Когда Алексей Возможный явился в заведение, то сразу понял, что ученым не до него. Гусисты в те дни готовили обширный «Психологический и историографический обзор методики действий группы гусей при спасении г. Рима». Что касается лебедистов, то они, в качестве контрудара, создавали двухтомный труд; первый том назывался: «О роли лебедей в жизни дневнегреческого общества и отражении этой роли в преданиях об оплодотворении Леды лебедем»; на титульном листе второго тома значилось: «К вопросу о возможности наличия лебединого поголовья на некоторых планетах системы альфа Лебедя».
Побывав в залах и комнатах обоих отделов, посмотрев на этих солидных, благополучных ученых, многие из которых были украшены благородными сединами, и заметив несколько косых взглядов, брошенных на него, Алексей почувствовал, что здесь он оскорбительно молод и что ему здесь делать нечего.
Он уже направился к выходу, но, проходя по коридору, на одной из дверей увидел дощечку, на которой было написано: «Зав. П/О крыльев», — и наудачу постучался в дверь. И этот стук в дверь решил многое.
Дело в том, что в заведении, кроме гусь-отдела и лебедь-отдела, был и подотдел крыльев. Этот подотдел, по первоначальному замыслу, должен был служить связующим звеном между двумя основными отделами, ибо крылья есть и у гусей, и у лебедей. Но уже давно этот подотдел превратился в козла отпущения. В него переводили не потрафивших начальству гусистов и лебедистов, обрекая их на значительное замедление в восхождении по лестнице званий. А когда в какой-нибудь газете появлялся материал, обвиняющий заведение в отрыве от жизни и чуть ли не в творческом бесплодии, директор товарищ Рейтузов всегда умел повернуть дело так, что все шишки валились на опальный подотдел крыльев. Между тем начальник этого подотдела, товарищ Лежачий, был человеком самолюбивым и с давних пор затаил нелюбовь к Рейтузову.
Когда Алексей Возможный подробно ознакомил Лежачего со своим изобретением, Лежачий понял, что крылья могут стать в его руках большим козырем.
— Я персонально займусь доработкой ваших крыльев, я подготовлю их для массового выпуска, — сказал он Возможному. — А чтоб дело было крепче и верней, я даже согласен стать вашим соавтором. Возможно, что в процессе работы мне придется подключить к проекту еще несколько соавторов. Я думаю, вас это вполне устроит.
— Я согласен, — ответил Алексей Возможный. — Лишь бы скорей наладить выпуск крыльев.
— В первую очередь мне надо выковать научные кадры, — весомо сказал Лежачий. — Сперва — кадры, а потом — крылья.
В этот день, вернувшись в гостиницу, Алексей сделал в своем дневнике такую запись: «На Лежачего надежды мало, но на других и вовсе нет. Дело здесь даже не в бюрократизме (хоть и он есть), а в малой технической применимости крыльев. В век космических ракет и реактивных лайнеров мои к. — «малая механизация». Но, глядя в будущее, я не столько страшусь тихого неуспеха, сколь шумного успеха, моды. Ибо именно за модой следует обычно полное забвение. Великое иногда может стать модным, но часто ли модное становится великим?»
Далее следует такая запись: «Очень соскучился по дому, по Кате. Пусть это старомодно, но меня не тянет в города. Мне нравится жить в Ямщикове. Когда живешь там, где родился, все вещественные проявления родной природы постепенно включаются в твою жизнь, обретают голос и становятся советчиками и собеседниками. Человек мудр, но есть мудрость и в придорожной березе, и в ручье, который ты еще мальчишкой переходил вброд. Все они могут подсказать что-то. Взамен же они ничего не требуют».
13. Сводка
Алексей Возможный вернулся в Ямщикове и зажил прежней жизнью, аккуратно исполняя свои обязанности на почте.
Вне села Ямщикова происходили в это время следующие события.
В то время как по научной и служебной линии крылья продвигались чрезвычайно медленно, да, можно сказать, и совсем не продвигались, — по линии добровольно-общественной они пошли в ход. Некоторые сельские почтальоны, не дожидаясь того дня, когда крылья поступят в систему министерства связи и будут им выданы за казенный счет, стали делать их сами по чертежам, опубликованным в научно-популярном журнале.
Некоторые влюбленные юноши делали по две пары крыльев — для своей возлюбленной и для себя.
