Оставшись без директора, я вспомнил о нем. Мы давно не виделись. Из нескладного юноши он превратился в худощавого молодого мужчину, когда стал задавать мне вопросы по поводу моего ресторана, мне показалось, что говорит на иностранном языке – я почти ничего не понимал. На мое предложение поработать вместе ответил вежливым отказом. Я напомнил ему о родственных связях, о том, что семья превыше всего. При этом, кажется, покраснел, родственником я был, для него, по крайней мере, весьма относительным. И тут он неожиданно согласился.
– Тебя действительно выручать надо, – сделал он совершенно справедливый вывод. – Как я понимаю, бардак у тебя там немыслимый. Только условие – работаю не больше года. Ты не подумай, что я бахвалюсь, но у меня теперь несколько иные масштабы, чем твое, ну, скажем так, скромное заведение.
*
С собой Алексей привел двух поваров и кладовщицу. Через месяц полностью поменял меню. Я был в ужасе – у нас появились блюда с заоблачными, как мне казалось, ценами. «Что он творит?» – со страхом думал я, но дав обещание не вмешиваться в его действия, молчал. Как ни странно, именно эти дорогущие блюда стали пользоваться наибольшим спросом. Теперь во время бизнесланча у нас был аншлаг, пришлось приглашать на работу новых официантов.
Меня в свое время поучали. Первый год работы любого ресторана – не показатель, люди идут на новизну. Вот если ресторан продержится второй год, тогда он будет работать долго. Так произошло и у нас. Первый год был приличным, потом мы все глубже и глубже погружались в трясину безденежья. Чему я своим незнанием и неумением, как теперь понимаю, в немалой степени способствовал. Если бы не Алексей, потонули бы – точно.
Утром зашел позавтракать. До открытия ресторана было еще минут пять. Вижу странную, точнее – необычную картину. Уборщица не шаркает шваброй – полы уже вымыты до блеска, заглянул на кухню – работа идет полным ходом, столы в залах сервированы, официанты тоже на месте. У входа Алексей Анатольевич (называют его только по имениотчеству. Директор!) сурово, но спокойно, не повышая голоса, отчитывает опоздавшую официантку, вечную прогульщицу и лентяйку:
– Мариночка, солнышко, иди домой, сегодня смену пропустишь, а другой раз явишься вовремя.
– Пробки, Алексей Анатольевич, – ноет Марина.
– Врешь ты все, Мариночка, какие пробки, ты живешь за углом отсюда. Так что пробки у тебя в голове.
Один раз и я попал в «прогульщики». Поехал на киностудию, проторчал там весь день. Когда появился, Алексей хмуро заметил:
– Куда ты исчез, ты же – шеф, тебя должны видеть каждый день. Видеть и бояться.
– Ну, уж прямо и бояться…
– Именно. Или ты рассчитываешь на сознательность. – произнес наставительно. – Сознательных в ресторане нет, и быть не может. Можно наладить добросовестную работу, но не более. И потом, прошу тебя, дядя (когда мы одни, он теперь так ко мне обращается), перестань есть так быстро, как будто за твоей тарелкой свора голодных собак наблюдает. Вовторых, это вредно, в третьих, некрасиво.
– А что вопервых?
– А вопервых, ты в своем ресторане не ешь, ты – дегустируешь.
– Виски и коньяк – тоже? – ухмыльнулся я.
– Всенепременно. Или ты считаешь наших барменов святыми? Они работают аккуратно только тогда, когда находятся под контролем. Попробуй отвернись…
К его советам я прислушался. Но все отчетливее понимал, что играю роль свадебного генерала. Алексей тщательно мне подыгрывал. Не упускал возможности, когда рядом находился ктонибудь из персонала, по любому пустяку спрашивать:
– А как вы считаете, Игорь Аркадьевич?
Кардинальные решения принимал самостоятельно, умудрялся даже с проверяющими находить общий язык. Да я и не вмешивался. Дело парень знает, результаты говорят сами за себя, чего ж тут вмешиваться. Я только со страхом, думал, что же будет, даже не столько со мной, сколько с рестораном, когда он уйдет. И гнал от себя эту мысль, словно страус, от опасности прячущий голову в песок.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В программе вечерних новостей услышал: «В Европе арестован Сергей Михеев, известный как Михей». Что опять могло случиться?
