АТАКА
Когда метет Во все широты
Мужское злое: «Душу — мать!..» —
Никто распластанную роту
Не может с наледи поднять.
Дрожат чубы,
Сердца седеют,
Грохочут залпы у виска.
И в ту минуту апогея
Ты в землю вдавлен…
До броска.
Она шевелится под нами,
Земля родимая, сама.
А позади — Россия — мама,
А впереди —
Огонь и тьма.
И страх суровый и холодный.
Мохнатый ужас той поры…
Тогда Иван,
Курносый взводный,
Рванет наган из кобуры.
Махнет рукой с пол — оборота
И прыгнет с наледи: «А — а-а!..»
Рванется взвод его….
И рота,
А там и армия сама.
И гневный миг короткой
Схватки
Приблизит майский наш салют.
Его потом на плащ — палатке
С пробитой грудью унесут.
А парень родом был с Кубани,
Он превозмог и боль, и страх,
Звезда мерцает
На погоне
С безбрежной млечностью в глазах.
ПУШКАРЬ
В тишине, после трудного боя,
Он присел на горячий лафет,
Пот со лба вытирая рукою,
Липкой крови и пороха след.
Он глядит в потемневшие дали —
Соловьи о весне говорят.
Приднепровский рубеж отстояли:
Самоходки и танки горят.
Из‑под каски глубокая складка
Через лоб пушкаря пролегла.
Потому — броневая атака
Беспримерной атакой была!
Это было, пожалуй, не просто —
Так плеснуть огоньком по врагам!..
Молодые лесные березки
Припадают к его сапогам.
И покуда никто не заметил,
Как и тревоге мальчишеских лет, —
Стал возвышен собой он и светел,
Головою пшеничною — сед.
ПЕСНЬ НЕРАСТРЕЛЯНОЙ ХАТЕ
Подступили к горам, с боевыми потерями,
Каждый воин был отдыху краткому рад.
Был начальник у нас в полковой артиллерии:
Капитан, под фамилией местной Курлат.
Сам он пушки со смыслом поставил по скату,
Сапоги заблестели, кубанка на нем.
— У меня в Неберджаевской — ридная маты…
— Как возьмем Неберджаевку, там отдохнем!
Нова хата моя — па высоком помосте,
Мать зарубит курчёнка, наварит лапши:
Приглашаю свою артиллерию в гости…
— Ты, пока, шутковагь капитан не спеши! —
—
Подошел землячек, старшина батареи:
— Хата третьей по краю, стоит на пути.
— Поспешай‑ка сюда, командир, поскорее
— И в подзорные стекла свои погляди.
Взял бинокль Курлат, ивняки раздвигая,
Нетерпенье с волненьем большим не тая.
Огорошен казак:
— Ой ты ж, мама родная… —
— Хата так же стоит да она, не моя!
У крылечка фашисты, как юркие крабы,
Лезут в хату — из хаты,
Туда и сюда.
Под сараем танкетка и танки с крестами, —
Да не только лишь в эгом большая беда.
На подворье не видно ни пса, ни курчёпка,
Мама, тронута горем, спешит в погребок.
А сопатый верзила соседку — девчонку
Ухватил за подол и в сарай поволок.
Подошел генерал…
Доложил генералу:
— Производим готовность для точной стрельбы!
— Ну, а что же Ваш дом?..
— Виден мало — помалу… —
Третьим с краю стоит от безвестной судьбы.
— На слепую судьбу, капитан, не надейтесь, —
— Сам решай, что как надо, кубанец Курлат!
К пушкам лучшие встали стрелки — батарейцы
И вогнали в стволы громобойный заряд.
Первый пробный снаряд громыхнул в огороде,
А второй — сараюшку с боков расшатал.
Устремились фашисты бежать по дороге —
Тут‑то их и накрыл атакующий шквал.
Похвалил генерал:
— Постарались, ребята!
— Так и будем в фашистского змия шмалять!
— Батареей полка не расстреляна хата,
Даже стекла от улицы можно вставлять. —
… Мать упала на грудь дорогого сыночка,
Охладелой душою своей трепеща.
И пока батарейцы дремали в садочке —
Напекла лавашей, наварила борща.
Я ОТБИЛ СЕЛО…
Я отбил село…
На поле боя,
Над текучей русскою водой
Сплю в траве: гранаты — в изголовье,
Автомат с рожками под рукой.
У того села в цепях пехоты
Мы ползли…
А поле рыл снаряд,
На шинелях вражьи пулеметы
Хлястики срезали у ребят.
Я уснул легко и слышу телом
Землю ту, что Родине вернул.
За зеленым садом поределым
Первый взвод мой тоже прикорнул.
Я отбил село трудом и кровью,
Плечи в липкой саже и в пыли.
К моему склоняясь изголовью,
Вечер, клонит травм до земли.
Спится мне:
За светлою рекою Не строчат кусты из ППШа,
А жуют траву степные кони —
Радости исполнена душа!