Появились любители-крылостроители.
Организовалось всесоюзное добровольное общество «Все на крылья».
Все чаще можно было видеть летающих людей.
14. Вознесение Лежачего
Меж тем в НТЗ Гусьлебедь развертывались научные события.
Получив в ведение своего подотдела разработку темы «Крылья», Лежачий развернул острую деятельность. Везде и всюду он твердил, что только его подотдел занят перспективной проблемой, в то время как гусь-отдел и лебедь-отдел зашли в творческий тупик. Вскоре в печати появился фельетон, посвященный НТЗ Гусьлебедь. В нем критиковались гусисты, лебедисты и сам Рейтузов, зажимающий многообещающую деятельность Лежачего. Так как в БЭБИ давно уже сомневались в деловых качествах Рейтузова, то этот фельетон стал последней каплей, переполнившей чашу административного терпения. Рейтузов был переведен в другое заведение, а главой Гусьлебедя стал Лежачий.
Став во главе заведения, Лежачий первым делом добился специализации НТЗ. Так как никому не было понятно, чем занималось заведение до этого, то никого особенно не удивило, что оно взялось за разработку крыльев. В БЭБИ были этим даже довольны: наконец-то заведение занялось чем-то конкретным.
Гусисты и лебедисты стали стаями разлетаться прочь. Их научные труды лежали теперь на чердаке, забытые всеми, — но их звания и степени, заработанные этими трудами, оставались при них, и отнять эти звания никто не мог. Поэтому бедность им не грозила. На их места Лежачий набирал новых работников, чтобы ковать кадры. Скромный подотдел «Крылья» разросся, стал полноправным отделом, а затем, в свою очередь, был разбит на отделы. Был создан отдел крыловедов широкого профиля и отдел крыловедов узкого профиля; были организованы отделы, где ковались крыловеды-моделисты и крыловеды-экономисты; крыловеды-бионики и крыловеды-электроники; крыловеды-эстетики и крыловеды-энергетики; крыловеды-маринисты и крыловеды-гигиенисты; крыловеды-метеорологи и крыловеды-психологи; крыловеды-антиаварийщики и крыловеды-гарантийщики.
Была реорганизована и расширена и многотиражка заведения. В состав ее редколлегии включили высокопродуктивного поэта Переменного. Правда, дополнительного места в штате редакции для него выхлопотать не удалось, и поэт был зачислен в заведение как крыловед-испытатель» Переменный обязался выдавать ежемесячно не менее четырех погонных метров бодрых, звонких стихов и сразу же приступил к делу:
В часы, свободные от выполнения своих прямых творческих обязанностей, Переменный писал любовно-упадочную лирику:
Дела Лежачего шли в гору. О нем трубили как о человеке, который открыл способного, но малограмотного изобретателя — самородка Алексея Возможного — и задался благородной целью научно обосновать теорию индивидуального полета на машущих крыльях и практически подготовить модель крыльев для массового производства.
Постепенно об Алексее Возможном стали вспоминать все реже, а имя Лежачего склонять все чаще. Вскоре ему было присвоено звание почетного крыловеда и соответственно увеличен оклад. От полноты жизни Лежачий стал все чаще выпивать. Используя служебное положение, он завел себе молодую крыловедку-секретаршу Малину Викторовну Стриптизоявленскую, с которой, не скрываясь, начал появляться в ресторанах и других общественных местах. Кроме того, он приблизил к себе поэта Переменного, и тот теперь постоянно обретался у него на дому, читая за рюмкой водки свои любовно-упадочные стихи и отрицательно влияя ими на морально-психическое состояние хозяина дома. Все это, вместе взятое, привело к тому, что сам Лежачий начал иногда думать стихами:
Между тем крылья Возможного, принесенные им в свое время в заведение, валялись в подвале. Там было сыровато, но чехол из водоотталкивающей ткани, сшитый Катей, предохранял их от сырости и порчи.
15. Смерть лебедя
Алексей с Катей жили мирно и дружно. У них родилась дочка, которую они назвали Анфисой.
Алексей теперь исполнял должность начальника почтового отделения. Он пользовался уважением как сослуживцев, так и всех жителей Ямщикова. Несмотря на то что он был еще очень молод, многие даже пожилые люди часто обращались к нему, когда у них возникал какой-либо спор.