Сергея я видел недели за две до этого. Встретились мы в Доме кино на юбилее у режиссера Алика Шумского. Александр был великолепен. Обвешанный лауреатскими медалями и прочими наградами, выглядел ну просто неотразимым. С Сергеем и Виктором мы оказались за одним столом – видно, позаботился предусмотрительный юбиляр, памятуя о нашей дружбе.
Серега был бодр, энергичен, много шутил, сыпал анекдотами. Как обычно, находился в центре внимания. Рассказал мне, когда он, Виктор и я остались втроем, что завтра улетает в Европу, подписывать какойто многомиллионный, чуть ли не межконтинентальный контракт.
– Грандиозное дело, – с жаром рассказывал Михеев. – Участвуют страны Европы, Центральной Азии, Украина, короче, дело масштабное, ну, и прибыльное конечно.
– Не помешают?
Он посмотрел на меня испытующим взглядом, ответил без тени улыбки:
– Могут. Я тут многим поперек горла…
И вот теперь это сообщение в «Новостях». Позвонил Аверьянову:
– Витя, что там с Серегой случилось?
– Да я и сам пока не много знаю, разговаривал сегодня с тамошним адвокатом, лопочет чтото невнятное. А здешний адвокат бегает по посольствам, пытается шенгенскую визу оформить, но пока почемуто не получается, – и внезапно предложил, – приезжай, помозгуем вместе, как говорится, одна голова – хорошо, а две – лучше.
Приехал. История ареста Сергея, рассказанная Виктором, выглядела дико и нелепо. Какаято заштатная европейская газетенка опубликовала статью, где назвала Михеева «крестным отцом» русской мафии. Написали, что он торгует оружием, наркотиками, алмазами и даже «живым товаром». Резюмируя собственные бредни, объявили Михея главным криминальным злодеем современности. Короче, полный «джентльменский набор». Сергея задержали прямо в аэропорту, как только он прилетел в Европу. Через сутки следователь вынес постановление, что Михеев арестован на основании статьи, опубликованной в газете. Бред, да и только.
– Раз они так верят газетам, значит, нужно опубликовать другую статью, рассказать, что никакой он не мафиозо, а бизнесмен, ничего общего не имеющий с криминалом.
– О, дело говоришь, – воодушевился Виктор и тут же задумчиво произнес, – вот только кто такую статью напишет?
– Да мало ли, разве это проблема?
– Э, не скажи. Ты разве не помнишь, как нас пресса пару лет назад полоскала, во всех газетах только и делали, что огоньковских грязью поливали. – Я же понимаю, все это под заказ делалось, за деньги. Так что этим продажным я не верю. – И тут же, видимо, загоревшись новой идеей, предложил, – а может, ты поедешь? А что, оформишь визу и поедешь. У тебя звание заслуженного есть, тебе не откажут. Встретишься там с адвокатом, узнаешь подробности, потом статью напишешь.
– Вить, я конечно могу поехать, встретиться с адвокатом. Но ты смеешься, что ли, какой из меня писатель? Я ведь сроду кроме детских сказок и песенок ничего не писал…
– Вот видишь, писал же всетаки, – перебил он меня. Мужик ты грамотный, сумеешь свои мысли изложить. Поезжай. Наша фирма – международная, оформим тебе командировку честь по чести, все по закону.
*
С визой проблем действительно не возникло, и уже через несколько дней я прилетел в маленькую, до блеска вылизанную страну, где по утрам даже тротуары моют специальным шампунем. Эта страна издавна кичилась своим неизменным нейтралитетом и надежностью банков. Банки были настолько надежны, что даже гитлеровцы во время Второй мировой войны сдавали сюда на хранение награбленное по всей Европе золото. Не гнушались они и зубными коронками. В каждом концлагере, как теперь известно, были свои дантисты. Перед тем, как отправить очередную «порцию» евреев в газовую камеру, их осматривали дантисты, в неизменно накрахмаленных белых халатах. Аккуратно, чтобы не повредить, удаляли золотые коронки – евреям они теперь были ни к чему, так не пропадать же добру. В нейтральной стране на коронки смотрели просто, как на золотой лом, и чтобы впоследствии не произошло путаницы с золотыми слитками и ювелирными изделиями, вносили в отдельную графу.