МЕДАЛЬ
Я сидя спал в разрытой щели,
Уткнувшись в жесткий воротник,
К уюту шапки и шинели
За восемь месяцев привык.
Был сон холодным и тягучим,
Местами розовым чуть — чуть.
А по холмам дымились тучи,
Означив наш победный путь.
Вниз по реке дома пылали,
Чернела степь — был страшный бой.
Когда фашиста отбивали
Последней силой огневой.
К утру по речке все потухло,
Ракета желтая извилась.
И… выстрел!
Гром над громом ухнул:
Атака снова началась.
Опять приземистые танки
На наши брустверы ползут,
И я песок смахнул с ушанки,
Не попадая зуб на зуб…
Огонь, и дым, и скрежет стали.
Метались люди под холмом.
России пахари пахали
Снарядом, пулей и штыком.
Я бил и бил, дыша неровно,
По синим вспышкам в полосе
И до последнего патрона
Стрелял, куда стреляли все.
Отвис ремень на потной шее,
И автомат затих в дыму.
Я шел, шатаясь, по траншее.
Куда?.. И сам я не пойму.
На дно солдаты оседали,
Зажав гранаты в рукаве…
Кто с желтым пятнышком медали,
Кто с медной пулей в голове.
А вражий танк матерый, дюжий…
Громаду чем остановить?
Вот — вот пойдет топтать, утюжить —
Живых в траншее хоронить.
И мы гремучие гранаты
Швырнули в пасть ему… и в бок!
И враг споткнулся воровато.
Уткнулся в дымный потолок.
Живые… Вышли мы к оврагу.
Отважным — золото наград.
— А мне?
За что мне «За отвагу»?..
— За то, что выдюжил, солдат!
БАЛЛАДА ОБ ОГНЕ
— Огонь!.. —
Огонь я вызвал на меня!
Подносчики снаряды подхватили,
Наводчики бусоли закрутили:
Огонь, огонь железный на меня…
— Огня прошу, настильного огня!
Пускай пылает камень и броня,
Меня берут в позорный плен
Фашистский…
Моею кровью красят камень мшистый,
Орут вовсю, ликуя и браня.
— Огонь, огонь предельный па меня!
Огня, сынок, добавь сюда огня!.. —
Моя душа багряна от горна,
Я сам, кузнец и властелин металла.
Но, коль в огне земля загрохотала,
Идет беда коварна и страшна:
— Давай огня,
Еще разок — огня.
Огонь… Огонь палящий на меня!.. —
И берег наш, и луг заречный дальний
Всегда мое ценили ремесло:
Я молот знал и в звоне наковальни, —
Клепал лемех и ладил чересло…
Осколков горсть, своих, вошло в меня.
— Прошу огня…
Последнего огня!
Мои враги мне больше не страшны, —
Считают их дубы из‑под ладони;
И надо мной склоняются в поклоне
Все пахари родимой стороны.
… Сгорает день, стрекозами звеня,
Я — властелин металла и огня.
— Огонь — в меня!
ПЕРЕПРАВА
Как кровь, что алою была,
Не потечет обратно в тело,
Так жизнь, которая прошла, —
Не обретет свои пределы…
Верста ложилась по версте,
Средь грома дымного и звона.
Висели танки на хвосте
Немецкой панцирной колонны.
Врагом был взорван виадук,
Упал в небыструю Маглушу,
К реке сомкнули полукруг
И наши танки, и «Катюши».
Послали залп свой по врагу
И закрутились на пригорке.
Искали брод через реку,
Дыша огнем, тридцатьчетверки.
— Постойте!.. — им наперерез
— Бежит малец,
В фуфайке длинной.
Кричит: — Постойте ж, наконец!
Взорваться можно…
Дальше — мины.
За ним растерянная мать:
— Родные, милые… Браточкн!
Здесь можно броды отыскать, —
Его послухайте…
Сыночка!
— Поставил мимы немец — вор
— И слева к берегу, и справа.
А череч ениып мамкин двор
Нормальной будет переправа.
Ич танка вышел политрук:
— Хочяйскнй двор наклонно — ровен,
— Да мере» речку ну жен сруб,
А где возьмешь на это бревен?
Скачала мать:
— Ломайте дом!
Ведь он… Хорошая соснина.
Пока немые за бугром —
Давите, бейте сатанину. —
И стали хату разбирать —
Большую, теплую, родную.
— Не жалко, мать?
— Не страшно, мать?
— Переживем, перезимуем!
Откину в сломанный топор.
Убрала доску от фронтона.
Череччабор и череч двор
Пошла моторная колонна.
И все в историю ушло
Через подворье Кузнецова:
Ново — Петровское село…
Снега,
Окопы Подмосковья.
Забрел я в юность на пути:
Еще жива, совсем седая…
Светился орден па груди —
Ютилась бабушка в сарае.
… Как кровь, что алою была
Не потечет обратно в тело,
Так жнзнь, которая прошла —
Не обретет свои пределы.