Алексею по-прежнему шло много писем. Кроме того, некоторые люди специально приезжали в Ямщиково, чтобы побеседовать с ним. Поэтому местные хозяйственники, дабы обеспечить ночлег приезжающим, построили небольшую бревенчатую гостиницу «Уют». Узнав о гостинице, в Ямщиково стали ездить и жители ближайшего городка, чтобы провести там денек-другой. Начали выезжать и охотники — не промысловые охотники, которым охота дает хлеб, а охотники городские, которые, отработав в помещении шесть дней, седьмой день жаждут провести на природе и, по возможности, убить что-нибудь живое.
Этой весной лебедь, летя со стаей на север, как всегда, свернул в сторону и сделал несколько кругов над домом Алексея Возможного. Алексей был в это время во дворе и помахал лебедю рукой. Тот сделал еще один круг — и резко взял курс на северо-восток: полетел догонять своих. Но со стороны болота захлопали выстрелы, а затем Алексей увидел, как упал лебедь.
— Лебедя убили, — сказал он, входя в дом.
Серафима Дмитриевна покачала головой и с укоризной посмотрела на Алексея, будто он в чем-то виноват. А Катя, качавшая Анфису, заплакала.
— Это к беде, это не к добру, — молвила она сквозь слезы.
— Это не к беде и не к радости, — тихо сказал Алексей. — Просто убили лебедя.
16. Дела гусьлебедевские
Между тем в газетах стали появляться запросы читателей — почему отстает наша крылодельная промышленность. Появились карикатуры на БЭБИ и на подчиненное ему заведение Гусьлебедь. Директор БЭБИ вызвал Лежачего и потребовал, чтобы тот в кратчайший срок подготовил крылья к сдаче в массовое производство.
Лежачий заверил директора БЭБИ, что через два месяца будет создан опытный образец крыльев.
Действительно, вскоре чертежи творчески обогащенных и модернизированных крыльев были готовы. Своих мастерских у заведения не имелось, и для ускорения дела чертежи правого и чертежи левого крыла и чертежи дополнительного оборудования были отданы трем разным предприятиям. Правое крыло досталось быткомбинату «Зарница», производившему мясорубки, кофейные мельницы, гитарные струны и обувную фурнитуру; левое — бытпромобъединению «Рассвет», делавшему спортивные гири, металлические портсигары, рыболовные блесны, а также мышеловки и жестяные похоронные венки. Дополнительное оборудование взялись изготовить авторемонтные мастерские при БЭБИ.
Тем временем во дворе заведения была выстроена семиметровая вышка — на манер тех, что стоят на водных стадионах. Дело в том, что полет на модернизированных крыльях мог осуществляться только с высоты. Затем были отпечатаны красивые пригласительные билеты для представителей БЭБИ и прессы. За две недели до испытания крыльев в НТЗовской многотиражке появилась песня, сочиненная поэтом Переменным:
Песня разучивалась на спевках всеми сотрудниками НТЗ Гусьлебедь, а автору ее, в качестве поощрения, сам Лежачий разрешил опубликовать в очередном номере многотиражки любовно-упадочное стихотворение:
17. Гости из заведения
Так как А. Возможный числился все же одним из авторов крыльев, то Лежачему было неудобно не пригласить его на испытание опытной модели. Это могли бы воспринять как зажим. Поэтому Лежачий, зная нелюбовь Возможного к дальним поездкам, послал в Ямщиково двух сотрудников заведения — с тем чтобы они уговорили его приехать. Кроме того, им было поручено вручить Алексею Возможному текст речи — тот должен его заучить и произнести после испытания крыльев. Речь была составлена поэтом Переменным под руководством самого Лежачего. Проза там чередовалась со стихами:
Трепеща от радости, хочу выразить свою благодарность корифею крыловедения товарищу Лежачему, а также восемнадцати моим славным соавторам за то, что они творчески переосмыслили мой скромный проект и подготовили крылья для массового производства.
Вскоре оба сотрудника — секретарша Лежачего Малина Стриптизоявленская и крыловед-эстетик Виктуар Площицын — прибыли в районный город, а там на подотчетные деньги наняли легковую машину и под вечер были в Ямщикове. Они зашли к Возможному, и тот согласился ехать. Гости пробыли в доме недолго, они решили ждать Алексея в машине.