Много лет спустя уборщик одного из банков наводил порядок в архивном помещении. Стал шуровать шваброй под стеллажом, задел пухлую картонную папку. Папка развалилась, оттуда вывалились пожелтевшие разграфленные листочки. Уборщик испугался, что его накажут за такую небрежность, стал запихивать листки обратно, из любопытства всетаки взглянул на содержание. Понял, что это за опись. Он не ужаснулся, но сразу решил, что держит в руках либо клад, либо невероятной взрывной силы бомбу – компромат. И то, и другое можно выгодно продать. Справедливо решив, что если папка столько лет пылилась в углу без надобности, то ее и еще пару дней никто не хватится. Припрятал папочку, поутру сел на велосипед и поехал в соседнюю страну.
Пришел в редакцию местной газеты, положил папку на стол редактору. Редактор полистал, наводящих вопросов не задавал, достал чековую книжку, аккуратным почерком вписал туда цифру с несколькими нулями. Сумма оказалась намного ниже, чем уборщик рассчитывал. Но поскольку затрат у него не было никаких, даже на бензин не пришлось тратиться, удовлетворился.
На следующий день вышла статья. Ее заметили, возмутились только в еврейском государстве Израиль. Европа предпочла промолчать. Восстановленный после бомбежек, снова сытый и довольный своей жизнью Старый Свет предпочел сделать вид, что ничего не произошло – об ужасах войны здесь стараются вспоминать пореже. Охранник героем не стал. Из банка его уволили.
*
…И вот теперь я пил дивный кофе с адвокатом в кафе напротив мрачного здания старинной тюрьмы Дилон, куда был заключен российский гражданин Михеев. Довольно молодой кучерявый адвокат Рольф Зигнер, хотя и с ужасающим акцентом, но все же сносно говорил порусски. Узнал я от него немногое. В тощеньком кляссере, который он достал из объемистого портфеля «пилот» (с такими ходят адвокаты всего мира) документов было немного. Я только и понял из многословного, но довольно бессодержательного рассказа защитника, что обвинения его подзащитному пока не предъявлено.
– Но раз нет обвинения – не должно быть и тюремного заключения. Не так ли? – спросил его.
– Не совсем так, – ответил Рольф и добавил напыщенно: – Высшее проявление нашей демократии – суд присяжных. Следствие же довольно авторитарно. Вполне возможно, что за неимением доказательств господина Михеева отпустят. Но могут и продлить срок нахождения в тюрьме, чтобы следствие получило возможность найти доказательства его вины.
– Хорошенькое дело! – возмутился я. – Эдак любого человека можно упечь за решетку, а потом годами ковыряться, выясняя, что он в детстве не там дорогу перешел.
Адвокат лишь пожал плечами и тут же перевел разговор на другую тему, посетовав, что странно ведет себя российский МИД. Дескать, арестован гражданин страны, а вроде никому и дела до этого нет. Не летят гневные депеши, не заявляются ноты протеста, не приводятся в боевую готовность ракеты и самолеты.
– Попробуй арестуй какогонибудь америкашку, Штаты тут же такую бучу поднимут, вплоть до введения Шестого американского флота, – возмущался Зигнер.
– Какой флот, о чем вы тут толкуете, – не совсем вежливо перебил его. – У нас и «Аврора» не пукнет.
Потом адвокат снова открыл свой «пилот» и протянул мне тоненькую брошюрку, на серой обложке которой было порусски написано название – «Инструкция пребывания заключенных в тюрьме Дилон».
– Прихватил специально для вас, – пояснил Рольф, опасливо посмотрел по сторонам, произнес шепотом, – нарушил инструкцию. Почитайте, довольно любопытно. Условия здесь вполне приличные.
Рольф вызвался подвезти меня в город, показал центральную пешеходную улицу, знаменитое озеро, где туристы кормили кусками булок лебедей. В местных утренних газетах появилась наша фотография – снимок сделали со спины. Подпись гласила: «Две тени бродят по нашему городу. Это тени русской мафии». От дальнейших встреч со мной адвокат отказался.
Пролистав в гостинице инструкцию, я узнал, как в этом пенитенциарном заведении можно пользоваться телефоном и телевизором, когда обедать и когда гулять, где общаться со священником и молиться, стирать и заниматься спортом, что именно дозволено покупать в бакалейной лавке, а также много других полезных сведений, глаза бы мои их не видели! Этот хренов адвокат, видимо, специально приволок инструкцию, хвастливо пытаясь показать, какие в его распрекрасной стране с совершенной демократией расчудесные тюрьмы. Можно подумать, клетка перестает быть клеткой, если решетки в ней золотые. Больше мне здесь делать было нечего, я вернулся домой.
