – в голове сформировалась совсем другая картина, без Пятачка и медведя-сладкоежки: Пашка и Сашка воруют ружье нашего папаши и стреляют в воспитательниц детского сада, которых по какой-то причине ненавидели. Что-то там не «срослось» с воспитателями, из-за чего юные бармалеи замазали глиной дверной замок. За что были показательно наказаны, чтобы прочим детям было неповадно. Еще и мать потом дома ему ввалила как сидоровой козе. С тех пор они, каждый раз появляясь вечерами возле детского сада, с завидным постоянством замазывали замок. Пашка даже специально для этого с собой глину в кармане таскал. А потом вообще втянули меня в кражу со взломом, правда, унесли только горшки и старую политическую карту СССР. Больше ничего ценного в детском саду не оказалось. – Вы что, совсем ошалели?!!