Чуть не с порога засел писать статью. Через несколько часов завершил творчество. Перечитал. Получилось гневно, но, может быть, излишне эмоционально. Я не профессионал все же.
*
Ни одна газета опубликовать статью не согласилась. В редакциях на меня смотрели так, будто я принес им гранату и предложил редактору собственноручно выдернуть чеку. И тут я вспомнил про своего одноклассника Борю Беломорского. Этот юный вундеркинд был гордостью нашей школы – одинаково блестяще знал математику и литературу, писал стихи, вел общественную работу. У Бори была круглая, с остреньким подбородком физиономия, живые карие глазки, внешне он чемто напоминал забавного котенка. Мы прозвали его Мурзиком. Он обижался, но не очень. После школы поступил на факультет журналистики, потом работал в крупной газете. Его называли «золотое перо», я даже както раз обмывал с ним его лауреатскую премию. Человек незаурядный во всем, он продолжал поражать – непосредственно после получения звания лауреата престижной журналистской премии, эмигрировал в Америку, устроился на работу в «Русскую газету». Несколько раз прилетал в Москву, во время его приездов мы встречались. Памятуя старую школьную дружбу, позвонил в Америку. Едва успел произнести «привет, Мурзик», как он рассмеялся:
– Ах, ты старый гад! Помнишь. Здесьто меня никто так не называет. В детстве обижался, а теперь даже приятно услышать. Ну, чего звонишь, не о здоровье же моем справиться решил… Выслушав меня, заявил, не раздумывая:
– Тема интересная, здесь об этом много пишут, но только в одном смысле – мафия, и все такое. Понимаешь, после того как распался Советский Союз, американским конгрессменам нечем стало запугивать налогоплательщика. А это плохо, кое у кого уплывают денежки из кармана, на страхе можно совсем неплохо заработать. Вот и придумали новую угрозу – русскую мафию. Упрятали за решетку Славу Степанькова – Китайца. А теперь вот Европа американцам, а может, наоборот – Америка Европе, еще один подарок преподнесла – твой Михей…
– Не «твой», а наш, ты тоже в Огонькове жил – перебил его.
– Ну, наш, наш, чего ты заводишься, – легко согласился Борис. – Я же и тебято на два года постарше, а эти ребята и вовсе мальцами были. Сережку почти и не помню, а вспомню – не узнаю. Фотографии в газетах смотрел – вообще незнакомое лицо, да, видно, еще и специалисты постарались изобразить злодея. Ладно, присылай свое творение.
Статья в американской газете вышла, у нас в России она вызвала настоящую бурю. Позабыв про имя и фамилию, Сергея теперь иначе как «Михей» журналюги не называли. Самобичевание всегда было нашим любимым народным занятием. Теперь с мазохистским удовольствием писали, что раз российские спецслужбы с Михеем справиться не смогли, то вот Европа нам покажет, как надо с мафией бороться. Мне тоже досталось. Обвиняли меня в продажности, в том, что я заступаюсь за друга (можно подумать, комуто взбредет в голову заступаться за врага), а одна газета даже назвала меня «песенником братвы».
*
Месяц шел за месяцем, осень сменили зима, весна, лето – Сергей все томился в тюрьме. Виктора в те дни было не узнать. Он осунулся, похудел и даже начал курить, чего, воспитанный спортом, никогда себе не позволял. Казалось, он даже спать не ложился. День и ночь созванивался с адвокатами, по их настоянию раздобывал какието справки, пересылал финансовые документы о коммерческой деятельности фирмы Михеева. Одним словом, старался сделать все, что только было в его силах. Они ведь с самого детства были не разлей вода. Это им как будто по наследству передалось – еще будущие родители Сереги и Витька учились в школе, вроде и дедушки с бабушками были родом из одной деревни, а ктото даже породнился. Во всяком случае у нас многие считали, что Михеевы и Аверьяновы не просто друзья, а родственники. Так это или нет, доподлинно не знаю. Знаю только, что и родной брат не смог бы сделать больше, чем делал Виктор в те дни.